– Во всяком случае, он имеет прекрасного адвоката.
– О, я очень стою за Джорджа. Если бы было побольше таких, как он… Ну-с, если вы находите, что я достаточно впуталась в ваши частные дела, то, я думаю, мне пора двигаться. У нас сегодня днем репетиция.
– Бог с ней, – сказал лорд Маршмортон задорно.
– Как вы думаете, что будет с моим ангажементом, если я так поступлю? Я добросовестно работающая девушка и не хочу терять заработка.
– Я мог бы предложить вам другую работу, если бы вы захотели принять ее.
Билли посмотрела на него подозрительно. Многие мужчины в подобных обстоятельствах делали ей такие же предложения. Она чувствовала себя немного разочарованной в своем новом друге.
– Ну, сказала она сухо, – валяйте!
– Вы поняли, вероятно, из слов мистера Бэвана, что моя секретарша покинула меня, убежала и вышла замуж. Не хотите ли занять ее место?
Трудно было привести в замешательство Билли Дор, но теперь она была захвачена врасплох. Она ожидала совершенно иного.
– Вы шутите!
– Я говорю совершенно серьезно.
– И можете представить себе меня в замке?
– Прекрасно могу.
Несколько сухие манеры лорда Маршмортона оставили его. – Пожалуйста, согласитесь, мое дороге дитя. Я должен закончить когда-нибудь эту проклятую семейную хронику. Семья ожидает от меня этого. Только вчера моя сестра Каролина загнала меня в угол и целые полчаса надоедала мне по этому поводу. А я просто не могу примириться с перспективой получить другую мисс Фарадэй из какого-нибудь агентства. Очаровательная девушка, несомненно, но, но… Но будь я проклят, если я сделаю это, и этим все сказано.
Билли разразилась хохотом.
– Я никогда не встречала никого похожего на вас! Вы даже не знаете, умею ли я писать на машинке.
– Я знаю, мистер Бэван сказал мне, что вы великолепная стенографистка.
– В таком случае, Джордж слишком польстил мне. Она задумалась. – Должна признаться, что хотела бы принять ваше предложение. Старый замок понравился мне в тот день, когда я его увидала.
– Будем считать тогда дело законченным, – сказал лорд Маршмортон повелительно. – Отправляйтесь в театр и скажите им, скажите им то, что обычно говорят в таких случаях, а затем отправляйтесь домой, уложите вещи и ждите меня на Ватерлооском вокзале в 6 часов. Поезд уходит в четверть седьмого.
– Возвращение странника в сопровождении очаровательной блондинки! Взвесили ли вы все? Думаете ли вы, что ваша семья ничего не будет иметь против меня?
Глава XXII
Альберт, дрянной мальчишка, – говорил Кэггс, удобнее рассаживаясь в кресле. Пускай это тебе будет уроком!
Дело происходило через неделю после поездки лорда Маршмортона в Лондон, в 6 часов вечера. Комната экономки, в которой старшие слуги обедали, опустела. Из всей веселой компании, которая только что окончила обед, остался только один Кэггс, предаваясь спокойному пищеварению. Альберт, обязанностью которого было прислуживать старшим слугам, двигался по комнате, угрюмо собирая посуду. Мальчик был в скверном настроении духа. В течение всего обеда разговор за столом почти исключительно вертелся вокруг бегства Раджи Бинга, и Алисы Фарадэй, а едва ли какая-нибудь другая тема могла быть более мучительной для Альберта.
– И вот результат и что я могу назвать следствием, – сказал Кэггс, продолжая свое поучение, – всех твоих стараний и вмешательств в дела старших. Следствие и результат то, что ты потерял пять шиллингов и ничего за них не получил. Пять шиллингов, которые ты мог бы израсходовать на хорошую книгу для самоусовершенствования. Потому что ты безусловно нуждаешься в исправлении, так как из всех негодных и ленивых мальчишек, с которыми мне, на мое несчастье, приходилось иметь дело, ты самый худший. Будь осторожен с тарелками и не дыши так тяжело. У тебя ведь не астма. Кэггс укоризненно покачал головой: Итак, твой Реджи Бинг удрал. Это должно научить тебя быть в другой раз более осторожным и не вмешиваться в игру. Вообрази себе только ребенка твоего возраста, который имеет нахальство так вылезать вперед.
– Не называйте его моим Реджи Бингом. Не я его вытащил.
– Нет никакой надобности опять возвращаться ко всему этому. Ты его добровольно принял, поэтому, по всем практическим последствиям, он твой Реджи Бинг. Я надеюсь, ты пошлешь ему свадебный подарок?
– Но вы не в лучшем положении, чем я, несмотря на ваш грабеж.
– Мой… что?
– Вы слышали, что я сказал.
– Чтобы я больше этого не слышал. Что за мысль! Если у тебя были какие-нибудь препятствия для того, чтобы расстаться с этим билетом, ты должен был изложить их ясно и в свое время. А что ты хочешь сказать тем, что я не в лучшем положении, чем ты?
– У меня есть свои соображения.
– Ты только воображаешь, что помешал известному делу, неизменно уничтожая доверенные тебе письма.
– Я – никогда! – воскликнул Альберт, с конвульсивным движением, из-за которого чуть не пострадали одиннадцать тарелок.
– Я много раз говорил, чтобы ты более внимательно смотрел за посудой, – сказал Кэггс строго. – Уж не воображаешь ли ты себя жонглером, что так с ними обращаешься? Да-с, я знаю все по поводу этого письма. Ты думаешь, ты был очень ловок? Так разреши мне сказать тебе, негодный Альберт, что только вчера вечером ее сиятельство и м-р Бэван имели долгое свидание, несмотря на все твои старания. Я видел насквозь всю твою игру, и я вмешался, пошел и устроил это свидание.
Альберт почувствовал благоговейный ужас. Он был подавлен ощущением, что он борется с высшим интеллектом.
– Да, вы сделали это! Он старался сказать это тоном недоверия, но в душе он не был спокоен.
Альберт начал неясно ощущать, что должны пройти многие годы, прежде чем он окажется достойным противником в умственной борьбе с этим мастером стратегии.
– Да, я сделал это, – сказал Кэггс. – Я не знаю, что происходило во время свидания, так как я не присутствовал лично, но я не имею никаких сомнений, что все прошло удовлетворительно.
– Ну, а что это может дать вам хорошего, раз ему не разрешено входить в дом?
Кроткая улыбка осветила лунообразное лицо дворецкого.
– Если твое «ему» относится к м-ру Бэвану, негодный мальчишка, то разреши мне сказать тебе, что пройдет немного времени, и он будет официально приглашен гостем в замок.
– Посмотрим!
– Может быть, ты хочешь рискнуть вторыми пятью шиллингами?
Альберт отступил. У него было достаточно опыта в делах, в которых был замешан дворецкий. Там, где вмешивался этот интриган, деньги быстро таяли.
– Что вы хотите сделать?
– Тебе нет никакого дела до того, что я хочу сделать. У меня есть свои методы. Все, что я могу сказать тебе, это то, что завтра или послезавтра м-р Бэван будет сидеть в нашей столовой, с ногами под нашим столом, давая ответы по своему вкусу на мои вопросы, чего он хочет, рейнвейну или хереса. Собери тщательнее крошки со стола. Не шаркай ногами, дыши тихонько носом и закрой дверь за собой, когда ты кончишь.
Кэггс, покончив с процессом пищеварения, пошел в биллиардную к лорду Бельферу. Перси был один. Общество, которое было так многочисленно в ночь его рождения, теперь уменьшилось очень значительно. Двоюродные и троюродные кузены уехали, одаренные и обласканные, чтобы погрузиться в тот мрак, из которого появились, и в замке остались только наиболее важные члены семьи, от которых всегда труднее избавиться, чем от мелюзги. Оставались еще епископ и полковник. Сверх того, там было еще около полдюжины ближайших родственников.
– Могу ли я сказать кое-что вашему сиятельству?
– В чем дело, Кэггс?
Кэггс был самоуверенным человеком, но он чувствовал, что ему немного тяжело начать разговор; но затем он вспомнил, что однажды, в далеком прошлом, он видел, как лорда Бельфера отшлепали за кражу варенья, при чем он сам участвовал в этом деле, как обвинитель. И это воспоминание ободрило его.
– Я поучительнейшее надеюсь, что ваше сиятельство не подумает, что я взял на себя слишком много смелости. Я был в течение многих лет в услужении у отца вашего сиятельства и честь семьи – разрешите мне так высказаться – чрезвычайно близка моему сердцу. Я знал ваше сиятельство с раннего детства, и…
Лорд Бельфер слушал это предисловие с растущим нетерпением. Эти дни он был в плохом настроении, и витиеватые фразы сердили его.
– Да, да, конечно, – сказал он, – в чем дело?
Кэггс теперь овладел собой. В своих вступительных замечаниях он был слишком витиеват. Теперь он был готов начать.
– Ваше сиятельство припомнит, что вы спрашивали меня в ночь бала об одном из временных лакеев, о том, который утверждал, что был кузеном мальчика Альберта. Я навел справки, ваше сиятельство, и, к сожалению, должен сказать, что я узнал, что этот человек был самозванцем. Он сказал мне, что был кузеном Альберта, но Альберт теперь сказал мне, что у него нет кузена в Америке. Я очень огорчен, что это случилось, ваше сиятельство, и надеюсь, что вы отнесете это за счет хлопот и суматохи, неразрывно связанных с моими обязанностями в подобном случае.
– Я знаю, что это был самозванец. Он, вероятно, хотел что-нибудь украсть.
Кэггс кашлянул.
– Если ваше сиятельство разрешит мне, я позволю себе сказать, что я узнал, кто этот человек и каковы мотивы его посещения замка.
Он боязливо выжидал. Это был решительный момент разговора. Если лорд Бельфер не заморозит его взглядом и не прикажет ему выйти из комнаты, опасность минует, и он сможет говорить свободно. Его светлые голубые глаза ничего не выражали, когда он встретился взглядом с Перси, но внутренне он испытывал то же чувство, которое переживал, когда ему, в отсутствие хозяев, удавалось улизнуть в Кемптон-Парк, или на другие скачки и поставить своих сбережений на какую-нибудь лошадь. То, что он чувствовал, когда скаковые лошади мчались к старту, он чувствовал и теперь. Удивление выразилось на круглом лице лорда Бельфера, но прежде чем он успел выразить негодование, дворецкий продолжал. – Я знаю, ваше сиятельство, что это не мое дело делать указания по поводу личных и интимных дел семьи, которой я имею честь служить. Но если ваше сиятельство простит мне мою смелость, я думаю, что смогу оказать помощь и содействие в деле, которое причиняет всем неприятность и недовольство. Он подбодрил себя воспоминаниями. Правда, молодой человек перед ним был лорд Бельфер, сын его хозяина и наследник всего огромного состояния, но однажды он видел, как его отшлепали. Может быть, и Перси вспомнил об этом. Может быть, он просто чувствовал, что Кэггс был преданным старым слугой, и, как таковой, имел право вмешаться в семейные дела.