- Ты готов к ласке? - глаза птички горят.
Ее пальчики скользят вдоль пуговиц сорочки, высвобождая. Пуговица за пуговицей. Невыносимая пытка.
Но я терплю. Жду, что будет дальше.
И вот моя грудь обнажена. Птичка с восторгом смотрит на нее. Я же борюсь с очередным приступом желания.
Почему? Сам не знаю. Чего-то внутренне жду. Какого-то знака.
- Какой ты красивый, - с восторгом заявляет птичка. - Так бы облизала тебя всего, как леденец.
Да что же ты со мной делаешь?
Демон внутри ревет. Требуя все взять в свои руки. Когда бы я еще позволял куколке над собой верховодить. Это впервые.
Краем глаза замечаю, что птичка лезет в карман. А через миг разламывает капсулу над моей грудью. И тело застывает, скованное заклинанием стазиса. Я не могу пошевелиться.
Не успеваю удивиться, как вижу в руке птички клинок. Она высоко поднимает его над головой, держа двумя руками.
И с силой обрушивает его на мою грудь, острием вниз. Целясь прямо в сердце.
Тельма. Пробуждение
- Н-н-нет, - кричу я и просыпаюсь в холодном поту.
От пережитого ужаса стучат зубы. Пытаюсь хоть как-то успокоить учащенное дыхание и дрожь во всем теле.
Лежу и смотрю в незнакомый потолок. Но не он меня занимает. А сон. Страшный сон в котором я убиваю Рикардо Харда. Генерала Его императорского величества. Самого страшного человека империи. Мужчину, которого за глаза прозвали Карателем за то, что он никого и никогда не прощает.
Я вижу, как заношу клинок над беззащитным, полностью парализованным запрещенным заклинанием, мужчиной. Я вижу его глаза, в которых мелькает удивление, злость, обида.
А ведь еще недавно в них плескалась мука, перемешанная с желанием. Страсть, сдобренная обожанием.
- Нет. Этого не может быть. Это все страшный сон, - говорю себе, судорожно сжимая пальцы. И, наконец, обращаю внимание на серый потолок, расчерченный трещинами времени.
Перевожу глаза чуть ниже и вижу окно, закрытое решетками с наружной стороны. Резко подскакиваю, отчего голова начинает кружиться.
И тут я понимаю, что нахожусь вовсе не дома, а где-то в казенном месте. Об этом свидетельствует дешевая, но крепкая мебель, грубо покрашенные стены, плохо побеленный потолок. Где-то я уже такое видела.
В допросной полицейского участка - вспоминаю я, продолжая испуганно озираться.
В противоположной от окна стороне дверь с окошком. Но и оно, как я успела догадаться закрыто решеткой. В окне мелькает чья-то голова.
Слышится шум отпираемого замка. Со скрипом открывается дверь.
- Ну, что? Очухалась? - в комнатушку, чье убранство состоит из кровати стола стула и чего-то там за ширмой, входит женщина неопределенного возраста в черном платье и белом фартуке. На ее голове одет белый платок с красным крестом на лбу. Чтобы сразу было ясно к какому сословию она принадлежит.
- Что со мной? Где я? - задаю уместные в моем положении вопросы.
- В больничке. Где же еще? В тюремной больничке, - поясняет она. - Давай-ка я тебя осмотрю. Мыслимое ли дело неделю проваляться в беспамятстве.
Женщина подходит ко мне и начинает свой осмотр. Глаза, рот, нос. Щупает тело. Заглядывает везде, куда только можно и нельзя.
Я не протестую, ошарашенная всем происходящем.
На мне серая в полоску роба, размера на три больше требуемого. Но это меня волнует меньше всего, нежели то, как я здесь оказалась.
- Что со мной случилось? Почему я здесь? - озвучиваю все то, о чем думаю. Что не дает покоя.
- А ты разве не знаешь?- с подозрением спрашивает она.
- Нет. Я ничего не знаю, - даю всунуть себе градусник в рот. Пока он занят спрашивать дальше не получается.
- Ты заколола генерала, - обыденным тоном сообщает женщина. Как будто в этом нет ничего удивительного. Словно каждый день второй человек в империи нарывается на острие клинка во время бала.
Градусник выпадает из моего рта. Женщина ловко умудряется его поймать почти над полом.
- Да что ж ты такая неаккуратная. Побьешь казенное имущество, получишь взыскание. Недельку на пустой баланде и хлебе, будешь как миленькая помнить, что казенное имущество надо беречь, - скороговоркой произнесла она, всовывая градусник назад. - Рот закрой. Вываливается.
Что вываливается она не стала уточнять. Я и без того не могла разобраться в услышанном.
Значит, это не сон. Это все произошло на самом деле. Как такое, вообще, могло случиться? Моему изумлению нет предела.
Нет. Я в полном ступоре.
У меня в голове не укладывается произошедшее.
И с кем? Со мной.
- Ну, вот. Почти в порядке. Температура чуть высоковата, но это пройдет. Ожидай, скоро тебя переведут в камеру. Сегодня еще денек подержу здесь, а завтра, извини, не могу. Мне моя голова нужнее на плечах, а не в корзине палача.
Женщина хлопает меня по плечу и выходит из больничной камеры. Наедине с думами.
Тельма. В тюрьме
После ухода больничной сестры, или кем она там являлась, я долго не могла прийти в себя. Все переваривала услышанное.
Я заколола Карателя. Так сказала женщина.
От одного упоминания об этом у меня в сердце что-то сжималось и хотелось кричать. Мой мозг услужливо подсунул яркую картинку — кинжал в моих руках, неумолимо стремящийся вниз. Острие, смотрящее в сердце. А дальше темнота.
Железный замок загрохотал вновь.
Да что они здесь на всем экономят? Не могли поставить нормальные магнитные замки? Используют допотопные материалы.
Я ожидала увидеть уже знакомую женщину, но вместо нее в камеру, вошел мужчина. Усатый со шрамом на лбу.
В руках держал железную миску и кружку, сверху которой лежал приличный кусок хлеба.
- Обед,- сухо сообщил он, проходя в палату.
Он с размаху плюхнул миску и кружку на стол. И как их содержимое не оказалось на полу? Мистика да и только.
- Как поешь, поставишь пустую тару у порога. Я заберу, - не глядя на меня произнес мужчина.
После его ухода, я опасливо встала с кровати, прошлепала босыми ногами по полу. Заглянула в то, что мне принесли. Какое-то непонятное варево, в котором я с трудом могла опознать картошку и морковку, порезанные грубыми кусками. Что это? Суп или соус? А может нечто другое? В кружке плескался чай. Хоть в чем-то была уверена.
Конечно, можно было изображать из себя светскую леди и потребовать хотя бы ложку, о которой благополучно забыли. Но есть все равно не хотелось. А пить очень.
Чай на вкус оказался жутким. Подозреваю, что в родительском доме помои были вкуснее. После двух глотков я поставила кружку на стол.
Ноги на холодном полу озябли. Потерла одну о другую. Покрутила головой в поисках обуви. Вместо своих туфелек, в которых я уезжала на бал, обнаружила какие-то стоптанные чувяки. Похоже, что до меня их носили пару сотен лет.
Ничего другого отдаленно напоминающего обувь в палате не было. Пришлось засунуть свою брезгливость куда подальше и натянуть на ноги это непонятно что. В них в любом случае лучше и теплее, чем без них.
Не знаю что уготовила мне судьба. Явно ничего хорошего. Но заболеть простудой в мои планы не входило. Я пока отметала от себя любые мысли о будущем. Так было проще. И спокойнее.
После неудачной попытки напиться, обследовала камеру. Ой, палату. За ширмой оказался умывальник и примитивное подобие туалета. Все удобства, усмехнулась про себя.
Открыла кран, потекла вода. Я набрала в пригоршню, понюхала. Отдавало ржавчиной. Почему-то не сомневалась, что из крана потечет нечто подобное.
Вылила в раковину чай, ополоснула кружку. Налила в нее воды. Все лучше ужасного пойла. Интересно, а они сами пробовали свой чай на вкус. Кто они, я не стала додумывать.
После исследования камеры силы меня покинули. Я с трудом добралась до кровати. Улеглась на нее, свернувшись калачиком. И провалилась в беспокойный сон. В котором раз за разом я убивала генерала Харда.
Как я могла совершить подобное? Ведь у меня никогда не то что оружия не было, даже мыслей.
В последнюю нашу встречу генерал поступил благородно, в то время как я вела себя вызывающе. Провоцировала. Хоть и знала, что виновата.
Что же будет теперь?
Мне не простят убийство генерала. Выше него только император. Но он вряд ли чем-то поможет, даже если обратиться к нему с просьбой о помиловании. Еще бы, ведь я лишила его преданного слуги. Все в империи знали, что не будь Карателя, неизвестно удержался бы император на своем троне. Уж слишком не любили его в народе.
Я старалась не думать как мое поведение отразится на родителях. Теперь они изгои. Мой поступок перечеркнул все. Папа с мамой мне этого не простят. Я подвела их. А ведь они возлагали на меня столько планов.
Рикардо. Выжить вопреки - Что делает заключенная? - спросил, незаметно скривившись.
Лекари строго-настрого запрещали заниматься самодеятельностью, как то вставать, ходить, работать. Мне был прописан полный покой. С их слов я должен лежать пластом и ожидать пока мой организм восстановится после ударной дозы яда.
Как он должен активно регенерировать, если я буду активно изображать из себя умирающего?
Полная чепуха.
- Сидит на одном месте, Ваше Превосходительство,- начальник тюрьмы вытянулся по струночке. На его лбу выступила легкая испарина. Не привык он докладывать перед лежащим на подушках начальством. Окружающая обстановка выбивала его из колеи. Мужчина не знал как себя вести. То ли бросаться на помощь, предлагая поправить одеяло, то ли делать вид, что ничего необычного не происходит. Подумаешь, начальство лежит с видом, что краше в гроб кладут. Все в порядке вещей.
- И все? - решил уточнить. Уж как-то невнятно прозвучал ответ.
- Ходит из стороны в сторону, - добавил к своему ответу мужчина. И опять никакой конкретики. Недостаточность информации не позволяла увидеть картину в целом.
- На контакт идет? - я все же решил встать с кровати и пройтись. Хотя бы до кресла. Непосильная задача с учетом моего состояния.