— Яичница готова! — прокричал Андрей.
— Иду, — отозвалась Каролина и, бросив на себя последний оценивающий взгляд, выбежала из комнаты.
Когда она спустилась в кухню, Андрей уже накрыл стол: в центре его дымилась сковорода с омлетом, среди желто-белой массы которого краснели помидоры, зеленела паприка, розовела ветчина и чернел маленькими крапинами молотый перец; рядом лежал лаваш, стояло блюдце с толсто нарезанной сырокопченой колбасой, а также вспоротая ножом банка тунца, пластиковая креманка с куриными желудками по-корейски и бутыль гранатового сока. Сервировка оставляла желать лучшего (тарелки отсутствовали, а вилка была только одна), в омлете было чересчур много перца, а на ломти колбасы вообще без слез не взглянешь, но Каролина поймала себя на мысли, что этот завтрак не променяла бы ни на какой другой, пусть и самый изысканный (в парижском ресторане «Максим», например)…
Андрей готовил для нее — какое чудо!
— Вообще-то я готовить не умею, — с улыбкой заметил он. — Питаюсь в ресторанах. Но когда был студентом, научился жарить яичницу и варить макароны. К концу недели на яйца и вермишель смотреть не мог, зато в субботу (по выходным я ездил домой) бабушкиным басбашем наесться не мог!
— Басбаш — это что?
— Суп из баранины. Обалденно вкусный! Бабушка вообще у нас мастерицей по части кулинарии была. Особенно ей армянская кухня удавалась! — Он дал Каро вилку, сам взял ложку, которой помешивал яичницу, и скомандовал: — Начинаем!
Каролина подцепила кусок омлета, отправила в рот, прожевала.
— Ну как? — поинтересовался Андрей, зачерпнув ложкой такой кус, что он еле убрался в рот. — Не очень остро?
— В самый раз, — заверила Каролина, но сама еле отдышалась — так было наперчено. — Мне нравится…
На самом деле яичница ей совершенно не нравилась, как и поведение Андрея. Да, он купил для нее машину, да, он приготовил завтрак, да, беседует с ней о милых пустяках типа бабушкиных супов. Но почему он сел не рядом, а напротив? Почему он, как приехал, ни разу ее не обнял, не поцеловал? Почему не сказал «Сегодня ночью было здорово!»? Ведь он должен понимать, что она ждет хоть какого-то действия — касания, слова, взгляда! Но не дружеского — касания, слова, взгляда, — а интимного, нежного, благодарного и обещающего одновременно…
«Ну скажи. Скажи что-нибудь! — мысленно молила Каролина. — Пусть это будет пошлость типа: „А ты горячая штучка!“ Или вранье на тему: „с другими было не так хорошо“… Скажи, скажи, скажи хоть что-нибудь… Только, пожалуйста, не надо больше о яичнице!»
— Знала бы ты, какой омлет делает наш повар Жиль! — не внял ее мысленным мольбам Андрей. — Нежный, воздушный! С мелко пошинкованными грибочками и белыми сухариками… — Он причмокнул. — Никогда такой вкуснятины не ел!
— А мне твоя яичница нравится! — Каролина задушила в себе глупую бабью обиду и как ни в чем не бывало прочирикала: — Даже не подозревала, что ты можешь взять и сварганить завтрак! С плитой и фартуком ты у меня совсем не ассоциируешься…
— Я пятнадцать лет у нее не стоял. Самое большее, что я делаю — это грею готовый ужин в микроволновке… — Он схватил кусок колбасы, закинул его в рот, смачно прожевал. — Веришь, я не знаю, как варить рис. Не говоря уже о таком сложном блюде, как гуляш или запеканка… Я и представить не могу, как это приготовить!
— Но вы же, кавказцы, отличные кулинары…
— Лентяи мы отличные! У нас все женщины делают — сначала матери, потом жены! Мужики только шашлык по праздникам готовят… Вот взять, например, мою семью. Во сколько бы отец ни возвращался домой, мама должна была накормить его… Если он приходил с друзьями, она так же радушно была обязана приветить и их. Если спишь — вставай. Нечем угостить — беги в магазин, покупай. Если не приготовлено — несись к плите, вари. Ты хозяйка — это твоя обязанность… — Андрей хлебнул сока прямо из бутыли, после чего передал ее Каролине. — Моя мама русская, воспитанная совсем в других традициях, но и она подчинялась. Да и попробовала бы не подчиниться — бабушка ей бы устроила!
— Бабушка жила с вами?
— Да! Она была главой семьи… У нас вообще матриархат царил.
— И это ты называешь матриархатом? — чуть не поперхнулась Каролина. — Прислуживание мужикам?
— Мама с бабушкой из отца веревки вили, а моя сестра Марианна от них не отставала. Он делал все, что они просили. А в благодарность за это женщины Карэна Караяна изображали покорность. Давали понять отцу, что он главный… Согласись, когда муж выполняет все капризы, можно раз в месяц и приветить его друзей…
Каролина хотела расспросить Андрея о семье, но внутреннее чутье ей подсказывало, что этого делать не стоит. Что-то с женщинами семьи Караян произошло — что-то нехорошее! — раз Андрей с отцом живут вдвоем. Уж не несчастье ли какое типа автокатастрофы? Или все гораздо прозаичнее, и мать Андрея просто ушла от мужа к другому мужчине, забрав с собой дочь, а бабушка от старости скончалась?
— Да, я совсем забыл сказать! — Андрей спешно прожевал кусок тунца и промокнул рот салфеткой. — Тебе удивительно идет это платье… Очаровательно выглядишь…
Каролина в ответ лишь кивнула — «спасибо» говорить глупо, «я знаю» еще глупее, а «я ждала от тебя совсем других слов» просто идиотизм.
— Но вы совсем с сестрой не похожи… — продолжал он. — Как будто и не родные.
— В детстве нас было не отличить.
— А мы с Марианной и в детстве были разными. Она на мальчика походила, я на девочку. Я лет в семь все младенческие фотографии порвал — так мне не нравилась своя девчачья физиономия…
— Ты наверняка был очень хорошеньким…
— Да уж. Просто как кукла. Меня принимали за девчушку и задаривали пупсами.
— Когда же ты возмужал?
— Лет в двенадцать. Когда поперли усы и прыщики…
— У тебя были прыщики?
— Ты так удивляешься, будто я признался в том, что раньше у меня был игуаний хвост! — Андрей сдул волосы со лба. Оказалось, под челкой у него маленький шрамик. — Да, я цвел, как и все подростки, до той поры, пока меня не сделали мужчиной… Потом все прошло…
— Откуда у тебя этот шрам? — Каролина коснулась его лба — ей так хотелось еще раз дотронуться до его кожи.
— Это мы с Марианной в детстве подрались — она меня камнем по тыкве долбанула, чтобы я не ломал ее песчаных замков…
— А мы с Дашей совсем не ссорились. Только иногда я на нее дулась за то, что она воровала у меня сладости… — Каролина отложила вилку, подперла подбородок кулаком и начала вспоминать: — Мама выдавала нам одинаковое количество конфет, но сестра съедала их зараз, а я растягивала удовольствие, и когда у Дашки оставались лишь фантики, у меня была целая горсть карамели. И так каждый день. В итоге недели через две у меня накапливался целый мешок, который я прятала, но она его всегда находила. Обнаружив конфеты, Дашка таскала по паре штук, думая, что я не замечаю… Она же не знала, что я, перед тем как запрятать конфеты, несколько раз их пересчитывала…
Всегда, вспоминая об этом, Каролина немного смущалась. Ей казалось, что складировать, а тем более пересчитывать конфеты глупо и стыдно. Сидя в углу перед горой карамели, она видела себя эдаким Кощеем, который «над златом чахнет». Но вместо злата у нее были конфеты, вафли и маленькие пачки с печеньем «Южная ночь». Именно поэтому в детстве она не жаловалась маме на сестру, именно поэтому, уже повзрослев и перестав заначивать сладости, она никому в свом детском «грехе» не признавалась. Никому до Андрея…
— А я сигареты прятал. Таскал у отца по одной. Потом, когда он пачку выкидывал, доставал ее из ведра, засовывал туда сигареты и продавал…
— Но она же была незапечатанная!
— В те годы даже «бычки» покупали! Банками! В стране был дефицит сигарет, тем более хороших. А мой отец курил только хорошие… — Он рассмеялся. — Я тогда на отличный мотоциклетный шлем себе заработал…
Он хотел еще что-то рассказать, но тут у него затренькал сотовый. Ее сотовый. Андрей выудил его из кармана, глянул на дисплей.
— Это я напоминание себе поставил, чтобы телефон тебе вернуть! Спасибо, что дала попользоваться.
— Если он тебе еще нужен…
— Я свой подзарядил, так что…
Он выключил аппарат, перевернул его, собрался снять заднюю панель, чтобы вытащить свою сим-карту, но тут телефон разразился маршем Тореадора, и Андрею пришлось ответить. По-русски он произнес только «Алло», все остальное по-армянски, и, естественно, Каролина ничего не поняла (вернее, поняла одно — ей пора учить этот язык), но, судя по лицу Андрея, разговор был серьезным. Закончился он довольно быстро — она не успела разделаться с куском колбасы, — и сразу же Андрей начал вытирать рот салфеткой, что говорило о его желании незамедлительно закончить трапезу.
— Мы уже едем в «Форточку»? — по-своему расценила его поведение Каролина.
— Поездку придется отложить, — с сожалением ответил Андрей.
— Почему?
— Хан просит меня подъехать в одно место… Прямо сейчас. — Он схватил бутыль с соком, приложился к горлышку и, не прекращая пить, стал подниматься из-за стола. — Я возьму твою машину, ладно? До «Готики» хотя бы доеду. А там мой «Мерседес» — Гурген его уже пригнал со стоянки аэропорта…
— Можно мне с тобой? — выпалила она, вскакивая.
— Нет.
— Ну, пожалуйста….
— Нет, Каролина, там ты будешь лишней. — Он чмокнул ее в макушку. — Как только я закончу дела, сразу позвоню тебе, и мы поедем в «Форточку». — Андрей чмокнул ее еще раз, теперь в лоб. — Добежишь до «Готики» или мне попросить пригнать машину сюда?
— Добегу.
— Молодчинка, — ласково сказал Андрей и поцеловал ее в нос. — А теперь я убегаю. Жди звонка часа через два!
И он убежал, оставив Каролину в компании недоеденного тунца и грязной сковороды. Каро посидела немного, вяло жуя сырокопченую колбасу, потом лениво поднялась и начала убирать со стола. Когда с него исчезла последняя хлебная крошка, стертая детской футболкой Дашки, Каролина схватила с холодильника пачку сигарет, зажигалку и, сунув все за вырез платья, полезла на крышу гаража. С юности она любила сидеть на ней. Именно на крыше, прогретой солнцем, заваленной абрикосовыми косточками (сами абрикосы, упавшие на нее, Каро съедала), она мечтала о любви. Повернувшись спиной к улице, лицом к морю, она грезила о своих любовях — светлых, темных, пепельно-седоватых — там же оплакивал