– …и восьмиконечная, как мальтийский крест…
– …она звала его в полет. Именно тогда им овладело одно желание, одна страсть…
Петр снова перелистнул слайд.
– …та самая мечта… приблизиться к ней.
Герман набирал обороты, он чувствовал, что набирает обороты, речь лилась плавно. Сочный баритон как будто принадлежал не ему, а какому-нибудь известному хлыщу, радиоведущему.
– Уже тогда предчувствие того, что звезда может спасти нашу планету, было настолько четким, что мальчик, ставший к тому времени юношей, устроившийся на работу вначале журналистом, а потом копирайтером, не мог думать ни о чем, кроме неба, точнее – космоса…
– Что он видел, что чувствовал… – Герман бежал сквозь подлесок, перед ним за черными сучьями серебрилась прохладная боковина «Зигфрида», похожая на мреющую кожу дельфина. – Видения. Далекий путь, пустыня, космос… Его цель… Но была ли в этом его цель?
Сбившись, Третьяковский поднял глаза. Ангелина выпрямилась и с приоткрытым ртом следила за каждым его движением. Женщина в латексе смотрела на Пророка с глубоким состраданием. Сергей чуть заметно кивнул и пригубил шампанского, дав знак продолжать. Розовый дракончик по-прежнему не открывал лица. Петр сделал жест опущенной ладонью – кип гоин, калм даун. А трое чиновников что-то записывали в блокноты.
– Его манила особая цель, – вспомнил, что было дальше, Герман. – Он хотел помочь людям.
– И вот однажды на пути нашего героя, – усмехнулся собственной формулировке – не заметил, понимаете ли, как сам превратился в «нашего героя», – …встретился верный друг… – Пророк театральным жестом вытянул руку в сторону Петра. Это было заранее отрепетировано.
Поставив новый слайд, Петр перевел взгляд на Сергея.
Сергей переглянулся с брюнеткой, а затем откинулся назад – посмотреть, как там девочка. Ангелина широко улыбалась.
– …друга, вселившего в него надежду, – продолжал Герман. – Друга, сказавшего, что он не один на этом пути. Что есть кто-то, кто сможет его поддержать…
Третьяковский снял шлем. Он чувствовал, как бурлит от энергии, и всеми силами скалился дрожащим ртом.
– Этот маленький человек перед вами…
Финал, продуманный Петром, сработал: брюнетку вынесло, она замахала ручками, ищя платок.
– Он ни о чем не просит, но если есть малейшая возможность спасти планету, сделать кого-то счастливым…
На экране замелькали набранные Петром для общего позитивного фона кадры:
– …то этот маленький человек пойдет на все.
Герман поклонился. Брюнетка бешено зааплодировала, пытаясь привлечь внимание к тому, какая она все еще чувствительная. Петр и другие члены ордена присоединились к ней. Сергей пару раз ударил в ладоши.
– А зачем вы скафандр нацепили? – спросил он.
– Это древний прототип «Граней», о котором мы говорили, – напомнил Петр быстро, после чего встал и обратился к аудитории: – У кого-нибудь есть вопросы?
Девочка подняла руку.
– Арагорн – это ты? – спросила она Петра. Магнитский кивнул. – А он – хоббит?
– Он – Титов, – Сергей взял бутылку и освежил всем, включая троих в костюмах.
– Вообще, на самом деле просто гениальная презентация, – сказала брюнетка, ничуть не стесняясь своего южного говора. – Если бы мои так презентовали, я бы, наверно, уже все кипиаи выполнила. Вы можете как-то, что ли, тренинг какой для них провести? – Герман мило и скромно пожал плечами. – У вас прямо очень душевно получилось. Прямо за душу берет, да, Колотилов?
Она обняла Сергея, который в свою очередь поцеловал ее в висок.
Между тем Петр продолжал:
– Все, чего мы просим, это триста тысяч рублей на подготовку к полету. Проведение оздоровительных, расслабляющих и прочих мероприятий.
– В санатории? – спросил Сергей.
– На Гоа. – Магнитский улыбнулся. – Гоа – лучший санаторий.
– А почему так дорого, там же все копейки?
– Мы можем показать смету, – сразу перешел в наступление Петр.
– Ладно, – махнул рукой Сергей.
Повисла небольшая пауза.
– Как это расценивать? – уточнил Магнитский.
– Расценивай как одобряю.
– То есть деньги будут?
– Сказано же.
Петр сделал несколько смешных танцевальных движений и обнял Германа. Все заулыбались. Магистр указал скипетром Dom Perignion на фужеры. Петр схватил один, подставил под струю, передал Герману. Все повставали с мест.
– Как вам удается сохранять такой настрой эмоциональный? – спрашивала брюнетка, преподнося грудь-соль только что спустившемуся на землю космонавту.
– Это же такая тема… – делал шаг назад Герман, – спасение человечества.
– У меня пиар-агентство, – напирала она. – Тоже спасение человечества. А всем на все насрать.
– Клеопатра, не смущай человека.
Сергей, подкравшись, погладил ее ниже талии.
– Зато ты у нас не смущаешься, котик. – Брюнетка отвела руку магистра, сжала ему щеки, сделав рыбий рот и обозначив туда поцелуй. – Так как насчет тренинга? – снова обратилась она к Герману. – Вы придете?
– Клеопатра, я серьезно.
«Боже, он правда ревнует», – подумал Третьяковский, глядя на это изнеженное лицо с распахнутыми настежь обиженными глазами. Алексей I Комнин боялся, что его отравит собственная жена, поэтому не отходил от нее ни на шаг. По крайней мере, так было написано в Википедии.
– Отстань. – Клеопатра отбивалась от его объятий.
– Конечно, я приду, – дипломатично улыбнулся Герман и отошел подальше, к трем в костюмах.
– Скажите, вы очень переживаете после увольнения?
Один из них, прилипчивый и маленький, похожий на вертлявого подростка, не моргая уставился на Германа.
– Нет. Совершенно не переживаю. У меня сейчас другая цель.
– А как вы представляете себе полет? – задал вопрос второй, с седоватой щетиной и смеющимися карими глазами.
– Про полет позднее, – остановил его Магнитский.
– Какую настройку вы себе даете? – допытывался третий, худой и серьезный, с правильным черепом, хищным носом и белой кожей, какая бывает у животных, которым не хватает солнечного света, живущих, к примеру, на большой глубине, – как вы ее формулируете?
– Ну, что я должен реализовать задачу.
– Какую задачу?
– Долететь до Сириуса. – Герман с надеждой посмотрел на Петра, но тот на сей раз молчал. – Или до другой звезды. Узнать, какие запасы полезных ископаемых она содержит.
– Мне рассказали, что скафандр будет присоединен к чакрам, – прододолжал допрос лысый, холодно поглядывая на него из-за очков. – Как вы себе это представляете?
– Господа, – наконец остановил их Петр. – Задавайте вопросы корректно.
– Возьмешь меня с собой? – поскреблась в скафандр где-то сзади Ангелина.
– Конечно, возьму.
– Молодец, – шепнул ему Петр откуда-то сбоку. – Отлично все прошло.
Это было хорошо знакомое чувство из прошлого.
Мир крутился перед Германом, как плафон, расписанный отцом, – по стенам двигались наивные фигурки рыцаря, прекрасной дамы, короля и монаха. Они были ненастоящими, плоскими, но какое теперь это имело значение – довольно и того, что они обслуживали его собственный набиравший стремительность сюжет.
– Мне нужно снять это, – пролепетал Пророк, чувствуя, что теряет сознание.
– Что значит оздоровительные мероприятия на Гоа? – Они сели в Maserati, чтобы ехать обратно. – Ты мне про это вообще ничего не рассказывал.
У Третьяковского от выпитого по-прежнему немного кружилась голова. Ненавистный скафандр лежал на заднем сиденье. Уже стемнело. Старец в цилиндре и сельджук, одетый на сей раз в японский халат, похожий на тот, что носят гейши, раскрывали перед ними створки украшенных императорскими вензелями ворот. Maserati зарычала, стартанула и выскочила на волю.
– А что? Ты против?
– Нет, просто можно было меня предупредить.
– Ты же ни разу там не был, – лукаво улыбался снова всем довольный Петр.
– Не был.
– Ну, вот и отлично. Перед полетом придешь в норму.
– А что с полетом? Они об этом ни слова не сказали.
– Чего говорить, когда все договорено. Успокойся, Герман. Отлично прошло. – Он вытащил из внутреннего кармана своего дорогого приталенного кожаного пальто со стоячим воротником в стиле Хэмфри Богарта сигариллы Café Creme. – Будешь? Сегодня можно.
Герман хмыкнул и взял. Магнитский дал ему прикурить от мягко звякнувшей золотой Zippo.
– А что это была за девушка в костюме дракона? – спросил Пророк, затягиваясь. – Куда она потом делась?
Петр пожал плечами.
– Я ее не знаю. Знакомая магистра. Мало ли у него знакомых.
– А Клеопатра?
– Жена.
– Публичный дом какой-то.
– Да, он любит женщин.
– И девочка?
– Не настолько. – Богарт улыбнулся. – Девочка – его дочь. Он в ней души не чает. Надеется, что она когда-нибудь напишет «Сергиаду», его жизнеописание с элементами панегирика.
Они выехали из Upper Villagе, свернули на знакомое Герману Симферопольское шоссе. Обычно в этот предзакатный час на него наваливалась мохнатая удушливая тоска, но сегодня роскошный вечер искрился лучиками фонарей, празднично переливался рыжевато-зеленоватыми агатовыми оттенками, бензиновые масла связывались в тонкие сочетания, оттенявшие похолодевший студенистый воздух, как плесень оттеняет сыр.
Герман думал, что, в принципе, не против поездки на Гоа. Столько всего слышал об этом месте. «Все уже перебывали», – сама собой сложилась фраза, словно ему надо было перед кем-то оправдаться. Перед кем же?
Ответ пришел сам собой. Катрин должна была по приезде узнать, что пока она там развлекалась со своим французом, он потерял работу, безвылазно сидел дома, чуть не сошел с ума, едва не покончил с собой… Она должна была понять, как он страдал, и ужаснуться собственной жестокости. Поездка на Гоа смешивала все карты, но с другой стороны – это могло выглядеть и как жест отчаяния. Человек, который едет в солнечный край один, погружается в еще больший ад одиночества. Но достаточно ли тонка Катрин, чтобы это осознать? Наверняка подумает, что он поехал развлечься и завести любовницу.