– Запомню, – и помолчав, добавил: – Может, полежим немного?
Надя вскочила как ужаленная.
– Герман. Блин, ну, ты всегда все портишь.
– Да что такого?
– Ничего.
Бывшая любовница, казалось, действительно обиделась. Снова походила по номеру, посмотрела в окно.
– У тебя тут вид такой, а ты?
– Что я-то. Садись.
– Не хочу, – разочарованно махнула рукой. – Ладно. Пойдем завтракать.
Третьяковский не мог есть, ему хотелось спать, слегка пучило, в глаза как будто песка насыпали.
– Вставай, вставай. – Надя схватила свой кейс. – Я тебе покажу лучшее место. Дабл Датч называется.
– Чемодан-то оставь, – предложил Пророк.
– Нет, – отрезала Надя. – Вставай, ленивец.
Солнце только взошло, в охристых лучах рассвета их встретила утопавшая в тумане широкая полоса пляжа, высокие, как борщевик, пальмы, перевернутые длинные лодки. Классические гоанские палевые коровы в соответствии с фотографиями из журнала «Домодедово» плелись вдоль воды. Волны накатывали размашисто.
– Ну как тебе? – спросила Надя.
– Немного на Прибалтику похоже, – сказал Герман. – В пляже… что-то есть. Мы там с родителями в детстве отдыхали. Хорошее место…
Он сначала волочил белый кейс по мягкому песку, потом вступил на ржавую землю, осторожно глядя под кроссовки. Тут и там шастали куры, бык лежал возле помойки, в кустики прошмыгнула шустрая стая мелких свиней. Белая кошка сидела и молча смотрела на вновь прибывших: тестообразного веснушчатого мужчину и его просветленную Надежду. Они протащились по улице между рядами плотно натыканных циновочных выгородок, где продавцы уже развешивали на связанных бамбуковых палках полотенца и льняные рубашки, чуридар-камизы, сары, саронги, пижамы, чурбаны и прочие тряпки, названия которых Герман не знал.
– Тут очень простая и красивая одежда, – комментировала Надя. – Стоит копейки. Качество так себе, но ходить по Арамболю самое то.
С каждой минутой атмосфера накалялась. Кое-где под навесами из пальмовых листьев уже сидели и толковали о чем-то голые, такого же, как и все здесь, бежеватого цвета европейцы с дрэдами, втянутыми животами, наколками и фенечками. «Они притворялись философами, – подумал покрывшийся липкой пленкой, с трудом передвигающий ноги Герман, – вдали от цивилизации, размышляющими о тщете всего сущего, ценящими простые удовольствия, смиряющими гордыню и умеющими обходиться малым…»
– И возьми мопед, – продолжала целеустремленная Надя. – Тебе обязательно нужно съездить в Хампи и на Сладкое озеро.
Наконец Надя остановилась у деревянной стрелки, на которой было намалевано Double Dutch. Стрелка указывала на тропинку меж двух плетней.
– Вот. Запомни. Самое богемное место тут.
Они прошли под сень высоких пальм и еще каких-то густых растений, где были расставлены пластиковые стулья и столы.
На покосившейся изгороди висела доска объявлений: холотропное дыхание, игра на барабанах, общество сознания Кришны, уроки езды на мопеде, концерт… Стояло в ряд несколько старых книг, среди которых почему-то Сталин и Кир Булычев. На длинном столе были разложены: электрический чайник, старая пластмассовая лопатка для выбивания пыли, керосиновый фонарь, моток бечевки, пленочный магнитофон, стопка CD-дисков.
– Благотворительный блошиный рынок, – пояснила Надя, направляясь к индианкам, толпящимся за стойкой.
Они поздоровались с Надей, как со старой знакомой, смешливые кривляки, похожие на школьниц-переростков.
– Хау ар ю дуинг, Раджни, – громко радовалась Надя, тиская улыбчивую белозубую толстушку.
– Гуд. Энд ю?
– Гуд.
– Хау лонг ю хиа?
– Джаст арраивд. – Надя обернулась к Герману. – Зыс из май френд. Лав хим.
Индианки переглянулись, захихикали, что-то сказали друг другу на хинди.
– Хи из сингл, – пошутила Надя.
– Вообще, это место принадлежит двум датчанкам, которые уехали сюда на велосипедах и больше домой не вернулись… – рассказывала Надя, открывая меню и жадно пробегая по нему голодными глазами. Она выбрала столик в глубине тенистого навеса, села лицом ко входу. Герман же мог видеть только ее на фоне вездесущего жухлого бамбука. – Но сейчас тут больше, конечно, индусы работают.
– Две датчанки уехали на велосипедах в Индию? – уточнил Третьяковский. – И почему-то назвали свой ресторан Double Dutch?
Надя оторвалась от меню, подняла невидящие глаза и взглянула куда-то мимо Пророка.
– Да. А что? Тут куча таких историй. Тебе нужен шоколадный кекс. Это тут самое знаменитое.
Они заказали фруктовый салат, шоколадный кекс, лесси и манговый сок.
– Надя. – Герман снова взял ее за руку, гавайская рубашка противно липла к телу. – Это же на самом деле удивительно, что мы с тобой здесь, в Индии, да? Я до сих пор прийти в себя не могу. Прочувствовать все это как-то… не просто.
– Гуру Таня! Извини…
Надю снова перекрыло от позитива, кажется, она никак не могла успокоиться от накатывающего здесь волнами счастливого безумия: бедная девушка вскочила из-за стола и ринулась мимо Германа.
Он тяжело обернулся. В кафе вошла длинная, как смотровая башня, дама лет пятидесяти, в набедренной повязке, в старомодных очках, с мокрыми, всклокоченными волосами.
– Надежда, – зычно выпалила гуру Таня и прижала влетевшую в нее с наскока подругу. – Ты как? Надолго?
– Да нет.
– А чего? Твой менеджер где? Не приедет?
– Работы много.
– Он все там же?
– Все там же.
– Пусть бросает все. Ганеши будет злиться…
Надя отчего-то засмущалась, поймав взгляд Германа.
– Я тут с другом, – взяв под локоть Таню, подвела к Третьяковскому. – Это Герман, мой бывший коллега. Я очень хотела, чтобы вы познакомились… У Германа тоже бывают видения…
Герман встал и вычурно поклонился.
Таня смерила его ревностным взглядом, подбоченилась, демонстрируя хорошую форму, как будто напрашиваясь на комплимент – «сколько-сколько? Не может быть. Вообще не дашь!».
Затем выбросила вперед руку:
– Таня.
Герман пожал кисть, слишком большую для такой маленькой головы.
– Он будет ходить в лав темпл на твои занятия, – добавила Надя.
– Отлично. – Таня все еще нагло разглядывала Германа. – Немного вес избыточный, да?
– Гамлет тоже был в теле, – злобно огрызнулся Третьяковский, которому эта библиотекарша сразу не понравилась.
Между тем она, не моргая, сканировала его холодными, как остывший бульон, очками старой хипушки.
Надя молчала, ожидая продолжения шоу.
– Как настроение?
Герман усмехнулся.
– А у вас?
– У меня-то отличное, – четко, по буквам выговорила она. – А у вас вот, кажется, с сердцем проблемы.
Третьяковский сплюнул прямо на землю, повернулся к ней спиной и сел за стол. Только медосмотра ему сейчас не хватало.
– Ничего, – послышался сзади голос Тани. – Мы вылечим.
– Слушай, объясни мне, чего вы все такие одинаковые! – Герман почти задыхался от ярости, катя Надин кейс обратно к пляжу. – Все говорите об одном и том же, как будто вас на одной фабрике штамповали! Карма, реинкарнация, не думай о плохом… Что вы вообще об этом знаете? Ты что, серьезно во все это веришь?..
– Герман, ты поживи здесь, – вздохнула Надя. – А потом поговорим.
– Да при чем тут здесь или там? Я-то поживу. Нет, понятно, что так легче. Придумать себе розовый, детский мир. Если идти по досочке с закрытыми глазами и петь «как я счастлив», то не упадешь, да?.. У тебя муж тоже такой?
– Какой?
Герман точно знал, о чем хотел сказать, но из-за волнения формулировать было сложно.
– …востоковед.
– Он много-чего-вед. – Надя нежно задумалась.
– Я еще одного такого знаю. Тоже менеджер. И главное, всем они помочь пытаются. Помощники хреновы. Себе помогите. Это какую гордость надо иметь, чтобы считать, что ты вообще можешь кому-то помочь?!!
– Гермашечка, не злись. Тебе нужно расслабиться. Посмотри вокруг – мы на Гоа. Шанти-шанти.
«Да заткнись ты со своим шанти, – подумал Третьяковский. – Зачем я только встретил тебя в аэропорту».
– Гуру Таня – потрясающая женщина, – успокоительно лепетала Надя. – Исследователь творчества Елены Ивановны Рерих. Уже двадцать лет преподает йогу. Занимается ченнелингом. Ты с ней познакомишься поближе, она тебе очень понравится.
На пляже Надя попросила Германа подержать полотенце. Пока снимала нижнее белье, которым баловала своего востоковеда: прозрачные белые трусики и ажурный, как кожа тритона, лифчик, – Пророк имел возможность рассмотреть ее вытянутую шею, мальчишескую спину и даже коснуться взглядом круглых прохладных маленьких ягодиц. Купальник Нади состоял ровно из четырех треугольных тряпочек, связанных веревочками, завязанными бантиком. «Совершенно детский купальник», – подумал Герман, разглядывая это подтянувшееся тело (видно, от занятий фитнесом).
«Ты просто завидуешь?» – спросил себя Третьяковский.
«Нет, дело не только в этом», – ответил Пророк.
– Идешь? – Надя вертела крепкой попкой и с наслаждением намазывалась кремом. На свету она вся стала почти прозрачной, недолизанный леденец на палочке.
Он сидел поверженный и щурился.
– Да, сейчас, – начал неторопливо расстегивать свою идиотскую гавайскую рубашку.
– Ладно, догоняй.
Пошла, а потом побежала – легкая серна, бросающаяся в объятия хищному океану. Подождав, когда возбуждение уляжется, Герман поднялся. Солнце уже взошло. Было часов 9 утра.
Медленно вошел в воду, каждый из маленьких водоворотов мог таить смерть. В журнале «Домодедово» говорилось, что в Индии около 238 видов змей, 50 из которых – ядовиты (включая 20 видов морских змей). «Не думай», – говорил себе Герман, бессознательно призывая на помощь позитивные вибрации.
– Герман! – закричала Надя. – Погружайся уже.
Пророк поплыл, имея в качестве ориентира и символа веры Надину змеиную головку. «Если она не боится, то и ты не должен… сила любви… люби эту воду…»
– Какая теплая, да?
– Да.