— Ясно, незачем, — вздохнул он, — но нашего мнения не спрашивают, раз надо — значит надо. Кстати, выходит ты не марсианин вовсе?
— Я оксонианин.
— Если тебе нравится оксонианцем быть, я не против. Хорошие люди повсюду есть, я это всю жизнь твержу. Хочешь стаканчик? Это значит стаканчик красного винца.
— Я понял, мсье Ратинье. Это слово очень часто встречается в вашем языке. Нет, спасибо, я не выпью стаканчика.
— А почему это? Вас тоже заставляют на дороге в такую штуковину дуть?
— Нет, не потому. Наш организм не приспособлен к алкоголю. А ведь ваш стаканчик — это алкоголь. Глод огорченно поморщился.
— Н-да, об этом часто говорят, много об этом рассказывают. Может, какая правда в этом и есть, но только не вся правда. Так или иначе, у вас, видать, не одни только преимущества перед нами. Верно, вы не так скоро стареете, зато и веселитесь не часто.
Диковина холодно возразил:
— Мы не веселимся, как вы сказали. Вообще не веселимся.
— Да разве это жизнь! — воскликнул возмущенный до глубины души бывший сапожник.
— Верно, не жизнь, — пояснил пришелец, — это наше, так сказать, законное состояние.
— А законы одни только жулики и прочая шваль выдумывают, — яростно взорвался Глод, наливая себе стакан, — странно было бы, чтобы у вас на Луне могло быть иначе.
— Луна от нас очень далеко.
— Это уж как тебе угодно. А по мне, это все чушь собачья.
Смелый образ явно не дошел до Диковины, которого в свою очередь заинтересовала та быстрота, с какой Глод осушил свой стакан.
— Черт побери, — восхитился Ратинье, садясь на стул, — что ни говори, а это куда приятнее, чем получить пинок в зад! Садись, Диковина, у тебя еще пять минут есть.
— Да, — подтвердил гость, садясь по приглашению хозяина. — Времени у меня больше, чем в прошлый раз: тогда я просто вылетел на прогулку, а теперь послан в командировку.
Глод из вполне понятной скромности не спросил у своего гостя, какова ее цель. Теперь, когда Диковина научился говорить по-французски, Глод чувствовал себя в его присутствии чуточку смущенным. Тот уже не был, как раньше, двуногим животным, кулдыкающим по-индюшачьи. Перед ним сидел человек менее фантастический, чем, скажем, Шерасс, и уж наверняка куда более способный, чем какой-нибудь здешний лоботряс. И раз уж он появился здесь, Глод, сгоравший от нетерпения задать ему десяток вопросов, ограничился пока что одним:
— Скажи, Диковина… Тебе ничего, что я тебя Диковиной зову?
— Пожалуйста, мсье Ратинье.
— У тебя, может, какое другое имя есть?
— Нет, мсье Ратинье.
— Вот-то, должно быть, веселье в ваших краях, даже по имени друг дружку назвать нельзя! Впрочем, это ваши заботы. Ах да, скажи, твоя тарелка работает на меди?
— В числе других металлов такой же прочности и на меди тоже.
— Значит, тогда без той гильзы от снаряда ты не мог бы взлететь?
— Да. Пришлось бы залетать в ремонтную мастерскую, но мне бы за это досталось. Тем более что я не так давно получил права на вылет в пространство. Я трижды заваливал экзамен на водителя тарелки.
Глод, не удержавшись, прыснул, уж больно это было по-человечески.
— Н-да, ты совсем как я, не слишком, видать, головастый! Эта реплика, очевидно, не смутила Диковину, и он подтвердил:
— Точно… А это значит, что современные тарелки не для меня.
— Что же, есть еще побыстрее, чем твоя?
— Да.
— Воображаю, что же это такое! Прошлый раз я видел, как ты взлетаешь — фррр, и готово!
— Ничего особенного, мсье Ратинье. Я за три часа пролетаю расстояние от Оксо до вас, а это двадцать два миллиона километров: На час больше трачу, чем те, у кого хорошие тарелки. А моя просто кляча!
Понятно, что такое количество перечисленных километров оставило Глода равнодушным, так как он не мог физически представить себе миллиона, нигде не бывал дальше Германии, да и то не по собственной воле. Диковина пригорюнился, и бывший сапожник попытался его утешить.
— Да не хмурься ты! Будет тебе новая тарелка, та, что быстрее музыки!
— Это весьма сомнительно, мсье Ратинье. Похоже, что мне такой не видать. У меня нет нужного числа баллов. И диплома я не получу.
Глод кое-как прикончил второй стаканчик. Оказывается, и они там в небесах получают дипломы! Следовало бы посоветовать Диковине списать задание у какого-нибудь ихнего Луи Катрсу, если таковой там имеется, объяснить ему, что повсюду так делают, но Глод вовремя придержал язык. В конце концов, может, Диковина из доносчиков и растрезвонит по всей Вселенной, что, мол, отрок Ратинье поступил неблаговидно. Не так уж он с ним близко знаком, чтобы признаваться в своих прегрешениях. И все-таки приятно, что есть у них общая точка соприкосновения: оба мучились с экзаменами.
— Я-то знаю, — многозначительно произнес Глод, — что такое аттестаты и дипломы.
Эта фраза явно заинтриговала гостя, и он с минуту молчал. Глод бросил взгляд на стоявший на столе бидон.
— Стало быть, снова хочешь полную порцию супа?
— Если вы будете так любезны, мсье Ратинье, то да.
— Признаться, ты мне на нервы действуешь со своими церемониями, но суп тебе будет. Суп готов, осталось только шкварки поджарить. Сало, вернее сказать. Я ведь говорю по-французски не так, как в городах, не как разные там министры; как они залопочут, половины не поймешь.
И польщенный в своей поварской гордости, спросил:
— А вашим там, наверху, суп понравился?
— Его на анализ посылали.
— Что? Что? — с сомнением в голосе проворчал Глод.
— И нашли, что он вреден.
— Вреден? От моего супа, голубчик, еще никто на тот свет не отправился! Так-то вот! Первый раз в жизни слышу, что мой суп может кому вред причинить! Суп мой им, видите, нехорош! Ну и хрен тогда с вами!
Диковина, улыбнувшись своей неумелой улыбкой, постарался успокоить хозяина.
— Не кипятитесь, мсье Ратинье! Именно тем, что он хорош, он и вреден.
— Ничего не понимаю. Объясни ты мне, что это за штуковина получается. Даже в школе я в таких сложных вопросах не силен был.
И впрямь Диковина заговорил учительским тоном:
— Сейчас я вам все объясню, мсье Ратинье. Нас на Оксо всего десять тысяч. И всегда так, не больше и не меньше. И мы все исчезаем, достигнув двухсотлетнего возраста. Не умираем в том смысле, как у вас, но это трудно, пожалуй, будет объяснить. Мы составляем идеальное общество.
— Знаю, знаю, только тогда и веселье, когда зад припечет! — не утерпел уколоть Глод.
Посмотрев на него с любопытством, Диковина помолчал, потом снова приступил к рассказу.
— Кроме нашей, на Оксо нет другой животной жизни. И растительной тоже нет. Не то чтобы она была у нас невозможна. Просто она нам ни к чему. Питаемся мы вытяжкой из минералов. Понятно, мсье Ратинье?
— Понятно-то понятно, особенно когда подумаешь, что не так-то уж весело день-деньской сосать булыжники.
— Вопрос не в этом, мсье Ратинье. Вкус пищи нам ни к чему. Короче говоря, на Оксо все это ни к чему. В идеально устроенном обществе, мсье Ратинье, всякое излишество есть… излишество. И даже опасно. Именно так и оценили ваш капустный суп, хотя, само собой разумеется, все его химические ингредиенты у нас на планете имеются.
— Значит, вы сами можете его варить! На что тогда я вам нужен?
— Верно. Мы и пытались это сделать. Воспроизвели его с абсолютной точностью. Но чего-то не хватает, а чего — мы не поймем. Теперь мы ведем поиски, ищем, чего именно нам недостает.
Прежде чем стать сапожником, Ратинье был крестьянином, воспитание получал в то время, что называется, на навозе, на базарах да ярмарках. Откуда и вынес изрядный запас всяких уловок и хитростей. Раз это тарабарское племя заинтересовалось его капустным супом, не надейтесь, что так он и откроет им сразу секрет его приготовления и будет отвечать на все вопросы кому-то там, в небе, невесть где. Лучше уж поломаться для начала.
— Раз мой суп вам вредный, так не ешьте его! А чем именно он вам не угодил и почему это вы тогда так суетитесь?
— Если бы мы знали, мы бы не назначали комиссию для расследования. Хочу вам сообщить, что на Оксо только и разговоров что о вашем супе, мсье Ратинье.
Глод даже зарделся от гордости. Ему мерещилось, как целое сборище стариков в желто-красных комбинезонах спорят о достоинствах его супа, кулдычат по-индюшачьи, собравшись на форуме, а форум ему представлялся точь-в-точь как площадь Алье в Мулене. Если там есть такая, они устраивают перед префектурой манифестации, несут плакаты, на которых написано: «Требуем суп Глода!», «Суп Глода для всех!», «Свободу супу Глода!»
Он даже испугался нарисованной воображением картины. Во всем Гурдифло, в поселке, в Жалиньи варят точно такой же капустный суп, что и он. Даже Бомбастый, хотя он не из первых кулинаров. Почему же тогда на его долю, на долю Клода Ратинье, выпал такой всекосмический почет?
Устыдившись, он буркнул, будучи человеком честным:
— А знаешь, капустный суп каждая здешняя хозяйка готовит точно так же, как я. Да и некоторые мужчины тоже! Почему именно мой, Диковина?
— Если бы, мсье Ратинье, вы стали повсюду в округе болтать о летающей тарелке, я больше бы сюда никогда не вернулся, даже ни за какие ваши земные капустные супы. Вселенной правит закон молчания. Или, если вам угодно, таково правило, существующее в надзвездном мире. Вы меня позвали в первый раз, как позвали только что, и я прилетел. А если вы меня позвали, значит, вам можно довериться.
— Позвал, позвал, пусть будет что позвал… Шерасс тоже тебя таким же манером звал.
— Ваш зов был более доходчив, чем его.
И снова Глод чуть не задохнулся от тщеславия — оказывается, он побил своего соседа по части децибелов, и его спортивный рекорд официально зачтен. Он снова выпил стаканчик, на сей раз со вздохом сожаления по адресу своего гостя:
— Бог ты мой, до чего же хорошо, особенно если тебя жажда мучает! Ты, бедняга, и не знаешь, чего лишаешься. Видать, вы все на вашей звезде сильно недужные, если не можете вина выносить! Все-таки в один прекрасный день надо будет тебе попробовать! Для начала хотя бы полстакана…