Между тем музыка смолкла, посвященные потянулись из зала прочь. Когда к Верховному жрецу приблизился последний из прощающихся — высокий юноша-негр, тот открыл глаза:
— Сердцем слушай меня, Гернухор. Ты раб по рождению, но Ханеш отметил тебя и позволил постичь мною данное. Это малая капля в море мудрости, ушедшей на дно вместе с Родиной истины. Мы, хубы, потомки тех, кто избежал предначертанного, но Книга судеб уже написана, и скоро наш народ уйдет в небытие. У тебя же свой путь — в Черную землю. Туманные отблески истины едва освещают ее. Там тебе встретится Тот, кто все еще помнит. У него есть частица Камня — больше сказать я не вправе. Прощай.
Верховный жрец замолчал, медленно опрокинулся спиной на алтарный камень, и без видимых причин тело его окуталось ярко-белым пламенем — дух Арханора устремился навстречу богу Космического Разума.
Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением вечного завета между Мною и между землею.
Что бы там ни говорили, но жизнью нашей управляет его величество Случай. Не пожелай однажды мудрец из Сиракуз омыть свои члены в ванне, может, и закона-то Архимедова не было, не укусил бы малярийный паразит лихого молодца из Македонии — один бог знает, чего наворотил бы герой, а вот Игорь Васильевич Чох до истины ни за что не допер бы, не попадись ему на глаза цилиндрическая печать из Двуречья.
Небольшая такая, вырезанная из гематита, а лет ей поболее четырех тысяч. С характерной для аккадского периода симметричной геральдической композицией, воспроизводящей литературно-фольклорный сюжет, вроде бы даже о Гильгамеше. Фигуры глубоко вырезаны, моделированы тщательно, а композиция расположена свободно. За два тысячелетия до Рождества Христова катал ее по влажной глине какой-нибудь писец, и вырезанное оставляло оттиск.
«Еш твою сорок… — При виде трехсантиметрового цилиндра с отверстием по оси на доктора наук внезапно снизошло озаренье. — Ведь если кольцо то чертово использовать как печать, то все начертанное соответственно зеркально отразится. Ну-ка, попробуем».
Походкой отнюдь не академической он припустил к себе, по-новому озадачил компьютер и, чтобы компенсировать прилив адреналина, принялся делать разноуровневые диагональные серии типа левая нога правая рука. Скоро выяснилось, что часть начертанного напоминает символику древних хубов, изображенную на глиняных табличках из Лагаша, в остальных же знаках умная машина распознала иератические египетские письмена, правда, очень древней, близкой к иероглифам формы. Все это было, конечно, замечательно, вот только результат пока отсутствовал — смысла в написанном не просматривалось ни малейшего.
Египетские и хубские знаки были начертаны вперемешку, какая-либо система отсутствовала. Игорь Васильевич вздохнул: ясно, что текст шифрованный, а вот где ключ к нему найти? Однако, зная, что существует соответствие между картами Таро и гадательными табличками, он напомнил об этом компьютеру, и тот отреагировал должным образом — отыскал корреляцию между отдельными символами и буквами древнееврейского алфавита. Стало вроде бы полегче, но принципиально ничего не изменилось. Доктор Чох сделался задумчив.
Ведь что такое перстень? В первую очередь, это замкнутая окружность, то есть символ вечно возвращающегося и непрерывно текущего процесса. Внутри себя она содержит все необходимое для собственного существования. Именно поэтому круг, разделенный на девять частей, с особым образом соединяющими их линиями, выражает фундаментальный принцип семи в его сочетании с правилом трех. Древние были мудры, и кто знает, вдруг написанное каким-то образом связано с законом октав?
«Где у нас программа с энеаграммой-то?» — Доктор Чох плотно приложился к клавишам, подождал, пока компьютер попробует и так и этак, а когда тот наконец разродился, от изумления даже поднялся на ноги: «Вот тебе и древние!»
На перстне, если верить монитору, было начертано неслабо: «Только свет летящей звезды озарит Харма-кути, как в третьем потомке завладевшего перстнем, в злобе зачатом на месте силы, брата родного предавшего Сету, я, Гернухор, трижды рожденный, восстану из мрака и мозгом живущих омою колени».
«С чувством написано, впечатляет». — Вообще-то совсем не впечатлительный, Игорь Васильевич откинулся на спинку кресла и, секунду подумав, энергично полез в Интернет. Оказалось, что грозился Гернухор не просто так. В древнеегипетском эпосе он считался кошмарным порождением ада, в эпоху Среднего Царства именем его пугали непослушных детей, а в цикле сказок о Сатни-Хемуасе он прямо назван ужасом пустынь, не знающим пощады пожирателем костного мозга. Фольклор, одним словом. Все это можно было бы считать преданьем старины глубокой, если бы действительно третий потомок завладевшего перстнем не был рожден во злобе на месте силы и Игорь Васильевич не знал его лично.
«А чем брат-то ему помешал?» — Доктор Чох сделался мрачен и поинтересовался насчет небесных гостей — не ожидалось ли чего интересного в ближайшее время.
— Вы что, за периодикой не следите? — Активист астрономического общества удивился так искренне, что Игорь Васильевич даже застыдился. — А как же микрокомета Сикейроса? Сегодня около полуночи она будет находиться в перигелие, ожидаются интереснейшие атмосферные эффекты, так что не пропустите.
— Да уж постараюсь. — Доктор наук Чох положил телефонную трубку и, поднявшись на ноги, направился к дверям. — Катерина Викторовна, поговорить надо!
Глава двадцать пятая
Скатерти на столах были снежно-белые, музыка томно-волнительной, а стриптизерши на сцене уже полностью раздетыми и поэтому совершенно неинтересными. Прощально крутанув бедрами, они исчезли, а вместо них появилась стройная блондинка в сопровождении пары ужасно неприличных на вид мужиков, полностью измаранных чем-то черным под негров. Вначале один из темнокожих продемонстрировал с партнершей десяток поз из Камасутры, а когда он выдохся, к нему пристроился его товарищ по искусству, и дуэтом они сымпровизировали еще пяток позиций.
Номер понравился. Публика, уже вгретая изрядно, аплодировала с энтузиазмом, только сосед Савельева по столу, воспитанный, судя по наколкам, консервативно и строго, цвиркнул прямо на ковролин:
— Место их, педерастов поганых, у параши, а не в приличном месте.
Сам Юрий Павлович смотрел не на сцену, а в направлении противоположном, туда, где находился высокий помост с рингом. Только что закончился бой, и почтеннейшая публика, шумно поприветствовав победителя, считала баксы, обменивалась впечатлениями и гадала, с кем же придется биться здоровенному амбалу по кличке Слон, противник которого пошел в отказку.
— Господа, у вас появился шанс заработать денег. — Плешивый толстяк с микрофоном в руке едва смог забраться на ринг. — Тот, кто зашлет в оркестр тысячу баксов и сможет продержаться раунд с нашим чемпионом, — он похлопал Слона по мускулистому загривку, — получит втрое больше. Ну, господа, денежки ждут вас.
«А также сотрясение мозга, это как пить дать». — Юрий Павлович с интересом рассматривал двухметрового гиганта, килограммов на тридцать тяжелее его самого, да еще если верить голомозому в ринге, имеющего третий дан по Кекусинкаю — контактному детищу корейского папы Оямы, проводившего в свое время корриду голыми руками.
Энтузиастов что-то не находилось. Минуту подождав, Савельев неторопливо поднялся на помост, заслал плешивому тысячу зелени и, разоблачившись до пояса, отправил одежду следом за баксами:
— За прикид отвечаешь.
Глянув на брюхатого сурово, он двинулся в центр ринга, где его уже поджидал амбал, по морде видно, заранее уверенный в своем превосходстве. Широкая ущера искривляла его скуластую харю, расслабляя плечи, он поигрывал грудными мышцами, а воняло от него, как от самца-победителя.
Тем временем ударили в гонг. Стараясь побыстрее покончить со смотревшимся весьма неказисто на его фоне противником, Слон с яростью тигра бросился в атаку. Хоть и каратэка, но голову он держал грамотно — округленно, закрывая подбородком шею, двигался стремительно, и Савельев смог выстоять только благодаря своему опыту: содранная кожа у виска вместо раздробленной челюсти да гематома на бедре взамен отбитого паха — это пустяки. Атака выдохлась, и только удивленный Слон на мгновение застыл, когда Юрий Павлович вставил ему апперкот в район хобота. Однако молодцу весом в центнер с гаком это лишь добавило адреналину. Рассвирепев по-настоящему, он попытался конкретно вцепиться противнику в трахею, но недаром говорят на Востоке, что гнев — это худший учитель.
«Т-я-я-я». — В мощном стоп-ударе ребро савельевской ступни встретилось с коленом амбала. В суставе натурально хрустнуло. Дико заорав, Слон запрыгал на здоровой ноге. Такой, правда, она оставалась недолго — Юрий Павлович резко впечатал сапог в нижнюю треть вражеского бедра, тут же повторил, и амбал всей тушей шмякнулся на помост, крепко ударившись при падении затылком. Голова его не подымалась, тело лежало расслабленно. Среди почтеннейшей публики пронесся вздох разочарования — ох, не такого финала ожидали многие. Ну что ж, попадалово так попадалово — выругались в сердцах несчастные, погрозили небу и, скорбя по собственным денежкам, потихоньку начали на своих «ягуарах» и «мерседесах» разъезжаться.
Не все, правда, запечалились, глядя на разбушевавшегося Савельева. Например, пожилой мужичок с золотыми зубами и бриллиантовым «Ролексом», скромно ужинавший в углу, при виде Юрия Павловича вначале чуть не подавился лобстером, потом всмотрелся повнимательнее и, уже широко улыбаясь, вытащил сотовый «Бенефон»:
— Лось, в гадюшнике Хвост прорезался. Да, тот, который нас на сто кусков кинул, я его с фронта срисовал. Да, одной машины за глаза, шевели грудями.
Савельева тем временем, к слову сказать, весьма неохотно, наградили тридцатью бумажонками с унылым фэйсом дяди Франклина, и под восторженными женскими взглядами он направился в сортир умываться. Душу его все еще переполняла ярость, дико хотелось заехать кому-нибудь в бубен, так, чтобы вдрызг. Едва не хряпнув туалетчика кулачищем прямо в слюнявую пасть, Юрий Павлович сунул голову в прохладу водяной струи. Подождал, пока не полегчало, отфыркнулся, утерся вафельной свежестью полотенца, и в этот момент, мягко ударившись в затылок, внутри