Герман в богемном пальто с воротником из искусственной каракульчи, в желтых лофтерах и вишнево-красных штанах был похож на попугая, гостя из экзотической страны, сидящего в клетке среди варваров на краю ойкумены, перед лицом бескрайнего океана света. Он согрелся, нахохлился и завороженно смотрел на расходящиеся перед ним лучи. Из солнечного марева выезжали редкие машины. Но в целом стояла удивительная тишина. Только легонько посапывала розовощекая продавщица за стойкой да упал журнал «Семь дней», который она читала до последнего.
Вскоре на бензоколонку легла большая тень от большой машины. Звякнул колокольчик, и в кафе зашел высокий усталый человек в черной дутой куртке и черной вязаной шапочке, по-таджикски высоко поднятой над бай-хуэем.
– Два кофе сделай мне, – шмыгнув носом, кинул продавщице несколько мятых купюр, осмотрелся и неожиданно зацепил взглядом Германа.
Третьяковский поздно отвел глаза, что-то уже было закинуто в него этими едкими щелками. Нет, таджиком вошедший не был, просто болезненно щурился, что напомнило Герману его самого.
– Капучино, эспрессо, американо?
– Самое дешевое.
– Нескафе растворимый.
– Давай. И пару булочек с яблоками. И сигареты.
Получив два стаканчика, пакетики, сахар и булки, дальнобойщик огляделся, как будто ища столик. Герман чувствовал, что на него все еще смотрят, однако ничем этого не выдал.
– Можно?
Пророк пожал плечами, кивнул, придвинул к себе недоеденный пекан. Вокруг было еще как минимум пять высоких круглых столов и, соответствнно, штук пятнадцать приделанных к полу вертящихся барных стульев.
– Иван, – кивнул водила и протянул лапу с большими грязными ногтями.
– Герман.
– Извините, если что.
– Да нет, все нормально.
Иван пощелкал по пакету с кофе, высыпал содержимое в пластиковый стаканчик, затем сыпанул сахару и лишь после этого спросил продавщицу:
– А горячая вода где у тебя?
Та показала на термос. Он залил в один из стаканов, вернулся. Вгрызся в пирожок, махнув сразу половину и с шумом втянул разбавленную гранулами горячую воду.
– Поговорить вообще не с кем, – улыбнулся, крупно и часто моргая своими побитыми бессонницей глазами. – А ты, я вижу, человек хороший, спокойный…
Герман застенчиво улыбнулся.
– Можно так сказать.
Меньше всего с утра он планировал разговориться за жизнь с представителем lower / upper lower class.
– Женат, нет? – Герман снова кивнул. – А я вот был женат. Так от жены уехал. Теперь свободный человек.
Ваня махнул вторую половину пирожка. Помешал кофе.
– От баб, от всего почти. Езжу себе.
– У меня похожая ситуация. – Герман кашлянул и надломил пекан.
Взяв в руку приятный бумажный стаканчик с капучино, он моргнул дальнобойщику, который в свою очередь осторожно чокнулся с ним своим пластиковым.
– Сейчас никуда не тороплюсь, – продолжал Иван, а затем вдруг добавил: – Баба-то со мной.
Герман словно бы удивился, как бы клюнув на эту удочку.
– Вы ж говорили, что у вас уже никаких баб нет?
– Есть, значит, одна – в машине.
Ваня уперся локтями в стол, поковырял пальцем в зубах, слизнул, заметно загрустил, положив подбородок на поставленные башенкой кулаки, уставился на стекло. Герман тоже примолк, разглядывая абсолютно явно пустую кабину.
– Анючка зовут. Не знаю, кому сбагрить, – произнес водитель и по-щенячьи глянул на Германа. – Девка лет тринадцати. Не нужна тебе?
– Нет, – Герман помотал головой и опять на всякий случай растянул рот.
Иван еще посидел. Взял стаканчик кофе, щелкнул по пакету, бросил сахар, наполнил горячей водой, забрал в салфетки булочку.
– Ей, – зачем-то объяснил он.
Герман хотел было дать ему краба, но Иван дернул плечом, показав – не надо, да и руки заняты. Двинулся к двери, снова звякнул колокольчиком и уже с порога, громко хохотнув, крикнул:
– Дак я б тебе и не уступил ее, ты чего!
Через минуту его машины уже не было, не было и охотников на уток. На Германа снова вовсю светило солнце. Продавщица подняла журнал «Семь дней» и присела в свой уголок.
«Дочку он продает, что ли, – думал Пророк. – Россия, Россия… Встречи на дороге».
Автоматически взяв порванный пакет, оставленный Иваном, прочитал текст:
«Нескафе Классик – Проснись для новой жизни». Елки. Это ж его, Третьяковского, слоган!
Герман вспомнил самое начало работы в «ASAP». Бриф на низкий ценовой сегмент, описание аудитории. Рабочий класс, семейные люди с традиционными ценностями. Нескафе тогда пыталось прочно занять территорию утра. Стратеги нашли инсайт – каждое утро трудящиеся планируют изменить жизнь к лучшему, питаются надеждой. За глотком кофе, обозревая в окно наступающий безрадостный день, они думают о том, что у них все еще есть шанс что-то исправить. Старший копирайтер должен был попасть в эту точку, в нервный центр – нанести мастерский укол обезболивающим.
«Чем ты отличаешься от них теперь? – спрашивал он себя. – Возможно, этот незнакомец, наивный, простой, еще спящий в утробе матери-природы, почувствовал, что перед ним Пророк, попытался исповедоваться, на деле проснуться для жизни. Может быть, он доверчиво вручил тебе самое ценное – дочь свою. И кто знает, возможно, Иван станет по правую руку от Германа там, где есть только солнечный свет и объятия друзей в резной беседке. Блаженны нищие духом. Если все, конечно, удачно сложится».
Нет, Герман правильно сделал, что уволился. Разве могла такая встреча случиться раньше? Теперь вокруг, по крайней мере, живые люди, настоящая жизнь.
В 12.40, то есть почти без опозданий, лазурный кабриолет Mazerati с пустотелым космонавтом на пассажирском сиденье вкатил на бензоколонку. Звякнул колокольчик. В кафе вошел как всегда довольный и свежий Магнитский.
– Ну что, готовы? – спросил он Германа, а продавщице бросил: – Дабл капучино с ванильным сиропом.
Затем, снова вернувшись к Герману, потрепал его по спине:
– Он в хорошем настроении. Шансы большие. Иди переодевайся.
– Прямо здесь? – удивился Герман.
– А где же? – развел руками Магнитский.
Через пять минут Пророк уже расхаживал по кафе в скафандре.
– Как вам? – шутовски спрашивал он у окончательно проснувшейся продавщицы.
– А вы – киношники? – краснела и смущалась та.
– Киношники, киношники. – Петр закрыл большой бумажный стакан пластиковой крышкой, взял Германа под локоть и вывел из кафе.
Они подошли к машине. Магнитский вставил ключ в замок, и уже через 28 секунд трехслойный верх полностью открыл золотистому итальянскому, то есть простите, подмосковному солнцу ароматный, пахнущий дорогой кожей и деревом четырехместный салон. В свое время Maserati GranCabrio произвел революцию в мире кабриолетов. Теперь наслаждение от вождения можно было разделить с компанией!
– Поедем на моей, – сказал Петр, нежно поглаживая центральную торпеду. – Гранюшка моя. Ты знаешь, я ее тоже гранюшкой называю. Запрыгивай. Обратно довезу.
Уже за 5 секунд Maserati разогналась до ста километров, преображая время и пространство в ощущение роскоши и комфорта.
– Счастливый ты человек, Герман. – Магнитский по-ньюйоркски посасывал кофе из дырочки. – У тебя есть цель, подумай об этом. И какая цель! Ты избран!! Пророком!!! Полетишь на Сириус, или Полярис, или куда-то еще. Теперь нужно посто все это донести до магистра.
– Немного жмет на животе, – признался Герман.
– А ты как думал? Надо худеть. – Петр похлопал себя по прессу. – Я каждый день по два часа плаваю стабильно. Пресс укрепляет. А ты себя не любишь.
Машины сигналили, жители пыльных деревень останавливались, пытаясь сфоткать Германа в скафандре, махающего им, как генерал на параде. «Чего только не учудит upper class, чтобы себя развлечь», – думали они. Петр улыбался. Это был триумфальный проезд пост-Гагарина по поствеликой стране.
Все еще светило солнце, расписные деревья умирали красиво.
– Я бы хотел рассказать историю о маленьком человеке, мечтавшем соприкоснуться с вечностью. – Тяжело дыша, Третьяковский дико огляделся по сторонам через открытое забрало шлема и слизнул выступивший над губой пот.
Перед ним в центре выставленных полукругом кресел сидел магистр ордена Сергей Колотилов в белом эксклюзивном спортивном костюме с блистающим стразами орлом Armani на груди. Он наливал Dom Perignon девушке в косплэй комбинезоне розового дракончика из японского эротического анимэ, капюшон с ушками был накинут, скрывая личико. С другой стороны сидела с уже наполненным бокалом высокая губасто-грудастая брюнетка в латексной униформе с лихо заломленной фуражкой полицейского, украшенной восьмиконечной звездой шерифа. Рядом с ней развалилась девочка Ангелина в голубом воздушном платье с неизменной тиарой и волшебной палочкой, также увенчанной звездой. Подле дракончика улыбался, ежился и сжимал кулачки, всеми силами поддерживая Германа, Петр. Рядом с ним занимали места трое серьезных мужчин с непроницаемыми чиновничьими лицами. На них были простые темные костюмы. К лацкану каждого пришита восьмиконечная звезда из фольги.
Пророк подал Петру знак. На экране позади появился первый слайд презентации.
ИСТОРИЯ ОДНОЙ МЕЧТЫ
– Он вырос в бедной семье, – с лирической грустнецой продолжал Герман. – Но с самого раннего детства думал-думал-думал… – здесь Пророк позволил себе сильно ударить кулаком по ладони, как будто с досады, а может, даже сдерживая гнев, – думал и думал о чем-то гораздо большем.
Петр перелистнул слайд.
– Ему хотелось летать.
Третьяковский широко улыбнулся, вспомнив про Ричарда Брэнсона. Улыбка даже через силу остается улыбкой.
Между ног натерло. Шевелить руками было тяжело. Плечи затекли. Дышать становилось все тяжелее. Скафандр был явно меньше, чем надо. И слишком жаркий, Герман взмок, как мышь. Пот передает страсть и волю.
– Это случилось после того, как однажды мальчик увидел звезду. Нет, не ту звезду, которую видят на ночном небе обычные дети. Она явилась ему во сне. Яркая, как Сириус…