– Знаешь, Лиса, в былые времена преступникам, перед тем как отрубить на эшафоте голову, разрешали покурить.
– Так и представляю твою летящую тыкву с недокуренным хабариком в зубах.
– Слушай, Лиса, ты молодец, я таких крутых девчонок больше не встречал.
– Ты это к чему? Может, еще и бухло тебе принести? Нормальная такая терапия. Мне нравится.
– Я не вернусь, Лис. Мать не хочет в это верить, плачет. Но ты должна знать – вам будет нелегко.
– Да ладно, не кисни. Прорвемся. Врачи всегда врут, ты же знаешь. Им лишь бы деньги тянуть.
– Ты береги себя, ладно? И мать с братом.
Лео с трудом говорил, как будто выдавливал из себя слова. Из него отовсюду торчали прозрачные шланги, словно его нашпиговали коктейльными трубочками. И все время курил, курил.
– Лис, на самом деле я прошу тебя о помощи. Васек – особенный ребенок, к нему нужен подход. Ты будешь с ним рядом, если что?
– Чувак, ложись спокойно в больницу и ни о чем не думай.
– Нет, я серьезно. Понимаешь, мне больше не на кого положиться. А ты круто научилась держать удар. Я горжусь тобой.
– Лео, ты гонишь. Так бывает, когда страшно не за себя, а за других. Говорю тебе – ни о чем не думай, я все сделаю.
– Обещаешь?
– Клянусь!
Я-то думала, что он шутит, а он взял и взаправду умер. Короче, он был моим вторым другом, который исчез из моей жизни, даже не сказав «пока», но при этом навсегда остался рядом. Я не знаю, как это объяснить, не верю в призраков и прочую фигню. Просто мои друзья всегда тут, и их мысли текут через мою тупую башку, и точка. Хотя не знаю, за что они так со мной, почему нужно было кинуть меня в этом сраном мире совсем одну, блин! Уж прихватили бы с собой за компанию, что ли. Идиоты, ходячие мертвецы, блин! Как же мне иногда вас не хватает – хоть воем вой.
Когда мы переехали в Купчагу, мама пошла просить место в школе, и неожиданно оно оказалось в известной гимназии. Этого Паучиха не могла стерпеть. Она-то думала, что круче всех на районе, а тут свыше пришел приказ взять в ее Образцово-показательную Гимназию Номер Один какую-то нищебродку, асоциальную личность. И теперь эта убогая сидит напротив, смотрит прямо в глаза (этого с Паучихой себе никто не позволял) и даже не думает сунуть ей в тумбочку заветный конвертик. Хотя Мамзель и тут бы сунула конверт, медики ее приучили – она всем теперь сует деньги на всякий случай. Но я сказала, что тогда в школу не буду ходить вообще. Пусть только попробует.
Когда я зашла в кабинет, Марковна возвышалась над столом, словно огромная гора, и долбила что-то на компьютере. Как все люди в возрасте, она лупцевала «клаву» с такой силой, что беднягу все время подбрасывало вверх и с грохотом опускало вниз. Пока директриса делала вид, что я – пустое место, я успела как следует оглядеться. Мадам была двух-, нет, даже трехскамеечная особа. Огромная. И все в кабинете было чересчур большим и раздутым – овальное зеркало в полстены, фигурка кошки на столе высотой в четверть метра, стул с резной королевской спинкой. Представляю, как себя чувствуют тут первоклашки. Глупые блошки на ковре. Думаю, сразу писаются в штаны от страха.
– Долго ты тут не продержишься, – вдруг открыла рот Паучиха, не глядя на меня. – Я вообще не понимаю, почему чуть что, сразу к нам? У меня тут помойка, что ли?
– А разве нет?
Она наконец вынула голову из компьютера и удивленно взглянула на меня поверх очков в золоченой оправе.
– Попридержи язык, девочка, а то вылетишь отсюда в два счета, и никакое РОНО тебя не спасет. Сразу хочу сказать, у нас школа для детей из приличных семей. При-лич-ных. В 11-м сейчас учится сын футболиста Корякова, а в восьмом (она многозначительно подняла указательный палец, на котором ярко сверкнул огромный красный рубин) ребенок депутата Иващенко. – Рубин указывал вверх на портрет Иващенко. Я еще при входе обратила внимание на этого клоуна – толстые собачьи брыльки лежали на плечах как блины. Самодовольная улыбка похожа на сосиску. Мопсик с сосиской в зубах.
– Депутат – меценат нашей школы, большой души человек, – не опуская палец, громким голосом вещала Паучиха. – Поэтому сиди тише воды, ниже травы, может, и дотянем тебя до девятого. Слушаешь меня?
– Конечно, конечно. У вас жопа-то больше. (Это мой фирменный прикол, при произношении «у вас же опыта больше», исчезает гласная из «же», и фраза получает новый смысл).
– Что?!
– Опыта, говорю, у вас же больше. В делах такого рода.
– А, опыта. Да.
Директриса замолчала и заскрипела стулом.
– И сколько отстегивает вам Иващенко за сына-придурка? Нормальный, наверное, конвертик приносит этот Мопс.
– Бесстрашная, значит. Ничего не боишься? – зло просвистела Паучиха.
– Боюсь.
– И чего же, позволь полюбопытствовать?
– Разжиреть.
В новый класс я вошла с клеймом «ребенок из неблагополучной семьи». А мне это даже нравилось. Для пущего ужаса я красила волосы в черный цвет и ходила в рваных джинсах. Залезая после уроков в дорогие родительские джипы, дети изумленно смотрели мне вслед – одна, на автобусе? Глупые аквариумные рыбки с открытыми ртами. Они готовы были глотать любую информацию на лету. Все, что я «лепила» на ходу, воспринималось ими за чистую монету. Я обрадовалась и сразу наплела с три короба, что мой батяня-комбат погиб в девяностые. Он грабил олигарха, и ему отстрелили голову. А батя моего брата сидит за убийство. Но скоро его выпустят, он достанет спрятанные миллионы, и мы уедем на Кубу. Жаль, что меня так быстро выгнали из школы, я только собралась им рассказать о том, кто на самом деле моя мать. Они бы просто офигели.
Однако Мамзель хватил бы удар, узнай она о моем отчислении. В плане образования она очень щепетильная. Хотя что такого, подумаешь – выгнали из школы! Мне это среднее образование даром не нужно. Средненькое-серенькое, как и все эти унылые хоббиты-одноклассники в серой униформе. Я и сама себя могу неплохо образовать. Можно читать книги целый день. Всей жизни не хватит прочитать все на свете. Спрашивается, зачем для этого сидеть в классе с тридцатью придурками? Мать гордится тем, что получила высшее образование, какой-то там, блин, инженер. С красным дипломом, типа, все пятерки. И что толку – торчит ночами в ларьке, торгует цветами. Обалдеть, карьера. Я решила, если они продолжат свои тупые разговоры про интернат, мы с Васьком уедем на Украину, к бабуле Тимиридни. Она приезжала на похороны Лео, звала к себе жить, если будет трудно. Она была какой-то очень дальней родственницей дяди Лео. Мне она понравилась, добрая такая бабуля в ярком платочке на голове. Впервые увидев внука, она вскрикнула: «Ой, мальчисько! Скики тебе год?» А потом разрыдалась. Она все гладила Васька по голове и приговаривала – тимиридни, тимиридни. Я думала, это имя такое, а оказалось, это значит – ты мой родной. Хорошая бабуля, ласковая. Оказывается, она давно мечтала о внуках. Хотелось верить, что Тимиридни будет любить внука таким, какой есть, а не совать в школу для недоразвитых.
– Глупый Лисенок, ты понимаешь, что друзья (настоящие друзья) могут появиться только в школе? А чем старше ты становишься, тем меньше шансов их найти в этом мире, – помню, гнула свою тему училка Ириша, когда я как-то раз сдуру пришла к ней в гости попить чаю. Она все пыталась обратить меня обратно к знаниям. Но я была уже далеко от этой системы. Тогда я рассказала ей, что со своим очень близким другом я познакомилась как раз на почве нелюбви к этой долбаной школе и придуркам, что там учились.
Первым моим настоящим супер-пупер другом был Кир, пацан из деревни, где мы жили с бабкой Райкой. Ну, я рассказывала про нее. И про деревню, куда моя Мамзель догадалась притащиться со мной-приплодом, когда ее бросил мой папаша. Я пошла там в первый класс и с ходу получила под дых от рыжего пацана, которого дразнила вместе со всеми. Не знаю, зачем я это сделала. Помню, как Кир вошел в класс, и все вдруг стали кричать – рыжий дебил, рыжий дебил. И я тоже крикнула громче всех – рыжий урод. Больше, кстати, я никогда так не делала, это был хороший урок – не поддаваться общей травле. Оказывается, можно потерять лучшего друга в жизни только из-за того, что не хочешь выделяться из толпы баранов. А я по своему опыту вам стопудово скажу: дети – жестокие карлики, нельзя им доверять. Они любят выбрать одного, самого слабого, и замучить. Я пару раз сама на такое повелась, а потом бросила, потому что, как ни крути, но это не по-пацански, когда все на одного. Я вообще не очень-то люблю детей. Особенно когда их много, так бы и врезала всем. Но в тот момент Кир врезал мне, потому что я стояла рядом и громко вопила – рыжий урод, рыжик – дебил! Удар под дых, и я упала на пол и скрючилась, как дохлый червяк на асфальте. Училка утащила меня полежать в предбанник, чтобы отдышаться. Кира они не поймали, он проскочил у училки между ног и шмыгнул куда-то в коридор. Пацан был мелкий, ростом с четырехлетку, не больше. Мелкий рыжик с кривыми зубами. Но я тоже была не принцесса в момент нашей первой встречи. Надо было видеть меня – рыба, выброшенная на берег, с выпученными глазами и белыми бантами. Рука у Кира всегда была тяжелая, в папашу, видно. Позже он рассказывал, что мать умерла при родах, а папаша грохнул соседа по пьянке, убил кулаком с одного удара. Но не суть. Короче, полежала я так на деревянной лавке минут пятнадцать и решила по-тихому отползать из этого гнусного местечка – ясно уже было, что со школой как-то сразу у меня не заладилось. Думаю, ну, на фиг все, пойду гулять. Домой идти – не вариант, там бабка Райка сидит на печи и только и ждет, когда я без Мамзели припрусь, чтобы зажарить. Про это я несмотря на то, что мне и семи еще не было, хорошо соображала. Решила идти на вокзал и там ждать электричку с Мамзелью (она каждый день в город на работу моталась на поезде). Прохожу, значит, мимо гардероба, а там кто-то скулит. Сентябрь тогда холодный выдался, все завешано, закидано куртками-шапками, не видно ни фига. Я присела и высматриваю, где же лапы того, кто пищит так жалобно. А там, смотрю, рыжая башка на полу трясется. Это Кир лежит под вешалкой и плачет. А я не могу, когда кто-то плачет из малышей. Ну, не могу, и все. Не знаю, в сердце будто заноза ноет, пока они скулят. И эти слезы в круглых их шарах. Короче, тут я всегда даю слабину, что с братом, что с остальными. И помню, встала я тогда на корточки и поползла к рыжему под длинной чередой вешалок. Подгребаю к нему на коленях и говорю – пойдем погуляем. И руку протягиваю. Вдруг услышали, как училка зовет нас по фамилиям, и рванули со всех ног из детского ада. Отбежали метров на сто, и так нам хорошо стало, будто из плена вырвались. Кир взял мою сменку, закинул себе на плечо, и мы пошли шлепать по лужам. Потом это дело нам н