Действительно, палящее солнце и хрустящий на зубах песок едва ли позволяли забыть в скором времени резиденцию Аменофиса IV. Тихо выругавшись, Хованский тяжело вздохнул: культурная программа вояжа его утомляла. А вот месье Богарэ и Хорьку вся эта древняя чушь, похоже, пришлась по душе, вон как старательно внимают мудаку-экскурсоводу, уж не родила ли их мама в феврале?
Штабс-капитан вздохнул вторично: турагентство «Мираж» имело репутацию фирмы солидной и если уж пообещало показать вам весь Египет, то сомневаться в этом не приходилось, а нужно было терпеть. Семена Ильича уже успели подробно познакомить с пирамидой Хеопса, заставили чуть ли не на карачках при свете факела посетить «нижний покой» и полдня промурыжили на палящем солнце около Сфинкса. Поведали ему также и о былом величии Раава, продемонстрировав при этом древние развалины Мемфиса, на экскурсии в Танисе долго ездили по ушам, убеждая, как там было хорошо, пока город назывался Пер-Рамзес и являлся резиденцией Рамзеса II, а по прибытии в Луксор заверили, что здесь когда-то находилась гордость Черной страны — стовратые Фивы. Все было, все в прошлом, отцвели уж давно хризантемы в саду…
— Ну вот, господа, надеюсь, вы ощутили теперь совершенно явственно, — наконец-то экскурсовод поперхнулся и принялся кашлять, — что великий Но-Амон состоял как бы из двух главных частей: царских дворцов в южной части города, на развалинах которых стоит нынешний Луксор, и квартала богов — Карнака, где мы сейчас имеем удовольствие лицезреть следы былого величия. Увы, омниа ванитас, то есть все суета, как говаривали древние, прошу, господа, к обеду не опаздывать.
Есть в такую жару не очень-то хотелось. Подхарчившись без особого энтузиазма в ресторации отеля «Континенталь», бандиты от нечего делать собрались в номере у месье Богарэ — катануть на счастье. Вот уже вторую неделю стараниями фирмы «Мираж» таскались они по египетским землям, но делалось это для фортацела, а интересовал негодяев лишь каменистый склон в Долине царей, где в двадцать втором году Говард Картер обнаружил останки Тутанхамона.
С той поры прошло два года, и хотя саркофаг уже был вскрыт, мелочные англичане все что-то кроили с жадными египтянами, а тем временем гроб с останками царя все еще стоял нетронутый в официально закрытой усыпальнице. Такое положение дел совершенно не устраивало энергичного американского коллекционера, и на родину фараона была срочно командирована бригада месье Богарэ, снабженная шикарными турпутевками, денежной субсидией, а также подробнейшими инструкциями, что следовало упереть в первую очередь.
— Сделайте все как надо, месье, — на прощание янки-наниматель крепко пожал руку Язве Господней, — и вы уподобитесь самому Тутанхамону.
Мишель Богарэ был тактичный человек — он не стал уточнять, что именно общего с давно умершим фараоном намечалось у него самого в перспективе, а, взвесив на руке задаток, вежливо улыбнулся — одними усами — и отчалил с достоинством.
Между тем стало ясно, что ничего путного при такой жаре получиться не могло, и Язва Господня, бросив карты на стол, поднялся:
— Игра не клеится, господа.
У себя в номере штабс-капитан залез под холодный душ, затем под противомоскитный полог над кроватью и проспал до самого вечера, обливаясь потом, без сновидений. Ужинали молча все в той же душной ресторации «Континенталя», без аппетита. Глядя на сцену, где тощая, то ли загорелая, то ли грязная — не понять — девица изображала танец живота, Хованский поморщился: «Тьфу ты, вот гадость-то».
Утро следующего дня выдалось кошмарным — ранним, жарким и суетливым каким-то до крайности. Туристов разбудили ни свет ни заря, накормили в душном мареве ресторации плотным завтраком с белым вином и, не позволив даже частично переварить съеденное, потащили на западный берег осматривать древние погребения.
Угрюмо взирал штабс-капитан на широкие лодки с треугольными парусами, на силуэты верблюдов вдалеке, на фигуры женские в черном со связками тростника на головах и чувствовал совершенно явственно, как весь этот Египет подкатывает ему тошнотным липким комом под самое горло. А дома березы глядятся в замокревшую душу озер, туманные утренники пахнут грибною прелью, и где-то вдалеке баламутит сердечный покой паникерша кукушка. Ах, гореть вам навечно в адском пламени, проклятые большевики!
Между тем, переправившись на западный берег Нила, туристы двинулись по центральной дороге к горному массиву. На юге виднелись развалины храма, построенного некогда в честь побед Рамзеса Третьего, неподалеку от него стояли два колоссальных изваяния Аменхотепа II, причем одна из статуй, изуродованная, обладала чудесным свойством: как только на нее падали лучи восходящего солнца, слышались звуки, подобные тем, что издают лопнувшие струны арфы.
Дорога постепенно поднималась в гору. Наконец взору открылся находившийся между отвесными скалами причудливый храм царицы Хатасу, которая прославилась тем, что, еще будучи принцессой, выловила из нильских вод корзинку с новорожденным Моисеем и пропасть младенцу не дала.
Наконец, когда солнце застыло на небе раскаленной огненной сковородкой, ведомые экскурсоводом туристы оказались у входа в гробницу Тутанхамона. Ничего такого особенного — мрачная дыра в скале, уходящая полого вниз, рядом палатка сторожей-арабов да кучи выбранных из расчищенной галереи камней.
— Согласитесь, господа, трудно даже представить, что там, — экскурсовод ткнул пальцем куда-то себе под ноги и неожиданно криво улыбнулся, — находятся богатства, которым нет цены. — После чего вытер покрытый пылью лоб и приготовился вести туристское стадо назад в гостиницу, на кормление.
— А скажите-ка, почтеннейший, — сделав равнодушное лицо, месье Богарэ лениво посмотрел куда-то в скалистую даль, — столько добра, а охраняют его всего-то несколько арабов, неужели не страшно?
— Видите ли, месье, Говард Картер — очень ловкий человек, он долго изучал здешнюю жизнь и прекрасно знает, чего хочет. — Экскурсовод пожал тощими плечами и, глянув на серебряные карманные часы, заторопился: — Вперед, господа, сегодня в меню молодая гусятина, повар готовит ее божественно. — Как бы в завершение разговора он тронул месье Богарэ за рукав: — А от услуг английских военных он отказался, это я знаю наверняка.
Обед действительно был неплох: жаркое из серны, куропатки, речная рыба а ля-Капри, — и после отличного кофе с ликером бандиты поднялись в номер Язвы Господней.
— Будь я проклят, господа, если это не самое понтовое дело в моей жизни! — Богарэ начал издалека, и глаза его заблестели: — Я селезенкой рыжье чую и говорю вам: его там немерено.
В конце концов операцию по изъятию ценностей было решено провести нынешней ночью под видом похода в бордель, добытое надежно перепрятать и, на время затаившись, дать нанимателю знать, чтобы «шинковал капусту». А уж как оттащить отвернутое, пускай подсуетятся сам, не маленький.
За ужином месье Богарэ лихо крутил усы, смачно смеялся в ответ на сальные ремарки окружающих и, клятвенно пообещав не обойти вниманием изобретения двух великих людей — Кондома и Нагана, отчалил с друзьями навстречу ночным утехам.
Вечерний воздух напоминал собой влажный горячий компресс, с темной поверхности нильских вод слышались какие-то всплески. Когда, очутившись на западном берегу, негодяи двинулись к скалам, огромные южные звезды уже вовсю высыпали на низком фиолетовом небе. Луна была яркой — близилось полнолуние. Двигаясь в ее молочном свете среди тысячелетних развалин, штабс-капитан почему-то вспомнил чертовщину арабских сказок — а ну как сейчас ифрит какой прилетит?
Ни хрена — чуть впереди уверенно шагал месье Богарэ с хорошо обкуренной трубкой в зубах, слева ритмично звенели о древние камни подковы Хорька, и Хованский вдруг отчетливо понял, что в нынешней жизни места для чудес не осталось.
Наконец впереди высветилась темно-красная точка прогоревшего костра, походка негодяев сделалась, как им казалось самим, по-тигриному неслышной, и вскоре они уже могли рассмотреть бородатое лицо застывшего неподвижно у тлеющих углей араба в чалме.
— Месье, он ваш. — Богарэ медленно провел пальцами поперек своего горла, красноречиво посмотрев Хорьку в глаза, и тут же перевел взгляд на Хованского: — Ну а мы — в палатку.
Где-то далеко пронзительно закричала ночная птица тетис. Инстинктивно обернувшись, штабс-капитан вдруг заметил, как рука араба стремительно взметнулась к чалме. Раздался свист секущего ночной воздух железа, но прежде чем бородатая фигура успела вскочить на ноги, Хованский всадил финку сидящему точно в глаз — глубоко и твердо. Со стороны палатки послышался чмокающий звук разбиваемого черепа, на секунду показалось, будто раздавили кошку, и сразу же из-за полога появился месье Богарэ носовым платком он аккуратно вытирал кастет. В его руке вспыхнул фонарик, и когда желтое пятно света остановилось на лежащем неподвижно теле, Язва Господня неожиданно вспомнил Бога — о, мои дье — и, медленно опустившись на колени, уставился в искаженное смертью лицо Хорька.
Бритвенно-острый, похожий на серп, массивный метательный нож угодил тому точно в горло. Закрыв выкатившиеся глаза отднокорытника, Богарэ яростно хлопнул кулаком о ладонь:
— Похороним его позже, вперед, месье.
Было слышно, как сильным ударом ноги он своротил хлипкий досчатый щит, частично закрывавший проход, зашуршали под его подошвами мелкие камешки в галерее, и спускавшийся следом Хованский вдруг различил какой-то свист. Сразу же диким голосом закричал Язва Господня, раздались удары железа по живому, и в свете упавшего на землю фонарика штабс-капитан увидел, как Богарэ с бешеной силой вколачивает кастетом в стену гибкое, стремительно извивающееся тело.
— Мишель! — Хованский кинулся вперед, но ему никто не ответил. Подхватив внезапно обмякшее тело патрона за плечи, Семен Ильич вдруг понял, что держит в руках труп.
Осторожно разжав пальцы, он бережно опустил мертвеца на пол и, подобрав упавший фонарь, почувствова