– Ты знаешь что-нибудь об Атланте Великолепном? – спросил зачем-то Герман. Колотилов обиженно отвернулся. – Ладно, – устало выплюнул перепонку Пророк. – Надо тебя кончать.
– Пожалуйста… – пролепетал лакированный, как нэцке, и мелко дрожащий Сергей.
Помолчали.
– Скажи мне, зачем ты врешь? – снова начал Герман, неожиданно меняя тактику.
– Насчет?
– Я же знаю, вы просто испугались отправлять меня из-за здоровья. Сразу поняли, что я не подхожу, когда получили результаты медосмотра. А дальше – решили надо мной поиздеваться, да? Колотилов помотал головой. – Где находится стартовая площадка? – продолжал допрос Атлант. – Ответь и будешь жить.
– Да нету никакой площадки! – дерзко среагировал Колотилов.
– Ничтожества, – засмеялся, глянув на Колю, Герман. – Мучаются от скуки. Жизнь у них полная чаша. А как до дела доходит, в кусты…
Он уже занес меч и встал одной ногой на стул, придерживая его, чтобы был упор, когда мальтийский клинок найдет сердце генерального директора Herz und herz, неудачаливого магистра ордена иоанитов, но в этот самый момент откуда ни возьмись, словно посланная с неба, зашла Ангелина. На ней было белое, пышное, как безе или облако, платье, на голове – все та же тиара, в руке – волшебная палочка. Она единственная, кто все еще придерживалась маскарада. «Николай Николаевич совсем идиот», – подумал Герман. И еще он подумал: «Девочкам нельзя заходить, когда мужчины моются». И еще: «Ей пора спать».
– Что вы тут делаете? – спросила Ангелина.
– Мы играем, – весело сказал Герман.
– Во что?
– В Арагорна и короля орков.
– А почему папа голый?
– Потому что он орк.
– Да, доченька, иди погуляй, – осклабился как мог Колотилов.
Но Ангелина подошла к Герману.
– Вы когда полетите?
– Завтра, – Герман посмотрел на часы. – То есть уже сегодня. А ты почему не спишь?
– Можно с вами?
Положила свою маленькую ручку на его сжимающую рукоять меча кисть.
– Если папа разрешит, – растаял Атлант.
Но в этот момент Сергей взревел:
– Я не разрешаю!
Девочка посмотрела блестящими глазами на отца. Губы ее чуть дрогнули. Она повернулась к выходу, сделала один шаг, постояла, потом сделала второй.
Дети чувствуют правду. Дети знают…
– Ангелина, подожди, – остановил ее Герман. – Скажи, ты случайно не в курсе – как добраться до секретного аэродрома? – Ангелина стояла красная, пучила губы и молчала. – Знаешь или нет? – повторил вопрос Герман. – Откуда я лететь должен?
– Знаю, – наконец буркнула она.
– Прекрасно, – улыбнулся Колотилову Герман. – Сможешь показать? – Она кивнула. – Тогда иди одевайся и жди меня перед воротами.
Боясь спугнуть свое счастье, девочка на цыпочках юркнула за дверь.
– Ангелина, я не разрешаю! – заорал Сергей, и Герману пришлось затолкать в его пасть половину полотенца.
– Благодари дитя за то, что оставляю тебе жизнь, – сказал он, и Николай Николаевич был свидетелем его слов.
Ангелина в белой меховой шубке – маленькая принцесса, добрая фея, путеводная нить во мраке, посланная ему Великим Отцом, – ждала на улице, рядом с мотоциклом. Герман оседлал железного коня, поднял и посадил ее перед собой.
– Открой ворота, – приказал он Николаю.
Когда они оказались на свободе, Пророк, обращаясь к колченогому, произнес следующее:
– Ты хотел стать бегуном… так беги.
И издав громоподобный рев, сорвался с места.
Ангелина волшебной палочкой указывала дорогу. Сразу за Upper Village начинались глухие места – грязный пруд, к которому были обращены задники магазинов, негостеприимная деревня, где прямо на дороге спал человек и вслед за Германом долго с лаем бежала линялая дворняга цвета тряпки, потом пошли кооперативные дачи, залатанные, собранные из ворованных калиток, цистерн, стеклышек, поблескивающих в ночи. Ни одно окно не горело, а редкие фонари просеки дрожали от усилия осветить разруху. «Хибары бедноты, которая тянется к земле, чтобы не поднимать голову, – думал Герман. – Да будет им известно о восьмиконечной звезде».
Потом они спустились с холма и выехали на хорошую дорогу, идущую через матовое от испарений поле. За полем влетели в черную стену леса. Снег уже растаял, стволы стояли мокрые, как застывшие змеи.
– Тебе не страшно? – спросил Герман в шлем, перекрикивая ветер.
– Нет.
Волосы Ангелины развевались, она была вынуждена снять корону и куталась в манто совсем как взрослая.
– Ты точно помнишь, куда ехать?
– Там дальше. Поворот на бетонку.
Сосредоточенная и серьезная, она вспоминала координаты.
Свернули на узкую дорогу в ельник шириной в две плиты. Герман начал узнавать места. Кажется, волнения дня не прошли даром. Сбавил скорость: в глазах все поплыло, подташнивало, он терял почву под ногами, терял время и место – то самое состояние, только многократно усиленное: как будто что-то выдавливало его отсюда.
– Только не сейчас, – вслух попросил Пророк. – Дай успеть.
– Что?
– Ничего, маленькая. Ничего.
Елки расступились, их место заняли кустарник и молодые деревца не выше человеческого роста. Посветлело. Поднятые корнями плиты топорщились, мешая ехать. Все было залито синим неземным светом.
– Я это уже видел, – прошептал Герман.
– Вон площадь, – показала Ангелина.
Третьяковский заглушил мотоцикл, помог слезть девочке.
– Папа говорил, там секретный аэродром.
Пророк кивнул. Прихватил рюкзак, меч и двинулся вперед, взяв девочку за руку. Какая тишина. На часах 6.30. Последний раз он видел лес в это время двадцать лет назад, бродя по Лосиному острову. Он никогда не напишет роман. У него нет ни мыслей, ни сил. Вот к какому выводу он тогда пришел, потеряв дорогу. Но знал ли Герман, чем все это закончится?!
– У тебя рука холодная, – сказала Ангелина.
Потемневшие глаза той, которая не побоялась пойти с ним до конца, глаза его истинной Катрин – прозрачные, как вода горного источника.
– Может, полежишь, ты бледный.
– Потом полежу, маленькая.
Он продирался сквозь кусты, придерживая ветки и давая дорогу ей. Аэродром занимал площадь приблизительно с квадратный километр. Взлетной полосы не было: логично, зачем она нужна летающим тарелкам? На посветлевшем ночном небе, как свечи в праздничном чертоге, мерцали звезды. Герман шел и шел, спотыкаясь о всю эту цепкость, ползущую с земли, не дающую ему оторваться.
Почему аэродром в таком состоянии? Возможно, это камуфляж… Если так, то искусно замаскированный звездолет может быть где угодно.
– Внимательно смотри по сторонам, – просипел рыцарь. – Тарелка серебристая. Ее должно быть видно сквозь ветки.
Холодный пот струился по нему. Не бойся.
– Вот. – Герман опустился на одно колено. – И все, – договорил он, ложась навзничь, глядя в небо, с которого уже почти полностью сошли звезды.
Оно порозовело с одного краю, посинело с другого, созревая для хорошего дня.
Пустое зеркало. Ни злое, ни доброе, а просто ясное и широкое, отражавшее всех: тяжелых, удрученных, извивающихся по этой земле.
Неужели он так запутался? В чем ты жил, старший копирайтер, Герман Третьяковский? В каких тесных путях от работы до дома, от дома до работы, в каких эпических червоточинах? Ты ведь даже не мог бы сформулировать, с чем боролся, куда пробивался.
Вышло солнце и озарило поблескивающий сонный лес. Неужели все это и была его жизнь – вещи, окружавшие его, презираемые и воспеваемые им, случайно встреченные люди, непонятые, принятые за других, люди близкие и упущенные, так и не дождавшиеся его, тысячи ничем не закончившихся мимолетных влюбленностей и целые забытые эпохи.
Его обманули, но что такое ложь, если она уже стала частью жизни – опутана корнями, диким виноградом, поросла травой, как бетонные плиты. Увлечения, иллюзии, роли – превратившаяся в единственную реальность игра. И страх, оказавшийся просто болезнью, ведь сейчас он отступил перед последним рубежом.
Там, снаружи было столько радости.
Ангелина сидела рядом, взяв его за руку и щупая пульс.
– Откуда ты знаешь, как это делается? – с улыбкой спросил Герман.
Она растегнула его куртку.
– Ты красивый, – сказала девочка, проведя рукой по его груди. – Храбрый. Украл меня. – Герман усмехнулся. – Я сразу заметила, как ты на меня смотрел.
– Как?
Девочка не ответила, только бросила на него чуть обиженный взгляд.
Что с ее лицом? Ангелина успела накраситься: яркие губы, глаза с тенями, бриллиантовые серьги в ушах. Она как на бал собралась.
– Послушай, Катрин, тебе нужно выбираться отсюда.
Девочка кивнула.
– Я уже вызвала «Скорую».
– Когда ты успела?
– Ты искал тарелку, а я набрала.
Нет, Герман никуда не уедет.
– Тебе придется выйти на большую дорогу, чтобы их встретить.
Ангелина не отпускала руки умирающего.
– Я не оставлю тебя.
– Это нужно, малышка.
Сжала губы, словно преодолевая внутреннее сопротивление, а когда справилась с ним, произнесла:
– Если ты просишь…
– И вытри все это.
Всхлипнула, схватила свой маленький клатч, достала салфетки для снятия макияжа неизвестной Герману фирмы Korres для жирной и комбинированной кожи.
– Мамины? – с улыбкой спросил Третьяковский.
Ангелина, не отвечая, терла и терла лицо.
– Прости. – Герман поднес к губам ее маленькую кисть с покрашенными золотым лаком ноготками. – Мы обязательно полетим.
Девочка вскочила, сняла серьги, бросив их в сумочку и собираясь уйти, чего бы ей это ни стоило.
– Дитя. Можешь ли ты сделать последнее одолжение для рыцаря восьмиконечной звезды? – Заплаканная, с разманной тушью, она с ненавистью посмотрела на него. – Это будет сложное задание. – Переборов обиду, кивнула. – Открой рюкзак, – попросил Герман. – И достань карту-схему чакр…
Ангелина вытащила сверток и развернула его.
– Теперь возьми меч и сделай на теле моем семь крестообразных надрезов. Это единственное, что может мне помочь. Не бойся, я завяжу тебе глаза.