— А как же Вера Миллер? — спросила Уиннифред. — Она в этом как-то замешана?
— Вполне вероятно, — ответил Рейнхарт. — Убийца думал, что шантажистом является Эрих, и убил его совершенно напрасно. Не исключено, что в случае Веры Миллер он попал в точку.
— Эрих и Вера Миллер знали друг друга?
Рейнхарт вздохнул:
— К сожалению, нет. Тут пока тупик. Мы не нашли ни единой ниточки, которая бы их связывала. Но, возможно, она есть. Если предположить, что он… убийца… врач из Хемейнте, то Вера Миллер вполне могла каким-то образом держать его на крючке. Ошибочная операция или что угодно другое, черт возьми. Ошибки врачей дорогого стоят… он мог, например, прикончить пациента по чистой невнимательности. Она увидела шанс подзаработать деньжат и воспользовалась им… другое дело, что потом из этого вышло. Ну, хоть какая-то теория.
Уиннифред посмотрела на него скептически:
— А зачем ей понадобилось ложиться с ним в постель? Ведь вы считаете, что дело обстояло именно так?
— Пф-ф… — фыркнул Рейнхарт. — Прелесть моя, ты что, вчера родилась? Ведь именно там мужчины и раскалываются. Обо всех достоинствах и недостатках мужчины женщина узнает в постели.
Уиннифред восторженно рассмеялась и прижалась к нему под одеялом.
— Мой принц, — сказала она. — Ты абсолютно прав, но, боюсь, тебе придется подождать с демонстрацией твоих достоинств еще пару дней.
— Ничего не поделаешь, — смирился Рейнхарт и погасил свет. — А недостатков у меня почти нет.
Минут через пятнадцать он поднялся.
— Что ты делаешь? — поинтересовалась Уиннифред.
— Джоанна, — сказал Рейнхарт. — Мне показалось, я что-то услышал.
— Ничего подобного, — возразила Уиннифред. — Но сходи и принеси ее, уляжемся втроем. Ведь ты за этим встал?
— Примерно, — признался Рейнхарт и направился в детскую.
«Жена читает мои мысли еще до того, как они успевают у меня созреть, — подумал он, осторожно поднимая спящую дочку. — Как это у нее, черт возьми, получается?»
В среду, 9 декабря, выдался день с десятью-одиннадцатью градусами выше нуля и высоким безоблачным небом.
Удивленное солнце, казалось, почти стеснялось необходимости демонстрировать всю свою бледную наготу. Ван Вейтерен позвонил Ульрике Фремдли на работу, узнал, что та заканчивает в районе обеда, и предложил съездить на машине к морю. Они его довольно давно не видели. Ульрика сразу согласилась. Ван Вейтерен услышал по голосу, что она удивлена и обрадована, и вспомнил, что любит ее.
Затем напомнил об этом ей тоже.
«Живые должны заботиться друг о друге, — подумал он. — Хуже всего умереть, так и не пожив».
Сидя в машине перед грязно-коричневым офисным центром Ремингтон, он размышлял над тем, как сложилась бы судьба Эриха, останься тот в живых. Успел ли бы он пройти через важнейшие этапы жизни, какими бы они ни были. Он где-то читал, что человек должен сделать за жизнь три вещи. Воспитать сына, написать книгу и посадить дерево.
Интересно, откуда это взялось? Эрих, в любом случае, не успел ни первого, ни третьего. Посадил ли он когда-нибудь дерево, естественно, одному богу известно, но это казалось маловероятным. Прежде чем Ван Вейтерен успел задуматься о себе, его размышления прервала Ульрика, плюхнувшаяся на пассажирское сиденье.
— Чудесно, — сказала она. — Какой замечательный день.
Она поцеловала его в щеку, и, к своему изумлению, он ощутил эрекцию. «Жизнь продолжается, — растерянно подумал он. — Невзирая ни на что».
— Куда хочешь поехать? — спросил он.
— В Эмсбаден или Берензей, — не колеблясь, предложила она. Чувствовалось, что она обдумывала это с момента его звонка.
— Эмсбаден, — решил он. — Берензей вызывает у меня не самые добрые мысли.
— Почему же?
— Там кое-что произошло несколько лет назад. Не люблю об этом вспоминать.
Она ждала продолжения, но он оставил его при себе. Завел машину и выехал с парковки.
— Мой таинственный любовник, — сказала она.
Они побродили часок по дюнам и позже обычного пообедали в ресторане «Де Диркен» возле маяка в Эмсбадене. Шейки морских раков в укропном соусе, кофе и морковная запеканка. Говорили о Джесс, о троих детях Ульрики и их перспективах на будущее.
И наконец, об Эрихе.
— Я помню кое-что из сказанного тобой, — проговорила Ульрика. — Когда вы нашли женщину, убившую Карела.
Карел Иннингс был прежним мужем Ульрики, но не отцом ее детей. Они появились у нее в первом браке, с агентом по продаже недвижимости, который был хорошим и надежным отцом семейства, пока надо всем не взял верх врожденный алкоголизм.
— Мы ее так и не нашли, — уточнил Ван Вейтерен.
— Вы установили ее мотив, — сказала Ульрика. — В любом случае, ты утверждал, что, с ее точки зрения, убийство моего мужа представлялось… в каком-то смысле… правомерным. Помнишь?
— Конечно, — ответил Ван Вейтерен. — Хотя это справедливо только отчасти. С очень индивидуальной, ограниченной точки зрения. При такой формулировке получается слишком грубое обобщение.
— Разве так бывает не всегда?
— Что ты имеешь в виду?
— Разве убийца или вообще преступник не всегда считает свое преступление оправданным? Разве он не всегда рассуждает именно таким образом — по крайней мере, сам с собой?
— Старый вопрос. Но, в принципе, ты все поняла правильно. Убийца всегда вынашивает свои мотивы и, естественно, оправдывает их, другое дело — оправдывает ли их кто-то другой? За всем, что мы делаем, разумеется, кроются причины, но в наши дни догма о первородном грехе обычно членов коллегии присяжных не убеждает… они гораздо более толстокожи.
— Но ты в нее веришь?
Он немного подождал — посмотрел на море.
— Естественно, — ответил он. — Я не защищаю злодеяния, но, если ты не можешь понять природу преступления, тебе едва ли стоит работать в уголовной полиции. Существует черная логика, которую часто легче обнаружить, чем ту, что стоит за нашими обычными деяниями. Хаос, как известно, соседствует с Богом, но в аду чаще всего царит порядок…
Она усмехнулась и откусила от морковной запеканки:
— Продолжай.
— Раз уж ты так просишь, — сказал Ван Вейтерен. — Ну, эта злобная логика может посетить любого из нас, если мы загнаны в угол. Совсем не трудно понять, что исламский брат убивает свою сестру за то, что та бегала по дискотекам и хотела стать европейкой… совсем не трудно, если знать предысторию. В то же время само деяние столь отвратительно, что тебя тошнит, когда ты о нем думаешь, и тебе хочется схватить злодея и обрушить на него высотный дом… но это уже нечто иное. Совсем другое дело.
Он умолк. Она посмотрела на него долгим, серьезным взглядом, потом взяла его через стол за руку.
— Преступление рождается в зазоре между моралью общества и индивидуума, — добавил Ван Вейтерен, в тот же миг задумавшись над тем, ко всем ли случаям это применимо.
— А если ты найдешь убийцу Эриха, ты его тоже сможешь понять?
Он помедлил с ответом. Снова окинул взглядом берег. Солнце скрылось, и погода стала такой, какой, вероятно, была до того, как кто-то из богов додумался ее изобрести. Восемь градусов тепла, слабый ветер, белое небо.
— Не знаю, — сказал он. — Поэтому-то я и хочу поговорить с ним с глазу на глаз.
Она выпустила его руку и наморщила лоб:
— Не понимаю, как ты можешь желать подвергнуть себя такому. Посмотреть в глаза убийцы сына. Иногда я тебя просто не понимаю.
— Я никогда не утверждал, что сам себя понимаю, — ответил Ван Вейтерен.
«И я никогда не утверждал, что не хотел бы пустить пулю между этих глаз», — подумал он, но ничего не сказал.
На пути домой у Ульрики возникло предложение.
— Мне хочется пригласить его невесту на ужин.
— Кого? — спросил Ван Вейтерен.
— Марлен Фрей. Давай пригласим ее завтра вечером к нам на ужин. Я позвоню и поговорю с ней.
Ему подобная мысль в голову никогда не приходила. Интересно — почему? Потом он устыдился и ответил согласием.
— При условии, что ты останешься ночевать, — добавил он.
Ульрика засмеялась и мягко толкнула его кулаком в плечо.
— Я ведь уже обещала, — сказала она. — Четверг, пятница и суббота. Юрг в лагере со школой.
— Отлично. Я без тебя чертовски плохо сплю.
— Я прихожу к тебе не за тем, чтобы спать, — заметила Ульрика.
— Отлично, — повторил Ван Вейтерен за неимением лучшего.
Начальник полиции Хиллер положил руки на стол, снабженный подкладкой для письма из свиной кожи, сцепил их в замок и попытался поймать взгляд Рейнхарта. Тот зевнул и посмотрел на зеленое растение, напоминавшее пальму, название которого он вроде бы когда-то знал.
— Хм… — произнес Хиллер. — Мне утром довелось столкнуться с комиссаром… я имею в виду комиссара.
Рейнхарт перевел взгляд на фикус Бенджамина.
— Эта история с сыном на него здорово подействовала. Просто хочу, чтоб ты знал. Ничего удивительного. После всех лет и всего… я считаю это делом чести. Мы обязаны раскрыть дело. Не упустить его из рук. Насколько далеко вы продвинулись?
— Чуть-чуть, — ответил Рейнхарт. — Мы делаем все, что в наших силах.
— Вот как, — сказал Хиллер. — Ну, в этом я, конечно, не сомневаюсь. Все… я действительно имею в виду всех… должны чувствовать такую же ответственность, как я. Понимать, что это дело чести. Хоть вы и позволяете некоторым убийцам бегать на свободе, но с этим такого допускать нельзя. Ни при каких условиях. Может, тебе требуются еще ресурсы? Я готов пойти на многое… очень на многое. Только скажи.
Рейнхарт не ответил.
— Я, как ты знаешь, никогда не вмешиваюсь в оперативную работу, но если тебе захочется обсудить со мной план действий — всегда пожалуйста. И ресурсы, как я сказал… никаких ограничений. Дело чести. Ты понял?
Рейнхарт поднялся из мягкого кресла для посетителей.
— Все предельно ясно, — произнес он. — Но при помощи танков уравнения не решаются.
— Что? — спросил начальник полиции. — Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать?