– Конечно возьму.
– Молодец, – шепнул ему Петр, откуда-то сбоку. – Отлично все прошло.
Это было хорошо знакомое чувство из прошлого.
Мир крутился перед Германом, как плафон, расписанный отцом, – по стенам двигались наивные фигурки рыцаря, прекрасной дамы, короля и монаха. Они были ненастоящими, плоскими, но какое теперь это имело значение – довольно и того, что они обслуживали его собственный, набиравший обороты сюжет.
– Мне нужно снять это, – пролепетал Пророк, чувствуя, что теряет сознание.
– Что значит – оздоровительные мероприятия на Гоа? – Они сели в Maserati, чтобы ехать обратно. – Ты мне про это вообще ничего не рассказывал.
У Третьяковского от выпитого по-прежнему немного кружилась голова. Ненавистный скафандр лежал на заднем сиденье. Уже стемнело. Старец в цилиндре и сельджук, одетый на сей раз в японский халат, похожий на тот, что носят гейши, раскрывали перед ними створки украшенных императорскими вензелями ворот. Maserati зарычала, стартанула и выскочила на волю.
– А что? Ты против?
– Нет, просто можно было меня предупредить.
– Ты же ни разу там не был, – лукаво улыбался снова всем довольный Петр.
– Не был.
– Ну, вот и отлично. Перед полетом придешь в норму.
– А что с полетом? Они об этом ни слова не сказали.
– Чего говорить, когда все договорено. Успокойся, Герман. Отлично прошло.
Он вытащил из внутреннего кармана своего дорогого приталенного кожаного пальто со стоячим воротником в стиле Хэмфри Богарта сигариллы Café Creme.
– Будешь? Сегодня можно.
Герман хмыкнул и взял. Магнитский дал ему прикурить от мягко звякнувшей золотой Zippo.
– А что это была за девушка в костюме дракона? – спросил Пророк, затягиваясь. – Куда она потом делась?
Петр пожал плечами:
– Я ее не знаю. Знакомая магистра. Мало ли у него знакомых.
– А Клеопатра?
– Жена.
– Публичный дом какой-то.
– Да, он любит женщин.
– И девочка?
– Не настолько. – Богарт улыбнулся. – Девочка – его дочь. Он в ней души не чает. Надеется, что она когда-нибудь напишет «Сергиаду» – его жизнеописание с элементами панегирика.
Они выехали из Upper Village, свернули на знакомое Герману Симферопольское шоссе. Обычно в этот предзакатный час на него наваливалась мохнатая удушливая тоска, но сегодня роскошный вечер искрился лучиками фонарей, празднично переливался рыжевато-зеленоватыми агатовыми оттенками, бензиновые масла связывались в тонкие сочетания, оттенявшие похолодевший студенистый воздух, как плесень оттеняет сыр.
Герман думал, что, в принципе, не против поездки на Гоа. Столько всего слышал об этом месте. «Все уже перебывали», – сама собой сложилась фраза, словно ему надо было перед кем-то оправдаться. Перед кем же?
Ответ пришел сам собой. Катрин должна была по приезде из Парижа узнать, что, пока она там развлекалась, он потерял работу, безвылазно сидел дома, чуть не сошел с ума, едва не покончил с собой… Она должна была понять, как он страдал, и ужаснуться собственной жестокости. Поездка на Гоа смешивала все карты, но с другой стороны, это могло выглядеть и как жест отчаяния. Человек, который едет в солнечный край один, погружается в еще больший ад одиночества. Но достаточно ли тонка Катрин, чтобы это осознать? Наверняка подумает, что он поехал развлечься и завести любовницу.
– Ну и как там? – спросил Герман у человека, похоже, действительно становившегося его другом.
– Где?
– На Гоа.
– Ой, замечательно, Герман. Похоже, знаешь на что? На компьютерную игру, в которой ты можешь полностью сменить роль. Стать кем хочешь. Переодеться на местным рынке в какого-нибудь бедуина, не знаю… в кочевника. Никто никогда не поймет, что у тебя куча денег. Или наоборот. Голову выгружает полностью.
В машине вдруг заиграла индийская музыка.
– Открой сознание. И наслаждайся жизнью.
Запахло сандаловыми палочками. Неужели они тоже включаются с руля?
– Кстати, девушки симпатичные там есть? – поинтересовался Герман.
– Девушки? – Петр покачал головой. – Есть красивые… Но тебе нужно думать о здоровье.
Пророк затянулся и выпустил колечко в сторону Петра:
– Не беспокойся.
– Я не беспокоюсь, но не забывай, что это рабочая командировка…
Они замолчали, слушая слова мантры любви и нежности:
Ом Шри Кришнайя Намах
Ом Джайя Джайя Шри Шивайя Сваха
Ом Мани Падме Хум
Годоси, Ро Анват, Моноран.
Что значит:
Ом, мой дорогой друг.
Всегда воспевай Божественное имя.
Всегда повторяй имя Бога.
– Я раньше мечтал режиссером стать, – признался вдруг Магнитский.
– Почему-то мне так и показалось, – подколол его Герман.
– А еще волшебником, воином и властелином мира. – Магнитский грустно усмехнулся. – Наверно, это меня и спасло. Всегда легко менял направление.
– М-да, – сказал Герман.
– Как говорил Ричард Брэнсон, главное – каждый день делать маленький шажок к цели.
– Ага.
– Он ведь восемь успешных бизнесов построил с капитализацией по миллиону долларов. – Магнитский почему-то разнервничался, стал жестикулировать, тыча пальцами в лицо Пророку. – А всего компаний у него четыреста, причем в разных областях. Это же какой гениальный человек! Состояние – пять миллиардов долларов. Звукозаписывающая студия, автомобили, железнодорожный бизнес, авиакомпания, банки, лечебная кли ника…
Герман скрестил руки и посмотрел под ноги:
– Н-да.
Он в упор не видел ничего гениального в обычном дельце.
– Ну, и я тоже, – покачивался на волнах мантр Петр, – всегда всем увлекался. Разными там ролевыми играми.
«К чему он клонит? – подумал Герман. – Хочет, чтобы теперь его послушали?»
– Например, стал средневековое оружие коллекционировать, представляешь, хотел Святой Грааль найти. – Он хохотнул. – На самом деле, никто из нас не исключение.
– В смысле?
– Да в любом. Что бы ты ни делал, главное – быть счастливым.
Герман с сожалением посмотрел на эту выжженную изнутри плоть.
– Эх, Герман, – словно услышав его мысли, вздохнул Петр. – Все книги уже написаны…
– И в результате ты стал маркетологом? – перебил его рассуждения Пророк.
– Да, – улыбнулся Петр. – Но довольно высокооплачиваемым.
Герман зевнул:
– Ясно. Как вы, кстати, с Сергеем познакомились?
– Со школы дружим…
Петр нервно ударил по клаксону. Они плелись за грязным трактором-петушком.
– Чего он там телится? Говновоз.
Третьяковский улыбнулся. Интересно устроен человек. Думает, что спокоен, а на грани истерики.
– Он драчуном был, – продолжал Петр. – Парень из спального района, что ты хочешь.
– А ты как бы интеллектуальный центр? – улыбнулся Герман.
– Вроде того. Так мы по жизни и идем. Серега пробивает, я думаю.
Петр усмехнулся, покачал головой, потом резко взял вправо и наконец объехал трактор по встречке на опасном повороте.
– Я раньше тоже бренд-менеджером на сигаретах и алкоголе был, мясо ел, сейчас от всего этого отказался… – рассказывал он свою скучную историю. – Чем плохо – работаю в фармацевтической фирме. Да, к нашим лекарствам и особенно к ценам есть вопросы, но все-таки мы делаем доброе дело. Мне Индия во многом мозги вправила. Смотришь на этих счастливых людей в лохмотьях и думаешь: что же ты такой недовольный? Так что на Гоа тебе понравится. Там будет много близких тебе людей… Заниматься саморазвитием – это единственное, что нам остается… сущности притягивают сущности… Надо еще на випассану сходить… Медитации, как чистка организма… находиться в потоке… мастера тибетского буддизма… прервать внутренний монолог… она хороший учитель… никому не желаю зла… практики…
Петр говорил и говорил – задушевно, монотонно. Вязкая атмосфера ласково колебалась. Ом Мани Падме Хум. Когда они доехали до бензоколонки, стемнело. Герман спал.
Два
Домодедово. Стерилизованный общественный перевалочный пункт для благонадежных граждан – единственный аэропорт, принадлежащий частному владельцу, доктору социологических наук, поднявшемуся на челночном бизнесе. До начала регистрации еще полтора часа. Герман в голубых джинсах, в маминой гавайской рубашке, надетой из страха перед полетами под писательский кардиган, и с большой сумкой баскетбольного клуба NBA (купил, просто потому что удобная) гулял мимо ресторанов: выхолощенных маркетинговых пауков, притаившихся между колоннами. Ресторан «Узбечка», оформленный как советская мечта о доверчивой, наивной Средней Азии: глинобитный тандыр, резной плетень, ковры, искусственные ползучие растения – здесь вам рады, здесь вас не обманут. Лысые черепа взрослых мужиков, поклонников советских фильмов, нависли над накрытой поляной – водочка, салатики, закуски, – травят анекдоты про командировку. Чуть поодаль какая-то толстая тетя уговаривала худенькую девочку: «Ешь, говорю, в самолете не покормят». Затем «Сбарро», недорогая сетевая пицца для всей компании, и тут, как по заказу, пихающие друг дружку веселые студенты с рюкзаками: вылазка в Крым? Нет, там сейчас холодно. Скорее неделя в Праге с ночевками в хостеле, пивом, колбасками и смешными чешскими словами… А вот Vienna Cafe – здесь более рафинированная публика: несколько пожилых дам под топингом яркого макияжа, скучающие рантье, собравшиеся приобщиться к искусству – прошвырнуться по магазинам в Милане. Рядом бизнесмен с ноутбуком – пара свободных минут, чтобы поработать в тихом месте: «Какой у вас пароль от вай-фая?» Девушка из хорошей семьи, читающая айпэд с белыми проводками в ушах, – станет самодостаточной и только потом выйдет замуж. Поодаль баварская беседка Spaten, где группа футбольных болельщиков с пивом биомассой прилипла к экрану.
«В этом гигантском супермаркете все разложено по полочкам, – подумал Герман. – Выставлено в соответствии с законами мерчендайзинга. А вот известно ли вам что-то о странном человеке с большой сумкой NBA, в несовременной гавайской рубашке и писательском кардигане?» Его сумку просветили, самого Третьяковского просканировали психологи на входе – сложная система безопасности аэропорта уже определила пассажира в соответствующую, не представляющую опасности категорию. Конечно, кое-что им было известно. Кое-что, но не все…