Капризы Клио — страница 48 из 97

Не замеченный всадником, Джованни быстро отошел от окна. Он действовал так быстро и точно, как будто давно ждал того, что случилось. Так вышло, что только он и Антония были сейчас в этой комнате на антресолях.

Он повернулся к ней.

— Какой-то странный всадник здесь, внизу, он как будто ждет кого-то. Вы его не знаете?

Она быстро подошла к окну, и он невольно залюбовался ею. Прекрасная девушка, бледность шла ей, подчеркивая глубину ее темных задумчивых глаз. В длинные черные локоны юной красавицы была вплетена украшенная драгоценностями золотая нить.

Антония взглянула вниз. Пока она внимательно следила за движениями кавалера, тот поднял голову. Их глаза встретились, и девушка, слабо вскрикнув, отпрянула от окна.

— Кто это? — спросил Джованни.

— Это нахал, который пялил глаза на меня вчера вечером на улице. Лучше бы вы не просили меня выглядывать.

Пока она смотрела в окно, осторожно подошедший к ней сзади Джованни увидел на столике эбенового дерева, стоявшем посреди комнаты, вазу с розами. Тихонько оторвал он цветок и спрятал у себя за спиной. Как только девушка отвернулась, он бросил цветок в окно. И, смеясь в глубине полной ненависти и презрения души при мысли о том, что герцог Гандийский прижимает эту розу к своей груди, он вслух смеялся над ее страхами, говоря об их беспочвенности.

Ночью в своей спальне Джованни тщательно и кропотливо подделывал почерк Антонии, пользуясь тем образцом, которым, не чувствуя подвоха, снабдила его сама девушка. Удовлетворенный, он лег спать, размышляя о том, что смерть человека должна соответствовать образу его жизни. Джованни Борджа, герцог Гандийский, всегда был очаровательным распутником, беззаботным сластолюбцем, в погоне за удовольствиями пренебрегавшим осторожностью, и это качество должно было привести его к гибели. Джованни Борджа был для своего отца дороже всего на свете. И, как только герцог сам, по собственной воле, засунет свою дурацкую голову в петлю, мститель с удовольствием затянет ее покрепче, воздавая за все зло, причиненное ему.

Наутро Сфорца бесстрашно явился в Ватикан, чтобы лично вручить поддельное письмо герцогу. Маска вызвала подозрения и страхи, и его спросили, кто он и откуда.

— Передайте, что прибыл некто, желающий остаться неизвестным, с письмом герцогу, которому его светлость будет чрезвычайно рад.

Служитель весьма неохотно отправился передать это сообщение. Вскоре Сфорца провели в великолепные покои, временно занимаемые герцогом Гандийским.

Герцог только что встал. С ним был его брат, молодой кардинал Валенсии, одетый в плотно облегающий черный костюм, подчеркивающий изящные классические пропорции его тела. Поверх одежд был накинут пурпурный шелковый плащ, напоминавший о его духовном сане.

Джованни отвесил низкий поклон и, стараясь говорить зычно и басовито, чтобы не быть узнанным по голосу, в одном предложении изложил цель своего прихода.

— От Дамы роз, — сказал он, протягивая письмо.

Кардинал сначала изумился, затем разразился громким хохотом. Лицо герцога вспыхнуло, глаза блеснули. Он схватил письмо, сломал печать, быстро прочел его, схватил перо и сел писать. Кардинал некоторое время молча наблюдал за ним, не скрывая насмешку, затем подошел и положил руку на плечо герцога.

— Сколько тебя учиться, — сказал более изощренный в интригах Чезаре. — Никогда не оставляй следов, если можешь пожалеть, что оставил их.

Герцог Гандийский посмотрел в прекрасное, юное, умное лицо брата.

— Ты прав, —сказал он, скомкав письмо, и в некотором смущении взглянул на посланца.

— Я доверенное лицо мадонны, — сказал человек в маске.

Герцог встал.

— Тогда скажите... скажите, что ее письмо доставило мне неземное блаженство и что я жду ее приказаний, чтобы явиться лично и выразить мои чувства. Но попросите ее поторопиться, ибо через две недели я уеду в Неаполь, а оттуда, возможно, сразу же возвращусь в Испанию.

— Мы устроим встречу, ваша светлость. Я сам сообщу вам, где и когда.

Герцог горячо благодарил его и при расставании в знак своего чрезвычайного благоволения подарил ему кошелек с пятьюдесятью дукатами, который Джованни спустя десять минут, проходя по мосту Святого Ангела[95], выбросил в Тибр.

Властитель Пезаро не торопился. Он понимал, что молчание и проволочки разожгут нетерпение герцога, а пылкие нетерпеливые юноши обычно забывают об осторожности.

Тем временем Антония сообщила своему отцу, что величавый незнакомец, который так оскорбительно смотрел на нее в тот вечер, на следующее утро в течение часа маячил под ее окном. Пико рассказал об этом Джованни, и тот откровенно сказал:

— Это был мой распутный шурин, герцог Гандийский.

Если бы он продолжал преследования, я должен был бы посоветовать вам присматривать за своей дочерью. Однако У него, несомненно, много других важных дел. Он собирается отправиться в Неаполь, сопровождая своего брата Чезаре, который, как папский легат, будет короновать Федериго Арагонского.

На этом разговор был окончен, и больше никто ничего не слышал об этом деле до ночи 14 июня, самого кануна отбытия братьев Борджа в Неаполь.

Закутанный в плащ, в маске, Джованни отправился в этот вечер после захода солнца в Ватикан, надеясь на прием у герцога. Однако ему ответили, что того нет, он отправился навестить свою мать, на вилле которой в Трастевере останется ужинать. По-видимому, вернется он очень поздно.

Вначале Джованни испугался, что может опоздать, если отложит исполнение своего замысла до одиннадцати часов.

Поэтому он сразу же отправился пешком на виллу мадонны Джованны де Каттаней. Он пришел в десять часов, и ему сообщили, что герцог все еще здесь и ужинает. Слуга пошел доложить герцогу, что его желает видеть человек в маске. Эта весть мгновенно привела Борджа в состояние сильного возбуждения. Он приказал немедленно привести этого человека.

Властителя Пезаро провели через весь дом в сад, к беседке, увитой виноградом, где на свежем воздухе был накрыт роскошный стол, освещенный алебастровыми лампами.

За столом он увидел компанию знатных людей, своих свойственников. Здесь был герцог Гандийский, который торопливо поднялся ему навстречу; он увидел Чезаре, кардинала Валенсии, который должен был отправиться завтра в Неаполь как папский легат, на нем были одежды, расшитые золотом и драгоценностями, совершенно мирские. Был здесь и их младший брат Жофре, князь Скуиллачи, красивый юноша; рядом с ним сидела его жена, чуждая условностей донна Санча Арагонская, смуглая, с грубыми чертами лица, толстая, несмотря на молодость. Здесь же была прежняя жена Джованни, красивая златовласая Лукреция, невольная причина той ненависти, что бушевала в душе властителя Пезаро. Здесь также находилась их мать, знатная и красивая Джованна де Каттаней, от которой все Борджа унаследовали свои золотисто-каштановые волосы; и, наконец, здесь был их кузен Джованни Борджа, кардинал Монреале, тучный и багровый. Он сидел рядом с мадонной.

Все обернулись, чтобы взглянуть на незваного гостя в маске, который сумел привести в такое волнение их любимого герцога Гандийского.

— От Дамы роз, — тихо объявил герцогу Джованни.

— Да, да, — последовал нетерпеливый ответ. — Что вы можете сказать?

— Сегодня ночью ее отца не будет дома. Она будет ждать вашу светлость в полночь.

Герцог глубоко вздохнул.

— Силы небесные! Вы едва не опоздали. Я почти потерял надежду, мой друг, мой самый лучший друг.

Сегодня ночью! — Он произнес это почти в исступлении. — Подождите здесь. Вы сами проводите меня. Пойдемте отужинаем.

Хлопком в ладоши он вызвал слуг.

Подошли дворецкий и два мавританских раба в зеленых тюрбанах, на чье попечение передал герцог посетителя в маске. Однако Джованни не желал их услуг. Он не собирался ни есть, ни пить. Ненависть помогла ему запастись терпением на два долгих часа ожидания, пока его глупая жертва наслаждалась ужином.

Наконец, незадолго до полуночи, все покинули виллу — герцог, его брат Чезаре, их кузен Монреале, многочисленные слуги и свита. Они возвращались в Рим верхом, все Борджа были очень веселы. Рядом с ними шагал человек в маске.

Когда подъехали к мосту, где их пути должны были разойтись, здесь, напротив дворца кардинала вице-канцлера, герцог Гандийский натянул поводья. Он объявил, что дальше не поедет, оставил при себе одного слугу и попросил родных возвратиться в Ватикан и ждать его там.В ответ донесся смех Чезаре, и кавалькада двинулась к папскому дворцу. Герцог обернулся к человеку в маске, предложил ему сесть на круп его лошади, и когда тот сел, медленно двинулись по направлению к Джудекке, сопровождаемые идущим рядом единственным слугой Борджа.

Как предложил Джованни, они направились не к парадному входу здания, а по узкой аллее к садовой калитке. Здесь спешились, бросив поводья слуге и наказав ему ждать. Джованни вынул ключ, открыл калитку и провел герцога в глубину темного сада. Каменная лестница вела к крытой галерее на антресолях, и Джованни, соблюдая осторожность, повел герцога по ней. Затем он достал другой ключ и открыл им дверь лоджии, ведущей к прихожей мадонны Антонии. Он придержал дверь для герцога, который, узрев впереди кромешную тьму, впал в некоторую нерешительность.

— Входите, — сказал Джованни. — Ступайте тихо.

Мадонна ждет вас.

Забыв об осторожности, ничего не подозревающий герцог вошел в комнату и очутился в западне.

Джованни вошел следом за ним, закрыл дверь и запер ее. Герцог, стоявший в непроглядной тьме с бьющимся от волнения сердцем, внезапно почувствовал, как его заключают в объятия, однако вовсе не такие приятные, как он ожидал. Сильные мужские руки обхватили его, мускулистая нога обвилась, как змея, вокруг ноги. Падая под тяжестью тела своего невидимого противника, герцог услышал громкий крик:

— Синьор Мирандола! Ко мне! Помогите! Воры!

Внезапно открылась дверь. Мрак рассеялся, и скрученный по рукам и ногам герцог увидел лицо девушки, чья влекущая красота заставила его пойти на это рискованное приключение, смертельной опасности которого он все еще не сознавал. Однако, взглянув на лицо мужчины, боровшегося с ним и прижавшего его к полу, он, наконец, начал понимать или, по крайней мере, догадываться, что произошло. Ведь это лицо, уже не прикрытое маской, но обрамленное пышными золотистыми волосами и искаженное невыразимой ненавистью, было лицом Джованни Сфорца, властителя Пезаро, которого так страшно опозорило его семейство. Голос Джованни Сфорца произносил сейчас ему свой приговор: