ало ясно, что так просто ее отсюда не выпустят.
— Эта, что ли? — спросил Гектор, ткнув в нее пальцем и причмокнув.
— Она… — подтвердил Парис.
Гектор не стал выражать своего мнения по поводу внешности избранницы брата, а только напомнил:
— Да-а… Ты говорил, у тебя вина много…
Осушив несколько амфор, Парисовы компаньоны кричали наперебой:
— Да за такую красотку!..
— Да я б и сам!..
— Ну, брат Парис, губа у тебя не дура!
— Прелести полные перси и страстью блестящие очи… — начал было, как на рынке, расхваливать Елену Гомер, но его тут же осадили:
— Заткнись, певец слепошарый!
Внезапно шум и гам прервались стуком в дверь. В полной тишине герой Атенор отодвинул засов, и в дом ввалились парламентеры Агамемнона — Одиссей и сам Менелай.
— Где она?! — прорычал кузнец.
— Кто? — закосил под дурачка Парис.
— Ну, эта!.. — пытаясь вспомнить, как зовут жену, продолжал буянить Менелай.
Тем временем хитроумный Одиссей, оглядевшись, заметил ряд пустых амфор на полу и полных на столе, облизал пересохшие губы и предложил:
— Поговорим?
Поговорить были не прочь и хозяева.
После пятой амфоры Одиссей, неуверенно поднимаясь, промямлил:
— Ну, мы пойдем?
Но Менелая зациклило:
— А ЭТА-то где?
— Елена, что ли? — влез Атенор. — Да тут она! Забирай! Добра-то…
— Елена! — ударил Менелай кулаком по столу, вспомнив наконец имя.
Дремавшие мужи повскакали с мест: «Что?», «Кто?», «Почему?!».
— Елену забирает, — пояснил Атенор. — Отдадим?
«Да, конечно…», «Да я бы сам…», «Жена все-таки…» — загомонили собравшиеся, соглашаясь. Но тут поднялся Парис, наслушавшийся увещеваний Гомера:
— Или я вас плохо угощал? Или не в этом погребе хранится еще несметное множество амфор?
И устыдились герои. И прогнали с позором послов Агамемноновых. Гомер же выкрикивал им вдогонку:
Кто из двоих победит и окажется явно сильнейшим,
В дом и Елену введет, и сокровища все он получит!..
Парис запер дом. Войти в него никто не мог, но и выйти тоже. Дом был окружен. Началась осада.
Через некоторое время, устав от безделья и прикончив припасы, воинство Агамемнона принялось разорять окрестные усадьбы, причисляя соседей Гомера к союзникам Париса и отбирая вино и скот, якобы для жертвоприношений.
Особо в этих славных походах прославился Ахилл. Хромоногого невзрачного юношу принимали за убогого странника и безбоязненно пускали в дом. Беспечные хозяева дорого платили за свою доброту: стоило им отпереть дверь, как вслед за Ахиллом в дом вваливалась орда опухших ратников и чинила там невиданный разгром.
Именно эта тактика навела на смелую мысль хитроумного Одиссея, когда все близлежащие дворы были опустошены и воинство стало роптать. Он предложил:
— А слабо нам построить коня?
— Зачем? — удивилось воинство.
— Слабо, значит? — не унимался Одиссей, сам обалдевая от своей настырности.
— Но почему коня?
— А кого? Слона, что ли?!
— Я видел знамение! — внезапно возопил некто Калхас, слывший провидцем. — Конь принесет нам победу!
— Вот! — многозначительно поднял палец Одиссей.
На этом прения закончились.
Коня, прямо перед дверью Гомера, наспех соорудил художник Эпей, пришпандорив к пустой винной бочке деревянные ноги, голову и настоящий конский хвост. Удостоверившись, что из окна дома за ними не наблюдают, дурашливо хихикая, в бочку забрался сам Одиссей и еще несколько воинов. Остальные отступили на почтительное расстояние и принялись наблюдать.
Затем наступила очередь наученного Одиссеем воина Синона. Ночью он принялся скрести в дверь дома.
— Кто? — сурово спросил его Парис.
Надо сказать, что с появлением во дворе загадочного изваяния, он почему-то чувствовал себя неуютно. Масла в огонь добавило приключившееся в этот день неприятное событие с неким Лаокооном. С ним случилась белая горячка, и в каждом углу ему виделись ужасные черви и змеи. Когда же он увидел деревянного коня, он почему-то пришел в неописуемый ужас и с криком: «О, погибель нам, погибель!!!» — сунул, чтобы охладиться, разгоряченную голову в кадку с водой и действительно захлебнулся насмерть…
— Это я, Синон, — простонал лазутчик. — Винца бы мне… Голова раскалывается…
Дверь приотворилась. Вооруженные до зубов друзья Париса подозрительно оглядели окрестности, затем за шкирку втащили Синона в дом и заперлись вновь.
— Винца, говоришь? — оскалился Парис, сильно изменившийся за последние дни. — Дам я тебе винца, но только если расскажешь, что это за идиотского коня вы тут поставили. На что это намек?
— Есть у нас один придурок, — торопливо начал рассказывать Синон, — прорицатель Калхас. Ему привиделось, что у кого есть такой конь, тот и победит… Ты вина обещал…
— Погодь, погодь… А в чем сила этого коня?
— А я откуда знаю?
— Хм… На, пей, — протянул ему кружку Парис. — Сволочь агамемноновская.
— Давай-ка тоже коня построим, — предложил Эней, сын Анхиза.
— Это еще зачем? — удивился Парис.
— Ну-у… Может, правда что-то в этом коне есть?
Синон при этих словах поперхнулся вином и неистово закашлялся.
— Что в нем может быть? — продолжал упрямиться Парис. — Ты что думаешь, они вино в бочке оставили? Жди!
— Вина там нет, — торопливо подтвердил Синон. — У нас вообще вино кончилось…
— Видишь, — устыдил Парис Энея. — А если уж ты такой суеверный, так лучше не строить, а этого коня украсть. А?
— Только не говорите, что это я вам сказал, — попросил Синон. — Агамемнон узнает, пришибет…
— Мы тебя, гнида, и сами пришибем, — успокоил его проснувшийся Гектор. — О чем речь-то?
— Коня надо в дом занести, — веско изрек Парис так, словно это придумал он.
— Давно пора, — одобрил Гектор и принялся натягивать сандалии.
На том история и закончилась. Конь был внесен в дом. А ночью Одиссей и его дружки вылезли из бочки, открыли подпертую изнутри дверь. Воины Агамемнона вломились в цитадель Париса, крепко отделали его и остальных, затем выволокли их во двор, а дом подпалили.
Но Гомер не унывал. Материала для поэмы было теперь предостаточно:
Вместе смешались победные крики и смертные стоны
Воев губящих и гибнущих; кровью земля заструилась.
Словно когда две реки наводненные, с гор низвергаясь.
Обе в долину единую бурные воды сливают,
Обе из шумных истоков бросаясь в пучинную пропасть;
Шум их далеко пастырь с утеса нагорного слышит,—
Так от сразившихся воинств и гром разлиялся, и ужас…
Что касается Елены, то она после этого долго и счастливо жила с Менелаем. Гектор подружился с Ахиллом и всюду таскался за ним, нередко наступая бедняге на больную пяту…
А Одиссею полюбился мощный голос слепого певца, и он часто брал того с собой на морскую рыбалку. Шум моря, крики чаек и страх перед водной стихией подстегивали фантазию слепого поэта, и однажды он задумал новую великую поэму.
Вот так, по-видимому, все и было. Так что, друзья, если читать мифы внимательно, не сомневаться в том, что в основе их лежат реальные факты, можно почерпнуть из них массу полезного для себя.
Вчитайтесь в «Илиаду», Старшую Эдду, Коран и Новый Завет. Все это было. Было! И происходит сейчас. В каждом нашем доме. В каждом нашем дворе.
Аминь.
КОНСТАНТИН ФАДЕЕВСТРАШНАЯ ИСТОРИЯ
Конца августа каждый охотник ждет с нетерпением. Он начищает до блеска ружье, натаскивает до упаду собаку и до одури мечтает о славных трофеях. И вот настает день, когда он и великое множество его собратьев по пуху и перу выезжают на охоту. Завтра, завтра, едва только забрезжит рассвет, начнется такая канонада, что непосвященному может показаться, будто бы началась война…
А сегодня, сегодня охотники на взводе и слегка пьяны. Они тесной кучкой сидят у костра и травят байки. Оставленные за плечами десятки и сотни километров забыты, едва вы прибыли на заветное место. Нередко заветные места совпадают, и охотники бурно приветствуют своих будущих соперников.
Но сегодня, едва стемнело, случилось нечто необычное. К костру молчком подсел одинокий странник. На нем не было ни привычной защитного цвета афганки, ни гордости каждого охотника, настоящего испытанного друга, пристегнутого ножа. Все некоторое время молча смотрят на его одухотворенное прыщавое лицо, не решаясь начать разговор. Наконец один из присутствующих, прокашлявшись, спрашивает:
— Как дела?
— А… — рассеянно машет рукой странник и, благодарно кивнув, принимает из чьих-то рук кружку с горячим чаем.
— Вы чем-то встревожены? С вами что-то случилось?
— Да, — растерянно ответил пилигрим.
— Может, расскажете? Поделитесь, не держите в себе…
Взмахом головы тот откидывает назад волосы.
— Итак, господа, прошу обратить ваше внимание… на меня. Я расскажу вам страшную историю, которая случилась со мной во время моих скитаний по тайге.
Сгорая от неугасимого пламени познания, я оказался в глухом месте. Случилось это в конце лета. Ночи становились все короче и прохладнее. Я лежал у костра и потихоньку думал, подставляя пламени то один, то другой бок. Вдруг я почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Но свет костра делал темноту еще чернее, и разглядеть хоть что-то не представлялось возможным. И тогда я внутренне собрался, затаил дыхание и приготовился к любым неожиданностям…
Каждая клеточка моего тела была напряжена до предела. Я слышал биение сердца, урчание желудка и гул мозгов. Голубой туман, появившийся словно бы ниоткуда, укутал меня дымчатым одеялом. На небе засверкали звезды, и каким-то словно целенаправленным дуновением ветерка был затушен костер.
Мне стало холодно. Затекшие ноги и руки начали ныть. Но я даже не пошевелился. Так я промучился до самого утра. И только когда начало вставать солнце, я наконец-таки уснул…