Очень реалистично открывая рот, он произносил с сюсюкающим акцентом «Добро пожаловать в И-цзин». Далее справа от него разворачивался древний манускрипт с разделами: «главная», «концепция», «меню», «доставка», «забронировать столик», «контакты» и «фотографии».
«И-цзин – это название великой книги перемен на китайском языке, – так начинался раздел «Концепция», куда первым делом залез Герман. – В этой книге есть все, что вы пожелаете и сможете из нее вынести. Точно так же ресторан «И-цзин» – это любые возможности для самого взыскательного клиента, к которому мы относимся сугубо индивидуально, как к неповторимой жемчужине. Сегодня не обязательно отправляться в далекое путешествие по Китаю, Японии, Таиланду, Корее и Вьетнаму. Каждая из этих кухонь представлена в самом изысканном ресторане, известном только избранным, тем, кто этого достоин. И-цзин – великие перемены вашего вкуса в самом центре Москвы».
Судя по всему, создатели ресторана пытались совместить несовместимое: доступный традиционализм, универсальность и дорогую элитарность для посвященных. С одной стороны, они не хотели терять клиентов, поэтому пытались всем угодить, с другой – задирали цены, объясняя это статусностью заведения и эксклюзивным подходом. Типичная ошибка вечно дрищущих со страха толстосумов.
Герман порылся в разделе «меню»: среднее блюдо стоило в районе 1500 рублей.
– О чем ты думаешь, глядя на эту картинку? – спросила Надя.
Они сидели в беседке-пагоде, закрытой тканями с узором из иероглифов, на острове уединения посреди водоема тишины, по которому плавали диодные кувшинки-свечи. Ландшафтная черепаха для водоемов, приклеенная к пластиковому камню, не замечала подкравшегося к ней садового аиста из полистоуна. К беседке вел тростниковый мост. Чуть в отдалении, там, где был по фэншую разбит японский сад, в воду с приятным релаксирующим журчанием падала струйка водопроводной воды. Со стороны могло показаться, что Герман и Надя устроились за низким столиком в позах лотоса, однако под каждым столом в ресторане «И-цзин» было предусмотрено углубление, куда европеец мог опустить отечные ноги. Перед ними стояли столик для китайской чайной церемонии, бурбон и тарелка со свининой. Была зажжена ароматическая палочка, звучала приятная музыка, глубокими позитивными вибрациями плавно переносящая сознание в состояние покоя.
Герман пришел первым, он весь промок. Сразу выбрал остров уединения, заказал Jack Daniels, чтобы согреться, и свинину в кисло-сладком соусе. Через 15 минут появилась Надя. Она бодрым шагом с высоко поднятой головой вошла в навороченное пространство «И-цзин» и огляделась вокруг. Герман видел, как к ней подошел мудро-улыбчивый официант с обходительно-величавыми манерами, как помог ей снять пальто и указал на беседку в центре озера с мокрым человеком меж занавесок. Ближе к мостику старший копирайтер услышал часть их диалога:
– Может быть, погадаете по Книге Перемен? У нас все сбывается.
– У меня Таро.
Тот с уважением кивнул и специально разработанной по заказу администратора поступью пошел через мостик.
– Опять все продумала, – лихо начал Герман, осматривая Надю с ног до головы.
– А как же.
На ней было облегающее ярко-красное шелковое платье с косой китайской застежкой и каллиграфическим узором из бабочек, роз и веток акаций. Волосы забраны в пучок и зафиксированы двумя простыми заколками-палочками. На голых ногах – босоножки с бисером.
– Не холодно тебе?
– Мне никогда не холодно, Герман. Потому что у меня нет плохих мыслей.
Она улыбнулась и чмокнула его в щеку. Сейчас он почему-то вспомнил, что пупок у нее проколот, а лобок всегда выбрит. Вот это самодисциплина. Одета Надя была не по погоде, но совершенно сухая, видно, и дождь ее не брал.
Положила на стол как бы все-равно-вытащенные карты.
– Извини, опоздала.
– Ничего. Я тоже. – Герман кивнул на колоду. – Давно гадаешь?
– Увлеклась в последнее время. – Она даже не улыбнулась. – Если не хочешь, не будем. Просто подумала…
– Ну, почему же. Я не прочь.
Заказала чай, и все. У нее было мало времени. Приехала сразить новой причудой – понял Герман. Конечно, он не верил во все это. Но сопротивляться желанию помочь себе не стал.
– Что у тебя нового? – спросила Надя для проформы.
Прежде чем ответить, Герман отпил бурбона. Она оторвалась от меню и внимательно на него посмотрела. В последнее время Герман часто ловил на себе такой взгляд.
– У тебя руки дрожат, все нормально?
Пожал плечами.
– Катрин ушла.
– Серьезно? Надя опустила меню. – Может, к лучшему. – Герман снова пожал плечами. Случай абсолютной аппатии. – Давай я тебе погадаю, правда.
Пока ждали заказ, он назвал ей дату своего рождения. Гадалка мучительно считала – с математикой у нее явно было не очень.
– Вот это да! – Кажется, Надя сильно обрадовалась. – У тебя аркан – звезда!
Официант наконец-то принес Jack Daniels, свинину и улун. Подождав, когда он закончит со своими лунатическими церемониями, положила перед Третьяковским ту самую карту.
– Не знаю, – честно сказал он, разглядывая рисунок. – Ощущение приятное, как ни странно.
– Конечно! У тебя колоссальная творческая энергия, я тебе всегда говорила. Ты должен ни на что не размениваться и идти за своей звездой. Семнадцать. Под этим арканом рождаются писатели и поэты. Единственный грех – лень. Нельзя сходить с пути. Ну-ка, на… – Надя швырнула перед Германом салфетку и кинулась в сумочку за ручкой. – Нарисуй восьмиконечную звезду.
Герман начал выводить по кругу зубцы и еле сомкнул их. Пересчитал:
– Восемь.
– Ты знаешь, что это? – Мотнул головой. – Твой символ. Восьмиконечная звезда на синем фоне. Сириус.
– Уверена, что не Полярис?
Надя помотала головой и убежденно повторила:
– Сириус. Самая яркая звезда на небе.
– Серьезно? – Герман снова почувствовал приятное беспокойство.
Она кивнула.
– А то, что ты нарисовал, – это еще и мальтийский крест. Символ ордена госпитальеров.
– Тамплиеров.
– Госпитальеров, Герман, госпитальеров. А что тебя так взволновало?
– Да нет, ничего.
Сделав пару глотков из чайной стопочки, Надя засобиралась:
– Спасибо за встречу. Хотела всю неделю чай попить в спокойном месте. Мне все-таки нужно до зала добраться. Держись, дорогой.
Герман не стал ее останавливать. Попрощавшись с Надей, он спокойно доел свинину, допил бурбон и попросил счет. Позвонила Трушкина и потребовала текст про ресницы.
– Будет, – сказал Герман. – Я скоро вернусь.
Счет составлял 3 тысячи 317 рублей. Когда Герман выложил деньги, в кошельке оставалось всего 200 рублей мелочью.
Зарплату обычно давали в середине месяца.
Больше денег не было.
Дождь уже кончился. Голуби пили воду, оставшуюся в углублениях литых канализационных люков.
В 19.17 Герман сидел на подоконнике у денежного дерева. В «ASAP», как всегда по пятницам, бухали. Мимо проковыляла очень пьяная Жульетта, которую поддерживала длинная Артамонова, эккаунт на косметике, только что получившая от Германа и уже успевшая откомментировать текст про ресницы «Экстрим-объем» – «не хватает премиальности, поиграй словами, нужно написать красивый текст». Затем куда-то вверх, перепрыгивая через ступеньки и расплескивая вино из пластикового стаканчика, побежала раскрасневшаяся Трушкина, по дороге погрозила пальцем, попыталась что-то сказать, но Герман показал на трубку, которую держал у уха. Стразы на ее попе блестели зазывнее обычного. В кабинете Роджера, который отсюда хорошо просматривался, на розовом диванчике отдыхал Патрик, здоровенный канадский кабан-секач ирландского происхождения (60 лет, под полтора центнера), экспат, ответственный за весь креатив в холдинге. Он был заворожен форматом slices of life – нарезками из позитивных, трогательных, смешных или просто «настроенческих» виньеток, которые сменяли друг друга под берущую за душу музыку, – и только что демонстрировал Роджеру новый шедевр Coca-Cola, где люди делали добрые дела, обнимались и потом пели все вместе. «Зэтс факинг эмэйзинг, ю факинг си ит! – орал Патрик, хватаясь за голову. – Вай кэнт вы ду зэ сэйм?» Старчески сентиментальный и неуравновешенный, он часто повышал голос без повода, а потом отходил на диванчике – давление подскакивало.
Наконец Герман услышал Петра. На бэкграунде играла музыка, видно, у них тоже был корпоратив.
– Петр?
– Да.
– Это Греман.
– Да, да, Герман, я узнал.
– Хотел уточнить по поводу звезды.
– Ну-ну?!
– Мне нужно лететь на Полярис или на Сириус?
– На Сириус. А я что сказал, на Полярис?
– Да. По-моему, вы сказали на Полярис.
В трубке повисла пауза.
– Я ошибся, но… по большому счету это не имеет значения. Я вам расскажу при встрече.
– Хорошо, а когда мы могли бы?
– Приезжайте в понедельник. В девять тридцать. Герман, вы приняли решение?
– Возможно…
– Прекрасно, – обрадовался Петр. – Просто прекрасно. Я тут… мы все очень счастливы. Понимаю, что такое дается нелегко. Но поверьте, это реально поможет изменить ход человеческой истории.
– Я не уверен, что у меня получится…
– Надо только пройти обследование. Жду вас в понедельник. Бай-бай.
Герман нажал отбой. Задумчиво прошелся по лестнице, заглянул в кухню, где был накрыт стол, лежали моцарелла, пармезан и швейцарский сыр. Дима, уже сильно пьяный, с лихорадочным блеском в глазах рассказывал, что уходит из агентства – писать сценарий.
– Я б тоже написал. – Миша посматривал на Ваню и лениво драл зубами вермишель копченого сыра.
– Йе, мэн, – паясничал Ваня. – А о чем?
– Об агентстве, конечно. – Дима заливисто смеялся.
Все понимали, что уволенный на грани.
– Герман Антонович, останетесь? – Ваня с улыбкой сделал широкий гостеприимный жест, приглашая за стол.
– Не, ребят. Я пойду, – сказал Третьяковский.
– За что вы нас так ненавидите? – крикнул ему вслед копирайтер.