– Это ваша мама?
«Ага», – кивнула я в ответ и продолжила усиленно листать газету. Газета валялась на полке, и я решила немного потрепать ее для важности. Там писали про войну, которая идет неподалеку отсюда. Я так и не поняла, из-за чего они воюют, но при этом было ясно, что плохо одинаково всем. Немного у меня екнуло под ложечкой, когда я увидела название деревни бабули Тимиридни. Говорилось о том, что там идут бои. Блин, какие бои, когда еще год назад бабуля писала мне и звала к себе в гости! Я всегда знала, что по телику и в прочих СМИ – сплошное вранье.
Женщина, которую мы выдали за маму, прониклась нашей историей. А я с три короба навешала, что мама тяжело заболела, поэтому отправила нас к бабушке одних. Попутчики нас жалели, всю дорогу кормили и играли с Васьком. Все взрослые говорили про войну на Украине, а меня так и подмывало крикнуть – все это вранье, хватит пудрить себе и другим мозги! Хватит смотреть «зомбоящик»! Наша тетя-соседка стала рассказывать о том, как из деревни вывезли всех детей, потому что над ними все время взрываются бомбы. И что она едет туда потому, что у нее остались старые родители, которые отказываются переезжать.
– Говорят мне, мы одну войну пережили, так и вторая нам не страшна. А как же не страшна, если столько народу бомбами поубивало?
Короче, наслушались мы по дороге этих ужасов, но все же я до последнего надеялась, что все это вранье. Тем более, где это видано, чтобы в зону боевых действий ходили автобусы. Да и вообще, какая война в наши дни, просто смешно. Все это телик мутит, чтобы побольше бабла отмывать на доверчивых зрителях типа моей Мамзели. Нам повезло, что соседка ехала в то же село, что и мы. Она подсказала нам, где останавливается автобус. И опять-таки благодаря тому, что мы держались все время к ней поближе, у водителя не возникло никаких вопросов – с какого перепуга дети одни по миру шарахаются. Все складывалось как нельзя круто. Хотя, конечно, я всю дорогу скучала по Киру. Не надо было с ним так жестко, блин. Я – реальная дура, зачем устроила этот скандал? Да еще и при тете Ясе. Мутило от самой себя – тупая истеричка! Я понимала, что это от отчаяния, что я не увижу его больше никогда. И он тоже это понимал, поэтому так побледнел, вместо того чтобы вмазать мне с размаху. Не знаю, Лео, что произошло, но мы с Киром одновременно стали и ближе и дальше друг от друга. Вокруг нас вдруг стало так много условностей и странных ощущений. Он перестал быть моим названым братом и стал кем-то новым, кого я еще толком не знала. Где он сейчас? Думает обо мне или рад, что отделался от проблем? Иногда мне казалось, что я слышу его голос, он шел через мою голову, как когда-то в детстве, когда мы были с Киром одним целым. Но стоило мне прислушаться к словам, как голос словно таял в тумане, испарялся, будто радуга в небе, которую ты только-только собрался сфотографировать, а она взяла и растаяла. А затем ты как дура стоишь посредине огромного зала ожидания, где все снуют туда-сюда. Заглядываешь всем в глаза, надеясь найти своего друга, брата, возлюбленного. Назови это как хочешь. Но его больше нигде нет. Нет и не будет. И лишь какие-то безликие зомби, которым нет дела до твоей жизни, проходят мимо, тяжело волоча за собой ноги и большие чемоданы. Ты, Лео, скажешь, это типа и есть любовь, но тогда мне жаль всех влюбленных на свете. Потому что более мучительное ощущение сложно придумать. Мне всю дорогу хотелось пореветь в голос, но я не могла себе позволить раскиснуть, Лео. Просто не могла. У меня же брателло. Васек очень скучал по маме. Он не понимал, что происходит, почему мы куда-то все время премся и где Мамзель и дядя Лось. И мне приходилось все время врать и врать, придумывать разные небылицы о том, что мы едем спасать бабушку Тимиридни от огнедышащего красного дракона, который прилетел и терроризирует всю деревню.
– Покажи еще раз, как мы будем убивать дракона, – просит малыш.
– Мы польем его волшебной водой. Я запасла несколько банок. Ты не забыл свой пистолет?
Васек гордо прижал к груди водяной пистолет.
Наконец мы добрались до Ростова и теперь сидим в душном автобусе. Тетя, та самая соседка по купе, с улыбкой смотрит на нас. Мимо за окном проносятся оранжевые поля с подсолнухами. Так хочется сорвать хотя бы один солнечный цветок для Васька, он же никогда подобного не видел, но водитель мчит без остановок, потому что там, на границе, какой-то свой график, и нам надо успеть побыстрее.
– Как же повезло мамочке с тобой. Сейчас редко встретишь таких разумных детей. Ты вот вроде как сама еще ребенок, а справляешься с братом лучше взрослых. Умница! Мама тобой гордится, наверное. Я всегда мечтала о доченьке, но Бог не дал, одни пацаны в роду.
– Не думаю, что моя мама сильно обо мне мечтала. Просто денег на аборт не хватило.
Я заметила, что тетушку от моих слов аж передернуло, и поспешила сменить тему:
– Простите. Это я со зла. Мы с ней немного в ссоре.
– Понимаю, деточка, понимаю. Возраст у тебя непростой сейчас, все взрослые врагами кажутся. Но даже если все кругом враги, мать – единственный человек в мире, который тебя любит. Просто так, ни за что. Твоя мама любит тебя и заранее прощает все, потому что это у нее в крови. Это данность такая. Детей любят просто потому, что любят, без веской на то причины.
– Вы, тетя, забываете, что есть еще кукушки. Они детей не любят, а стараются переложить свои заботы на других. Вот моя мать как раз из таких. Кукушка кукушонку купила капюшонку.
– Это все подростковый возраст, ох, ох! Его просто надо пережить.
Тетушка разохалась, но мы вроде как поняли друг друга.
Водитель высадил всех на границе. Погранцы были все строгие, аж жуть, хуже, чем финские. Короче, посмотрели они наши документы, и оказалось, что нужна еще какая-то специальная бумага, чтобы мы могли проехать на ту сторону. Наша соседка по купе снова нас «крышевала» изо всех сил, сказала, что мы с ней, но доверенности или еще какой-то бумажки разрешительной на нас у нее, конечно же, не было. Пограничник уже выпихивал нас обратно и грозился вызвать ментов, если мы не свалим по-быстрому. Потому что дети не должны шататься по ночам без присмотра. А тетя-соседка в панике орала, что нельзя детей бросить на границе одних, это еще хуже, чем пустить без разрешения. И тут вдруг народ из автобуса единым фронтом окружил нас, чуть ли не рожу уже царапает этому пограничнику. Одна бабуська пробиралась к нам, размахивая над головой клюкой, как рыцарь мечом:
– Ты шо же, Петька, засранец, делаешь, над детьми измываешься, что те фашисты! Я твоему бате все расскажу, он тебе жопу-то надерет так, что сидеть не сможешь. Детей к бабке не пускает, где это видано! Ну и шо война? Чи не война! Твой дед партизаном был, ему вон на горе памятник стоит. Потому что он герой был и человек большой души, людей спасал. А ты маленьких детей обижаешь, морда твоя кулацкая. Ты еще попробуй моего Костика не пусти!
Костик, малыш лет трех, бабкин правнук, она его в Ростов к врачу возила, мирно сопел на заднем сиденье в обнимку с потрепанным медвежонком.
Погранец лицом изменился, помолодел лет на двадцать. Страшно ему стало, что баба Маня сейчас клюкой его оприходует при всех друзьях и знакомых. Тетя – соседка по купе – объяснила нам потом, что в деревне, где теперь граница проходит, все рядом выросли и друг друга с горшка знают. Это вам не Москва или Питер, где люди в одном доме живут и не здороваются, южане – другие. Тут все друг другу – кум, сват или брат. И тем страшнее для них эта братоубийственная война, которая недавно началась, и нет ей ни конца, ни края.
Короче, отбили нас всем автобусом, и мы поехали дальше. Вдруг водителю что-то по рации тревожное передали, и он остановился как вкопанный. А через секунду раздались взрывы кругом и всполохи пламени. Водитель заорал: «Все из автобуса быстро, ложитесь мордой вниз в канаву и не высовывайтесь, пока не прекратят бомбить!» И хвать нас с брателлой за шиворот. Вытащил из автобуса, кинул в канаву, а сам побежал за остальными. Народ из автобуса выскочил и кто куда разбежался. Тут я смотрю, а в автобусе еще один пацан остался, Костик-трехлетка, бабушкин правнук, блин-трамплин. Он, видимо, только что проснулся и страшно испугался. Вцепился в плюшевого медведя и дрожит. А бабулю его уже водила из автобуса вышвырнул в канаву, как всех, ей там плохо с сердцем стало. И знаешь, Лео, что-то нехорошее у меня предчувствие тут возникло. Смерть словно крылом своим меня обмахнула, как птица. В груди холодно-прехолодно, как будто меня льдом набили по самое горло. Ну нет, думаю, черта с два! Лео учил меня жечь задницу клещу, так получай же гад по полной!
– Брателло, слушай меня, это очень важно, – сказала я Ваську. – Ты лежи, не шевелись, я пошла за волшебной водой, чтобы дракона убить. Пока не принесу, он бессмертен. Обещаешь не двигаться с места?
Тут к нам тетя, соседка по купе, подползла, обняла Васька, целовала его и плакала, приговаривая: «Бедные детки, бедные детки!»
– Тетя, побудьте с ним, я сейчас, – попросила я.
– Стой! – орет. – Убьют тебя! Бомбы! Вернись!
Не знаю, Лео, меня будто выдернуло что-то. Не могу я, когда малыши плачут, я же говорила тебе. А тот ревет, по стеклу колотит кулачками. Совсем один. Без мамы, что самое ужасное. Только мишка облезлый рядом. И машина, как назло, гореть начала. И тут я, Лео, на самом деле увидела красного дракона. Рядом бабахнуло, и всполох был – точь-в-точь зубастая пасть древнего существа. В голове вдруг всплыло: «Увидишь дракона, считай до трех и беги, беги со всех ног!»
Ну, я нос заткнула рукавом, выскочила из канавы, забежала в автобус, схватила Костика, слышу – опять взрыв. Это был «раз». Хватаю малыша, и вдруг он вырывается и бежит назад, за мишкой своим. Ну все, думаю, трендец нам! Хватаю его опять и тащу вместе с игрушкой через задымленный проход. Бабах! Это «два». И тут я поднажала изо всех сил. Ух, жарища была адская, чуть не сдохла. Пулей мы с ребенком прыгнули к своим в канаву. Едва успела я малыша с брателлой под себя подмять на всякий случай, как дракон взлетел прямо над нами. Бедная тетушка наша была уже не в себе. Зарылась головой в землю, плакала и звала на помощь. Помню, вокруг все грохочет, мы лежим, а Васек что-то там пищит, пытается пистолет достать, чтобы от дракона отбиваться.