– Теперь медленно разводи руками и представляй, что паришь, как птица.
Третьяковский принялся разводить руками.
Прости меня, Великий Отец,
За низкие мысли,
За зависть и ревность,
За то, что не способен быть Пророком твоим…
– Мать твою. – Герман набрал в рот воды и начал тонуть, волны накрывали, и дна под ногами уже не было. – Ладно, Надь, для первого раза хватит.
Он лихорадочно погреб к берегу: если сейчас в трусы заползет змея, приступ хватит прямо в воде.
– Что дальше? – спросил Герман, когда они вылезли на берег. После купания действительно чувствовался приток сил. Захотелось покурить и выпить.
Надя искрилась в бриллиантах капелек, сидела, поджав колени, и перебирала песок пальцами ног.
– Дальше, по плану… поеду в Морджим… там серфинг сейчас.
– Даже не поспишь? Ты же не спала как следует, перелет был такой тяжелый…
– Герман. – Она строго посмотрела на него долгим-предолгим взглядом, а он страшно пожалел, что не зашел с Алисой в кабинку туалета.
Один
На следующий день 6 октября Герман в длинной, расшитой блестками рубахе курта, в бирюзовых широких шароварах, в сикхском тюрбане-дастаре и роскошных, расшитых золотыми нитями остроносых моджари (все вместе в пересчете на наши деньги не дороже пяти тысяч рублей), как некий пенджабский султан, сидел под тентом в шезлонге. В раскаленном воздухе стоял этно-транс, раздававшийся из бамбуково-пальмового кафе на высоком берегу над пляжем: диджериду, там-там, варган – музыка как бы давала забродивший голос ветру, хриплый и страшный – низко летящему, колкому песку, а края тентов танцевали, как сотни юбочек Катрин.
Пророк наблюдал явления внешнего мира. Он наконец освободился от страстей. С отъездом Нади его мысли вязко потекли по поверхности, набирая по дороге драгоценный сор: породы кур, виды муравьев, оттенки окраса собак, а также маленьких крабов, бегущих бочком во время отлива в свои дырочки-норки. «Вот она, вездесущая жизнь под солнцем, – говорил себе Герман, – ничего не требующая, а только ласкающая, как океан ласкает берег. Быть всего лишь благодарным зрителем в первом ряду. Позволять потоку жизни проходить через тебя свободно».
Герман заставлял себя вернуться к Миссии, вспомнить про memеnto mori и высокую цель, выстроить внутренние ресурсы в боевом порядке. Обращался к ним с речью военачальника – «будьте готовы, будьте бдительны», они же отвечали бесстрастным гулом – «мы готовы, готовы…», как будто хотели, чтобы он поскорее оставил их в покое.
От музыки и ветра Третьяковский задремал. Его разбудила маленькая вертлявая белозубая торговка в бейсболке, совершенно прокоптившаяся на солнце, обвешанная браслетами и парео. Стоя над ним, она монотонно повторяла – «массаж» и трогала его за ногу.
Герман посмотрел на свои щиколотки. Отек почти полностью спал. Значит, он выздоравливал.
Подозревая, что это очередное искушение, Пророк отказался.
– Сэнк ю, ай донт нид ит.
– Вай? Ит вил би вери гуд.
Она присела на шезлонг и провела кистью по его ноге.
– Стоп. Ай сэд, ай донт нид ит.
– Вэн вил ю нид? Тэл ми…
– Ай донт ноу.
– Вэн? – индианка не собиралась сдаваться. Видно, Герман в своем облачении вызвал в ней верноподданнические чувства. Как ни старайся, куда-нибудь вляпаешься. Надо быть монахом.
– Тумороу.
– О’кей. Тумороу ай кам.
Мгновенно развеселившись, подарила Герману лукавый молдаванский взгляд с открытки пятидесятых и подошла к расположившейся на соседнем шезлонге налитой и апатичной русской даме с каменной меланхолией в лице. Дама была завернута в ткань с изображениями жуков и бабочек. Торговка принялась разворачивать перед ней одну цветную тряпку за другой, но женщина ничего не хотела.
– Мне нужно с совами, O-W-E, – раздраженно повторяла она по буквам.
Индианка не понимала. Тогда дама попыталась объяснить, что браслет, купленный в прошлый раз, уже сломался. Но та мотала головой, вилась и ластилась, трогала женщину за скромно подобранные под ткань с жуками гигантские голени, потом взяла веревку и показала, что может их побрить.
Дама начала улыбаться. Загипнотизированная ужимками этой мастерицы, любительница сов стала гораздо покладистей. Герман увидел, что вот уже в ее руке появилось сто рупий за парео в мелкий цветок.
Когда торговку сдуло, дама рассмотрела обтрепавшиеся углы покупки и грубо крикнула девочке, копавшейся в песке все это время:
– Я тебе что говорила? На солнце не сиди.
Затем схватила ее за руку и понуро косолапо убралась.
– Туристы. – Рядом с Германом возникла официантка из кафе над пляжем. Полузакрыв глаза, в легком простеньком платье она лениво крутила пои. Ей было лет 25. – Лучше на пляже ничего не покупать.
Третьяковский кивнул.
– Я так и понял.
Он засмотрелся на красивые движения: шарики вращались вокруг ее тела как бы сами по себе, опутывая его ажурными орбитами.
– Вы откуда? – спросила она, прервавшись.
– Из Москвы.
– А я из Алма-Аты.
Девушка представилась Марией, у нее был неправильный прикус: зубы, как поплывший забор. Но это ее не портило.
– Хотите, можете у нас пообедать.
Герман покорно встал с шезлонга.
– Наверно.
Забрал вещи, поднялся по ступенькам, три раза споткнувшись.
В глубине сидела молчаливая компания. Несколько молодых людей одинакового долихоморфного типа телосложения кропотливо склонились над столом. Единственной женщиной среди них была казашка лет 50, пятнистая от какой-то кожной болезни. Она кивнула, здороваясь. «Хозяйка» – догадался Герман.
Мария принесла меню – на простой, грязноватой заламинированной картонке без брендинга.
– А что они делают? – спросил Герман.
Мария снова улыбнулась. Как она ни пыталась делать это реже, улыбка выскакивала из-за угла, нападала врасплох и освещала все вокруг карманным фонариком.
– Ловцы снов плетут. Сейчас покажу.
Отошла и вернулась с небольшим обручем, на который были намотаны нитки.
– Вот, отгоняет кошмары. И злых духов.
Герман взял поделку, повертел, рассматривая примитивный мелкий труд. Мария обессиленно присела за его столик. Подперла голову рукой, уставившись в океан, другую брякнула перед собой. В ее полуприкрытых веками глазах показывали сладкий сон: пляж, океан, она была девочкой, выросшей на берегу, она крутила пои. Погладить эти светлые выгоревшие волоски предплечья. Ветер играл ими, как золотистой травой на необитаемом острове, где у самого берега есть рыбки, за которыми они могли бы наблюдать вечно. Пригласить на танцы сегодня вечером. Нет, Герман. Нет.
– Вы надолго? – спросила она.
– Не очень.
– Один?
– Ну, да.
– А почему?
Третьяковский развел руками.
– Так уж получилось.
– Приходите сегодня вечером чиллум курить. У нас такая традиция после заката… Выбрали?
«Наверняка эта казашка, старая ведьма, просит Марию флиртовать с одинокими мужчинами, – подумал Герман. – Чтоб они питались в ее ресторане».
По совету Марии он заказал самое дорогое блюдо – тибетские момо с бараниной.
«Она же специально подсела, специально так положила руку на стол, – Герман быстро шел вдоль воды, – надо было погладить…»
«Не знаешь, куда здесь можно вечером сходить?»
«Ну можно в такой-то бар».
«Пойдем вместе? А то я один, мне скучно».
«Почему нет».
Они танцевали всю ночь, он платил за нее, а потом в тени лодки на освещенном луной пляже задирал ее платье, как пират, зашедший в этот порт…
«О чем ты думаешь за несколько дней до пилотирования? – раздавался голос Пророка. – Почему не стремишься раскаяться?»
«А что такого, – отвечал Третьяковский, – если она сама захотела. Прикоснуться к Пророку – бесценный опыт…»
«Опять ты шутишь, пытаясь уйти от ответа. Ради нескольких минут удовольствия готов предать Миссию. Знаешь ли ты, что означают восемь лучей мальтийского креста, который является одновременно и звездой, твоим арканом. Они соответствуют восьми рыцарским добродетелям, а это смирение, правда, вера, безгрешие, милосердие, искренность, справедливость и терпение. Будь целомудренным. Ты должен пройти процедуру оздоровления».
«Но возможно, романтическое приключение помогло бы мне снова поверить в себя…» – пытался найти лазейку Герман.
Океан отдыхал перед сном, не мешая наблюдать величественный закат. На пляж Арамболя перед празднично-оранжевой вечностью, как на обрыв скалы, высыпала яркая группа. Они отчитывались пред светилом за успехи в духовном росте, понимаемом как поддержание худобы и практикование чего бы то ни было. Кто-то ходил на ходулях. Кто-то бил в барабаны. Кто-то стоял на голове. Какой-то взрослый мужчина безостановочно крутился вокруг своей оси, погружаясь в транс суфиев. Худющий старикан показывал молодой девушке плавные движения тай-цзы.
Пророк вспомнил, что когда-то занимался пинг-понгом и мог чеканить ребром ракетки.
Потом в волнах прибоя он заметил Алису, которая с хохотом пыталась залезть на доску для серфинга. Дайвер, вышедший из туалета Боинга, куда так и не попал Герман, придерживал ее за задницу.
– Вечер добрый, – навстречу Герману шла гуру Таня в светло-голубом сари, завязанной на груди и закрывающей только нижнюю часть тела.
– Здрасьте, – нехотя отозвался Герман.
– Выглядите живописно. Почему сегодня не пришли?
Еще чего, он должен перед ней отчитываться!
– Был занят.
– Чем?
Третьяковский ухмыльнулся и посмотрел в сторону Алисы. Ну почему он всегда оказывается на обочине жизни? Возможно, что-то хранит его от слишком глубокого участия в ней. Хранит для чего?
– Небось спали на пляже?
Гуру Таня скалилась лошадиными зубами, поправляя свой мундум-нерьятхум.
– Обгорели, я смотрю, даже. Шо ж вы так! Может, вам крем нужен?
– Спасибо.
– Не за что.
Герман направился дальше, а Таня успела крикнуть ему вслед: