– Дяденька, пожалуйста, не стреляйте! – пропищал Кир. – Мы заблудились, мы уже уходим. Мы ничего тут не трогали, честное слово!
– Господи Иисусе! Дети, вы как тут оказались? Давайте, я помогу. Вставай, деточка, вставай, милая. Пойдем греться скорее. Скорее, скорее! У меня и мед есть, яблочки вкусные. Не бойтесь меня. Люди все уехали отсюда давно – кто за большими деньгами, кто за веселой жизнью. Старики поумирали все. Опустел поселок, я тут один остался, скучаю. А время неспокойное, всякая сволочь по поселку ходит, тащат все, что плохо лежит, – кто себе на дачу окна выламывает, кто металл ищет. А у меня трактор чудом уцелел, так его пару раз уже пытались угнать. Вот я с ружьем и вышел, на всякий пожарный. Ночь ведь на дворе. Кабы я мог только подумать, что тут дети, я бы не стал пугать. Я сам всех боюсь, старый уже стал, еле ползаю. А где ваши родители? Как же так? Вот я идиот старый, напугал детей. Ну, простите меня, дурня старого! Одичал тут совсем, никто ко мне не приходит, уже сам с собой говорить стал от одиночества.
Мы сидели в тесной комнатенке и пили чай с малиновым вареньем. Дед теребил длинную бороду и болтал без умолку. Он был рад непрошеным гостям и не знал, как еще нас уважить. Достал каких-то кукол с чердака, но я сказала, что в куклы не играю с трех лет, после того как бабка наказала меня и оторвала им всем головы.
Домик деда был совсем маленький, но чистый. В стеклянном шкафу стояла хрустальная посуда и черно-белые фотографии. Очевидно, дедуля в молодости и его жена. Оба были на всех фото такие серьезные и грустные, как будто их за что-то ругали.
– Эх, мальцы, что же мне с вами делать? Там в Назии небось вся милиция на ушах стоит. Может, уже и лес прочесывают. А телефона тут нет, даже электричество на бензине. Короче, так, ребятки. Попробую-ка я трактор завести. Давно уже не заводил, но попробую. Я свое хозяйство в порядке держу. Мало ли что, вдруг война.
«Лев Толстой» ушел, покрякивая в бороду, и со двора стало слышно, как запыхтел трактор. Потом снова все стихло.
Кир сидел грустный-прегрустный.
– Ты че?
– Не хочу я домой. Тетка с меня три шкуры спустит, а потом в детдом сдаст. Она давно обещает. Она тут хахаля завела, теперь они вместе бухают. А как напьются – давай меня воспитывать. А сегодня просто убьют за то, что мы свалили со школы и пошли в лес.
– Какого еще хахаля? Кто это?
– Ну, любовник ейный, не знаешь, что ли.
– Дерется?
Кир промолчал, лишь нервно передернул плечами.
– Мне бабка тоже проходу не дает. Чуть что – по уху. Все время жужжит, что я бесово отродье.
– Лис, а давай тут останемся. С дедом. Будем ему по хозяйству помогать.
– А вдруг он маньяк? Убьет нас, зажарит и съест?
– Этот? Убьет? Ты что, дура, что ли? Его же по глазам видно. Добрый, как Дед Мороз. Не то что теткин хахаль.
– Да что ты пристал со своим хахалем! Дай ему в глаз разок, он и отстанет.
– Дашь ему, как же! Смотри! – Кир задрал свитер, под которым блеснула синеватая кожа в пупырышках, и повернулся ко мне спиной.
В этом момент в комнату зашел дед и тоже уставился на спину Кира. Спина была похожа на красную зебру. Кое-где виднелись синие подтеки. Дед аж в лице переменился.
– Сынок, кто это тебя так?
– Никто, – жутко застеснявшись, ответил Кир. – Я с лестницы упал. Никто меня не трогал. Никто. Пожалуйста, не говорите никому, а то меня в детдом отправят!
Дед присел рядом с нами на колени.
– Слышь, пацан, успокойся. Я никому не скажу.
– Честное слово?
– Обещаю. Так кто это сделал?
Кир раздраженно пожал плечами, и наш новый друг – Дед Мороз – еще долго и грустно смотрел в одну точку перед собой, помешивая ложкой чай в алюминиевой кружке.
Через пару часов трактор запыхте, наконец, по-взрослому, и мы поехали на нем домой. Дорога была ужасная, несколько раз трактор глох, и дед, вполголоса ругаясь, копался в моторе. А затем я то ли заснула, то ли мне привиделось. До сих пор гадаю, что это было. Кир спал как убитый, ни черта не помнит. Короче, один раз по пути трактор встал как вкопанный, и дедуля пошел с ним «договариваться по-хорошему». Я вылезла, чтобы сбегать в кусты пописать, а когда вернулась, то увидела, что наш «Лев Толстой» колдует над железной консервной банкой. Он вскрыл ее, выбросил тушенку, промыл как следует водой из бутылки и положил туда что-то похожее на записку. Затем подошел к груде наваленных камней и засунул банку между ними. Потихоньку светало, первый луч солнца осветил бескрайнее поле неподалеку от нас. Вдруг я услышала песню и пошла на звуки музыки по протоптанной тропинке. Вскоре, выйдя из леса, оказалась на дорожке, вымощенной плиткой.
Бравурная песня раздавалась из штуки, похожей на большую лампу-колокольчик, которая висела на столбе. Что-то про утро, которое встречает всех рассветом. Слева дедуля все еще ковырялся со своей банкой в камнях, а справа, за кустами сирени, я увидела пацана, чуть постарше нас с Киром. Он сидел на краю фонтана и закидывал в него удочку. Подойдя поближе, я разглядела, что это была самая обычная веревка с грузом. Мальчик водил этой веревкой по воде, а потом вытаскивал и снимал улов, который кидал в жестяную банку. Наверное, «Лев Толстой» тоже заблудился, и мы оказались в незнакомой деревне. Судя по всему, у них был большой праздник. Играла музыка, люди ходили нарядные, дети ели мороженое. Странная одежда, которую у нас в поселке никто не носил. У девчонок на башке огромные до неприличия банты, а на шее красные галстуки. За фонтаном виднелось здание с колоннами, которое показалось мне до боли знакомым. Точно! Это был такой же Дом культуры, в котором мы нашли капсулу. Только тут здание было новым, с белоснежными стенами. Перед ним на ступеньках женщина в пестром платке продавала леденцы на палочке.
– Сколько стоит? – спросила я.
– Пять копеек.
– Дайте тогда мне на все.
Я протянула ей рубль. Тетка долго и изумленно крутила его в руках, потом пожала плечами:
– Такие не принимаю.
– Дайте два, – раздался детский голос позади меня. От неожиданности я вздрогнула.
Тот пацан, что удил на палку у фонтана, теперь стоял рядом и протягивал тетке старинные десять копеек. Я такие видела у бабки Райки в комоде. Тетка протянула нам по конфете и продолжила бормотать: «Петушки, петушки на палочке… Петушки!»
– Спасибо, – сказала я пацану. – Тут какие-то другие деньги, что ли, в ходу? У нас таких давно нет.
– Ага. У нас тоже. Я, прежде чем сюда ехать, всегда беру магнит. В фонтане много мелочи, я вытаскиваю и покупаю мороженое. Пойдем, тебе обязательно надо попробовать газировку. Такую точно нигде уже не найдешь.
– Лиса.
– Ник.
– Ник – это Николай? Коля, типа?
– По-вашему, наверное, Коля. Но почему ты Лиса? Лиса-Алиса?
– Мама так меня зовет. На самом деле я – Лиза.
Ник был странно одет – черный комбинезон с какой-то желтой надписью на незнакомом языке на спине.
– Что написано у тебя на спине?
– Сити мьюзиам. Городской музей. Я там работаю. Но это не здесь. Я тут в гостях.
– Я тоже не местная. Трактор застрял, скоро домой поеду. Я и не знала, что неподалеку такое чудное место есть. Столько людей в этой деревне, ты только посмотри!
Около Дома культуры стояла огромная жестяная коробка, прямо из нее можно было налить сладкой воды. Стеклянный стаканчик был внутри. И все пили из него по очереди! Странные люди, даже не боялись заразиться ангиной друг от друга. Еще мальчик подарил мне шарик на резинке, сказал, что очень любит такие, называется «Раскидайчик».
Мы смеялись до слез. Надо же так назвать мяч, раскидайчик-вылетайчик.
Было жарко, и мы сидели на краю фонтана, опустив ноги вниз. Ник пытался выловить из воды еще одну копейку. Нам не хватало на мороженое, а тетушка в белом фартуке так аппетитно размахивала вафельными стаканчиками, что прямо слюнки текли.
Ник опускал магнит на веревочке в воду, но все бесполезно, монеты не липли.
– Наверное, медные. Медь не клеится к магниту.
– Так давай просто залезем туда и соберем их.
– Так нельзя. Тут все строго.
И тут к нам подошла красивая девочка в форме. С белым бантом на голове и в белом фартуке. На шее – красный галстук.
– Как вам не стыдно! – с укором проговорила она.
Ник удивленно посмотрел на нее.
– Вы воруете наши желания! – Девочка раздраженно схватила веревку с магнитом и выдернула из воды.
Хамка! Мне никогда не нравилось такое отношение, и я подошла к ней поближе.
– Слышь ты! Лучше сними с головы этот кошмар. Кто тебе сказал, что надо на башку завязывать бельевые веревки?
У девочки обиженно затряслась губа, но она сдержалась и лишь поправила огромный бант на голове.
– Ты из какого класса? Будешь отвечать за свое поведение завтра на совете дружины. Я, как пионерка, обязана про тебя рассказать.
– Тихо, тихо, не надо конфликта! – вмешался в нашу ссору Ник. – Мы приезжие, сейчас уйдем. Мы не знали правил.
– Иностранцы, что ли? – Девчонка отпустила меня и теперь с удивлением смотрела на Ника. Он и правда выделялся своим прикидом на общем фоне. Да и я тоже.
– Иностранцы.
– Врешь! Докажи. – У девочки от волнения глаза стали как два фонаря. Наверное, иностранцы сюда никогда не забредали.
Ник в замешательстве пожал плечами. Надпись на его спине пионерку не убедила. В карманах Ник тоже не нашел ничего, что подтверждало бы его заграничное происхождение.
Глаза девочки снова стали узкими и злыми, как у кобры. Я заметила, что она озирается в поисках подмоги, быстро порылась в кармане и нашла слипшуюся «жевку». Достала ее и протянула пионерке.
– Жвачка? Не отравленная? Нам говорили, что шпионы дают советским детям отравленные конфеты и жвачки.
– Блин, не хочешь – не ешь, я сама съем.
– Меня Маша Сергеева зовут, – сказала девочка с набитым ртом.
Она оказалась не такой уж противной, как показалась с первого взгляда. Мы научили Сергееву выдувать из жвачки пузыри, а она подарила нам по красному флажку.