ачал прямо-таки загибаться от скуки — делать было решительно нечего. «Может, все-таки поехать куда-нибудь к морю?» — Он сделал над собой усилие и, собрав бельишко, неспешно направился в баню — благо находилась она недалеко, под самым боком.
Мужественно убив вечер в бесконечном чередовании сауны с русской парной, а также чтением какой-то жуткой муры о странной дружбе драчливого ученика-каратэки с морально разложившимся служителем культа, Юрий Павлович легко поужинал и улегся баиньки пораньше.
Однако не спалось. Устав от бесконечного ерзанья и противного скрипа кровати, Савельев наконец встал и, прошлепав босыми ногами к холодильнику, нацедил остатки грейпфрутового сока из тетрапака. Оказалось его до обидности мало. Достав новый картонный коробок, на этот раз с малиновым содержимым, ликвидатор сделал коктейль и не спеша принялся пить, машинально при этом отметив, что сто граммов мартини «Бьянко», пара кубиков льда и хрустальная ножка бокала идеально завершили бы композицию.
Жидкость в стакане закончилась быстрее, чем хотелось бы. Налив еще, Юрий Павлович подошел к окну. Фонари, видимо в целях экономии, не горели, лишь лунный свет выхватывал из темноты безжизненное пространство спящего города, да внизу еще изредка вспыхивали фары проносившихся сквозь ночь автомобилей. Рассеянно прислушиваясь к далеким уличным звукам, Савельев простоял у окна до тех пор, пока стакан вторично не опустел, и наконец причину своего томления понял.
Ему, видите ли, с некоторых пор окружающая жизнь стала казаться чужой, далекой и не имеющей ни малейшего смысла — это с такими-то бабками. То ли дело загадочное безмолвие сфинкса, могучий Нил, то прозрачно-зеленоватый, то бурый от благодатного плодородного ила, — вот откуда берется оно, это неудержимое желание ощутить кожей хотя бы крошечную частицу атмосферы Древнего Египта, хотя бы на мгновение прикоснуться к тому, что связывает с прошлым — в общем, бред какой-то.
«Черт, возьми себя в руки наконец, — Юрий Павлович с неожиданной резкостью задернул шторы, естественно, оборвал край и решительно улегся в постель, — хватит сентенций на сегодня, спать». А чтобы воплотить мысленный приказ в жизнь, расслабился, остановил поток мыслей и, закатив глаза, безо всяких промежутков перескочил в фазу глубокого сна.
Проснулся он к полудню, и, хотя сновидения на этот раз его не тревожили, особо отдохнувшим он себя не чувствовал. Вместо утренней бодрости он внезапно с раздражением ощутил, что все его мысли были о предстоящем походе в Эрмитаж. Решив в конце концов не противиться природе желаний, Савельев приступил к утреннему туалету. После зарядки по облегченному варианту от нетерпения он даже не стал завтракать, а, быстро побрившись, обильно смочил загоревшиеся щеки «Богартом», оделся поудобнее во все натуральное — кожа, шерсть, хлопок — и, прикрыв глаза стеклами «рей банов», торопливо направился к выходу.
На улице было по-осеннему хорошо. Вспомнив о заторах на городских магистралях, Савельев вздрогнул и решил машину не брать, а воспользоваться услугами частного извоза. Долго стоять с протянутой рукой ему не пришлось. Обогнав полудохлый таксомотор, около ликвидатора с готовностью притормозил вполне цивильного вида «опель-рекорд». В ответ на брошенное:
— К Эрмитажу за полтинник, — водитель согласно кивнул, и, устроившись в кресле, Юрий Павлович принялся нетерпеливо ожидать встречи с прекрасным.
Отпустив извозчика, Савельев отстоял небольшую очередь и в числе прочих жаждущих приобщиться к сокровищам мировой культуры трепетно ступил на мрамор главной лестницы бывшей резиденции самодержцев российских. Но, несмотря на внешний лоск, постреволюционная бутафория порой назойливо выпирала то в виде облупившейся псевдопозолоты, то в качестве электропроводки, проложенной поверх изощренной лепнины, а то и вовсе алела огнетушителями за полуприкрытыми дверями. Однако, не обращая внимания на эти мелочи, Савельев приобрел путеводитель и, минуя тысячелетия, целеустремленно направился в столь милые его сердцу залы Древнего Египта.
Народу там было не много, поэтому никто не обратил внимания на вырвавшийся из груди Юрия Павловича возглас изумления, когда он внезапно обнаружил, что прекрасно понимает смысл начертанных иероглифов. Ему вдруг показалось, что время стремительно потекло вспять, голова закружилась на мгновение, и сразу же пришло осознание, что он сам гораздо старше всех этих папирусов, барельефных фрагментов и статуй, что он смотрит на них как бы из глубины далекого прошлого.
— Кто же я? — Приблизившись к порфировому изваянию фараона Аменемхега, Савельев прочел вслух его тронное имя, и внезапно на него нахлынул вал воспоминаний о том, что случилось задолго до дней жизни увековеченного в камне царя. Глаза Юрия Павловича закрылись, дыхание замедлилось, и из глубины тысячелетий его вернул в действительность негромкий женский голос:
— Так о чем же ты молишь его?
Глава пятнадцатая
Голос был чуть насмешливый, полный волнующих, чисто женских обертонов. Рассеянно повернув голову, Юрий Павлович увидел перед собой искрящиеся карие глаза под правильно очерченными черными бровями, едва заметную улыбку на карминно-красных губах и дорогой беспорядок короткой стрижки, сразу же при этом подумав: «Эка гарна дивчина». Кроме того, новая знакомая Савельева была жгучей брюнеткой, фигуру имела стройную и гибкую, а всем своим видом напоминала прирученную дикую кошку, способную в любой момент выпустить изогнутые острые коготки.
— Ну, здравствуй. — Черноволосая легко и властно подхватила ликвидатора под локоток и потащила от фараона прочь. — Значит, сюрприз, ты же говорил, что вернешься завтра.
— Так получилось, а кроме того, соскучился, — наугад соврал Юрий Павлович, уже примерно представляя, какой подарок приготовила ему судьба.
— Знаешь, Мишаня, а вояж пошел тебе на пользу. — Красавица прищурилась и, слегка склонив хорошенькую головку набок, медленно просканировала Юрия Павловича от ботинок до макушки. — Амстердам как никак, да и стрижка эта идет тебе больше, чем хвост, ты уж извини, родной, за прямоту, дело прошлое.
Савельеву опять пришлось глупо улыбнуться и пожать плечами:
— Двадцать баксов отдал в парикмахерской, рад, что тебе понравилось.
На мгновение повисла пауза, а в это время откуда-то появился очкастый обладатель строгого костюма-тройки:
— Катюша, — и, заметив, что ликвидаторская знакомая не одна, тут же поправился: — Екатерина Викторовна, империалисты ждут.
— Черт, там же из Британского музея экспозицию приволокли. — Черноволосая извиняюще улыбнулась. — Давай-ка встретимся часов в пять около Атлантов. Думаю, буду свободна. — Она повернулась к очкастому: — Простите, Семен Аркадьевич, совсем забыла.
— Хорошо, я буду ждать. — Проводив длинным взглядом свою черноволосую удачу, Юрий Павлович посмотрел на швейцарский хронометр и неспешно направился к выходу. До назначенного свидания оставалась пара часов, и для того, чтобы прокачать ситуацию, набережная Невы подходила как нельзя лучше.
На улице было свежо, солнышко спряталось за низкими угрюмыми тучами, которые лежали, казалось, на самых крышах домов. Савельев поднял воротник куртки: «И за что это любил так поэт „пышное природы увяданье“ — не понятно. Так, значит, я Мишаня из Амстердама. Интересно и в койке я также на него похож буду или снова придется свой имидж менять?» Он засунул руки в карманы и двинулся вдоль набережной.
Порывы ветра между тем становились все сильнее. Стараясь укрыться от пронизывающего дыхания осени, Юрий Павлович повернул от Невы в сторону. «Да, такой шанс выпадает, как говаривал Штирлиц, один раз в жизни. Только нюх терять нельзя, эта черная кошка, чувствуется, далеко не дура».
Еще некоторое время он двигался машинально, глядя только себе под ноги, а когда наконец отвел глаза от влажных морщин тротуара, взгляд его уперся в расцвеченную софитами витрину. Пара бесполых манекенов на фоне Эйфелевой башни равнодушно демонстрировала последние изыски буржуазного белья и косметики. Савельев, довольно улыбнувшись, решительно взялся за медный набалдашник дверной ручки — что ж, из Амстердама так из Амстердама.
То ли час был неурочный, то ли еще что, но он оказался единственным посетителем. В ответ на трель дверного колокольчика откуда-то из недр подсобки вынырнула молоденькая продавщица, изяществом напоминавшая куклу Барби. При виде по-голливудски мужественного московского киллера искусственная улыбка на ее лице в мгновение стала абсолютно искренней. С грудными сексуальными придыханиями она принялась предлагать все, что имелось на прилавках, обещая томным взором в придачу еще и себя.
Не торопясь, Юрий Павлович стал листать каталог с моделями предлагаемой коллекции. Отобрав чертовски дорогой комбидрес от Диора модного сочетания черного с золотом, он попросил Барби кинуть в пакет дюжину чулок и пузырек «Кензо». Получив от продавщицы разочарованно-завистливую улыбку, Савельев расплатился и тронулся в обратный путь.
Екатерина Викторовна позволила себе задержаться в дозволенных пределах, минут на пятнадцать. В коротком черном плащике, туго перетянутом на талии, с безумно-красными губами и кошачьей грацией, угадать в ней научного сотрудника Эрмитажа со стороны было весьма непросто.
— Извини, дорогой, немного задержалась. — Она улыбнулась и полезла в сумочку за ключами от машины. — Ты уже определился с программой?
— Есть хочется, — совершенно искренне выдавил из себя с утра сидевший на подсосе Савельев, — давай пообедаем где-нибудь.
Соболиные брови собеседницы еще сильней изогнулись от удивления, и она присвистнула:
— Что-то в этом есть подозрительное. Ты что ж, Берсеньев, перестал копить на квартиру? Или уже накопил? — Она заразительно расхохоталась. — Ладно, я не против, есть действительно хочется.
Открыв дверцу пронзительно-красной, видимо, в цвет губ «пятерки», Катя кивнула Савельеву:
— Давай, кормилец, залезай, — и принялась снимать противоугонные кандалы с педалей управления.