– Тихо, тихо, Васек! – начала я успокаивать его, а сама еле дышу от страха. – Сейчас главный дракон огонь весь сбросит, и мы с тобой постреляем. Ты молодец какой, смельчак! Лежи пока подо мной тихо. Чтоб дракон нас не унюхал.
И вдруг, Лео, грохнуло так, что меня от пацанов словно откинуло со всей силы. И что-то над ухом просвистело. И горячо так стало, блин, словно кто-то с размаху меня несколько раз треснул со всей дури.
Пару раз неподалеку еще раз громыхнуло, и все стихло. Мы вылезли из канавы и увидели, как наш автобус горит синим пламенем посреди темной-темной ночи. И вокруг люди стоят и все плачут. Кто голосит, кто просто на обочине сидит. А бабулька та, что нас клюкой от погранца отбила, стоит на коленях прямо посреди дороги, и глаза у нее стеклянные. Тут водила заметил нас, выползших словно зомби из канавы, подбежал и схватил бабушкиного правнука на руки. И вид у него такой счастливый, будто миллион в лотерею выиграл, а не тачку его только что в клочья разорвало.
– Живой, живой! Марь Иванна, дорогая, вставай! Живой пацаненок твой, ни царапинки!
И все сразу перестали реветь, стали обнимать малыша и бабку его. Короче, дурдом какой-то.
– Лиса, Лиса, тебя дракон укусил, – с удивлением посмотрел на меня Васек, и я заметила, что у меня руки и лицо в крови.
– Да фигня все, братишка! Он улетел. Дай мне руку.
И тут я провалилась в черную кроличью нору. Мне снились странные сны, Лео. И ты был там тоже со мной. Мы шли с тобой по бескрайнему полю, оно было все усеяно желтыми цветами. Шли и трещали за жизнь. И вдруг мы дошли до развилки, ты остановился, посмотрел мне в глаза и сказал:
– Лиса, я прошу тебя, вернись к маме. Ты очень ей нужна.
Я хотела, было, начать пререкаться, но ты, Лео, просто исчез, а вдали показалась она. И мне так стало на минуту грустно, просто до слез. Потому что Мамзель шла мне навстречу в белом платье, и в руках у нее были полевые цветы. Она подошла чуть ближе и раскрыла мне объятия. Я бежала к ней, но она была так далеко от меня, так невыносимо далеко, Лео! Не добежать, не доехать, не долететь. Помню, что я устала, упала на траву и заплакала. И тут кто-то подошел, сел рядом со мной и погладил меня по голове. И от этого мне вдруг стало так тепло и приятно, что я проснулась.
Очнулась я, блин, в каком-то еще более странном месте, чем мой сон. Точнее, я даже некоторое время была уверена, что все происходящее кругом – тоже сон. Я лежала в большой походной палатке, но при этом вокруг были люди в белых халатах, и моя голова была вся в бинтах, как в фильмах про войну. Я видела все одним глазом, который от удивления, наверное, был похож на гигантский рыбий. Я увидела, что у меня из руки идут какие-то трубки, а стол рядом весь уставлен цветами. Проходящий мимо доктор посмотрел на меня и заулыбался так, будто у него день рождения.
– С возвращением, доблестная маленькая Лиса! Как ты себя чувствуешь?
Откуда только он знал про мое «погонялово» Лиса? Все становилось еще более запутанным.
А потом я увидела Лося. Он спал около моей койки, скрючившись на стуле и положив голову на мою ногу. Я осторожно пошевелила ногой, но он не проснулся.
– Где мой брат? – спросила я врача.
– Он у бабушки, с ним все хорошо. А твой папа тут уже три дня живет. Мы его подкармливаем.
И доктор рассказал мне, что я теперь – местная звезда. И что дядя Лось три дня держал оборону от журналистов и благодарных местных жителей. Потому что я долго была без сознания, а они все шли и шли, чтобы сказать мне спасибо. У них в передвижном госпитале весь предбанник завален конфетами, банками с вареньем и плюшевыми игрушками. И все потому, что я за минуту до взрыва вытащила малыша из автобуса и этим спасла от верной смерти. Но так как я в канаве легла сверху на малышей, то меня около уха зацепило осколком. К счастью, он вошел неглубоко, фактически большая царапина, и врачи успешно меня заштопали. Сказали – девка в рубашке родилась. Бомба ей прямо в голову летела, а она и детей спасла, и самой хоть бы хны, даже шва не видно, потому что под волосами.
Ну а дальше, Лео, начался настоящий кипишь вокруг меня. Блин, врагу такого не пожелаешь. Когда с меня сняли швы и я смогла говорить, ко мне пришел какой-то очень важный правительственный чел и прогнал что-то про мой героизм. Там была еще куча фотографов и телевизионщиков, и, как я ни отворачивалась, моя морда везде попадала в объектив. Ужас, я тебе скажу, ощущения. Не понимаю, как актеры и певцы это терпят. Сдохнуть можно от стыда. Прабабка того пацана рыдала у меня на кровати, осыпая конфетами. Я ей говорю: «Бабуль, если бы ты меня на границе тогда не отмазала от Петьки-пограничника, все могло быть по-другому. Так что это тебе спасибо». Короче, я так устала от всего этого, что прикинулась, будто мне плохо. Важный чел поскорее нацепил мне медаль за отвагу, и все они наконец отвалили из палаты. Я обняла медведя, которого мне передал тот самый малыш из автобуса, и приготовилась к кое-чему худшему, чем бомбежка в поле. К разговору с Лосем.
Все время, пока шла эта адская фотосессия, он стоял поодаль и не давал журналистам сильно мне надоедать вопросами. Охранял, короче. А уже когда все ушли, сказал:
– Лиза, надо поговорить. Ты в порядке? Можем?
– Где мама?
– Она еще в больнице, но с ней все хорошо. Очень переживает за тебя, поэтому я наврал ей, что нашел вас и отвез к бабушке. За последний месяц, Лиза, я вру столько, сколько за всю жизнь не врал. Мне пора дать орден Почетного Брехуна.
– А ты-то зачем врешь, дядя Лось?
И тут на меня посыпались новые сюрпризы. Возможно, все это дело рук Кострова и он продолжает закапывать свои ядерные капсулы, которые в один миг взрываются во времени и ставят все с ног на голову. Короче, Лось рассказал, что Мамзель, когда полетела в Турцию, была уже изрядно беременна. Дядя Лось ног под собой не чуял от счастья, закупал коляски и кроватки, но в Турции Мамзели вдруг резко стало плохо. Врачи сказали – угроза выкидыша, и ее положили в больницу. Не зная как быть и волнуясь за нас, оставшихся одними, дядя Лось купил Ваську путевку в санаторий, а меня решил привезти к маме, потому что она вроде как сильно за меня переживала. Но тут ему позвонил следователь и сообщил, что найдены новые улики и он опять под следствием. Дядя Лось совсем офигел, потому что если его посадят, то как быть с беременной женой в Турции и детьми, которые болтаются одни на даче? И вот, несмотря на угрозу сесть в тюрьму, лишь сойдя на родную землю, он рванул за нами. По пути позвонил следаку, и тот четко дал понять, что за сумму в триста тысяч он может решить этот вопрос и закрыть дело раз и навсегда. По сути, обычное вымогательство, но в этой ситуации Лосю ничего не оставалось, как снять все деньги и попытаться откупиться. Но тут я сильно спутала ему карты, потому что сперла из сейфа все бабло, и нести в пухлом конверте тому козлу-вымогателю было элементарно нечего. Дядя Лось признался, что, когда понял, что мы сбежали, его чуть кондратий не разбил. Ситуация была безвыходная – Мамзели говорить ничего нельзя, потому что она и так в ужасном состоянии и от любого стресса может потерять ребенка. При этом дети сбежали, сам Лось под следствием и даже не может подать о нас заявление в розыск.
– Знаешь, Элоиза, я вот сидел тогда за столом один, пил водку и тупо ждал, пока за мной придут менты и посадят в тюрьму. Я дал жуткую слабину тогда, мне даже застрелиться хотелось. Но, к счастью, пришел этот мальчик, твой друг, и спас меня. Я очень благодарен Киру, он теперь и мой лучший друг тоже. Если бы они с мамой не пришли ко мне в тот вечер, не знаю, чем бы все кончилось. Они принесли письмо с новым адресом Кострова, мы дозвонились до него, и он очень удивился, что на родине его так быстро похоронили. Следствие убедилось в том, что он жив, и дело сразу закрыли. Надо было видеть рожу того шантажиста, Лиза. Его аж перекосило от злости, что так все вышло. А я подумал – даже если ты все деньги спустила на конфеты, это все же намного лучше, чем отдавать их такому гаду, который наживается на чужом горе.
– Дядя Лось, ты не волнуйся, я совсем немного тех денег потратила. Тысяч тридцать, от силы. Они в рюкзаке все. Извини, что я вела себя как последняя дура. Я же не знала, что к чему.
– Слышь, Лизок, ты же герой теперь, а героев не судят.
– Ага, герой, жопа с дырой. Брось ты!
– Я тут бумажку давно получил из твоей школы, пишут, что выгнали тебя. Но я мамке – ни слова. Могила! Мы с тобой сами этот вопрос порешаем, когда вернемся. Я вот что думаю. Не хочешь – не ходи в школу. Может, это и правда не твое. Я что-нибудь придумаю, больничный купим на год, а после шестнадцати никто тебя уже заставить не может туда ходить. Что скажешь?
И тут повисла пауза, за которую я собралась с духом и сказала:
– Мой брат и я останемся тут, у бабули Тимиридни, и никуда не поедем. Вы сможете приезжать к нам в гости.
– Лиса, клянусь, я не жрал твою улитку. Я в «Пятерочке» замороженных купил. Сам весь дом перерыл, Моцареллы нет нигде. Купил такую же, чтобы Васек не плакал. Тетя Лена за ней присматривает.
– Да я не поэтому.
– А почему?
– Потому что Ваську не место в коррекционной школе. Ты об этом прекрасно знаешь.
– Есть еще кое-что, что я хочу тебе рассказать. Если ты не против, конечно. Я, когда сидел в ту ночь с пистолетом и бутылкой водки, думал разное о жизни и смерти. И знаешь, я подумал, какой же я был болван. Мне жизнь или Господь Бог послали такую чудесную семью, а я взял и все сломал. Почему не слушал тебя? Зачем настаивал на том, чтобы отдать малыша в элитный интернат? Видишь ли, когда есть деньги, кажется, что все ими можно решить. Можно вылечить ребенка или устроить будущее дочки, отдав ее в престижную гимназию. Понимаешь, у меня же до вас никогда не было детей. Я тогда думал, что все решается деньгами. А потом понял, что это все пшик, раздувание щек. А настоящее – это то, что ты, Элоиза, делаешь, когда насмерть бьешься за брата или спасаешь из огня чужого ребенка. Вот это настоящее. А мы, взрослые, по сравнению с тобой, так, фальшивки. И знаешь, Лиса (и тут назвал меня Лиса, блин-трамплин), так мне горько от этого стало… так больно. Я же когда-то был на войне, знаю, что такое истина. Но я забыл об этом, покрылся слоем жира. Прости, если можешь. Теперь все будет по-другому. – Тут у него перехватило дыхание, и он отвернулся, чтобы я не видела его слез.