Сознаться в содеянном и понести наказание.
Этот призыв, совершенно очевидно, был лишним доказательством того, что полиция пребывает в растерянности, не имея никаких улик. Никаких зацепок, никаких следов. Когда он увидел мать — темноволосую, неожиданно собранную женщину лет сорока пяти, сидевшую на диване в студии и обращавшуюся, получается, непосредственно к нему, — его поначалу охватил страх, но стоило ей исчезнуть с экрана, как он незамедлительно вновь обрел душевное равновесие. Он чувствовал и понимал, что, конечно, будет периодически подвергаться подобным приступам, но у него всегда найдется достаточно сил, чтобы собраться. Преодолеть слабость. Надо только не терять самообладания.
Приятно сознавать, что оно у него есть, что он обладает главным — волей.
Все же ему хотелось бы с ней поговорить.
Хотелось спросить: зачем?
Что бы это дало, если бы меня на пять лет засадили в тюрьму?
Я убил вашего сына, искренне сожалею, но произошел несчастный случай, и кто выиграет от того, что я сознаюсь?
Его интересовало, что бы она ответила. Неужели у нее действительно нашлось бы в чем его упрекнуть? Ведь всему виной несчастный случай, при несчастных случаях преступников не бывает. Нет вообще никаких действующих лиц, только неконтролируемые факторы и объекты.
Позже, вечером, он стал прикидывать, не послать ли семье анонимное сообщение. Или просто позвонить и изложить свою точку зрения, но понял, что это было бы слишком рискованно, и отбросил все подобные мысли.
Отбросил он и идею послать венок на похороны Вима Фелдерса, которые состоялись в переполненной церкви Кеймер в субботу, через десять дней после трагедии.
По той же причине. Риск.
Помимо родственников и друзей на церемонии присутствовало большинство учащихся и учителей школы Вегерс, а также представители различных организаций, занимающихся жертвами дорожно-транспортных происшествий. Подробную информацию о похоронах он прочел в воскресном номере «Ниуэ Блат», но это оказалось последним бурным всплеском публикаций, посвященных данному делу.
К своему удивлению, в понедельник он заметил, что ему чего-то не хватает.
Будто он чего-то лишился.
«Как в тот раз, когда я потерял Марианну», — подумал он несколько позже с тем же удивлением; сравнение показалось странным, но соотнести хоть с чем-то явно требовалось. С чем-то важным из собственной жизни. В течение десяти дней это кошмарное происшествие владело всем его существом. Проникало в каждую пору, в каждый уголок сознания. Хоть ему и удалось относительно быстро взять панику под контроль, она все же никак не отпускала. Таилась где-то внутри, готовая вырваться наружу. В последнее время его мысли вращались вокруг этой адской поездки чуть ли не каждую секунду — легкий удар и дернувшийся руль, дождь, безжизненное тело парня и скользкая канава… днем и ночью, и когда начали возникать периоды, свободные от этих размышлений, стало почему-то казаться, будто ему чего-то не хватает.
Образовалась некая пустота.
Как после одиннадцатилетнего бездетного брака… да, кое-какое сходство есть.
Видимо, я очень одинокий человек, сообразил он вдруг в те дни. С тех пор как Марианна покинула меня, не осталось никого, кто бы для меня, по большому счету, что-то значил. Ни единой души. Со мной происходят какие-то события, но я не действую. Существую, но не живу.
Почему я не завел себе новую женщину? Почему даже не попробовал? А теперь я вдруг стал кем-то другим.
Кем? Кто же я?
То, что подобные мысли возникли из-за того, что он задавил паренька, разумеется, казалось странным, но он не хотел копаться в этом глубже. Он решил, что не было счастья, да несчастье помогло, и следует что-либо предпринять, попытаться все-таки изменить жизнь, и внезапно — не дав себе времени все взвесить и передумать — он взял и пригласил на ужин женщину. Познакомились они случайно — в столовой; мест, как всегда, не хватало, и эта женщина села за его столик. Он не помнил, видел ли ее когда-нибудь прежде. Вероятно, нет.
Но она приняла приглашение.
Звали ее Вера Миллер. Она была рыжеволосой и жизнерадостной, и в ночь с субботы на воскресенье — через три с лишним недели после того, как он впервые в жизни убил человека, — он в первый раз за последние четыре года занимался любовью.
Следующим утром они вновь предались любовным утехам, после чего она рассказала, что замужем. Они немного поговорили о ее браке и об их романе, и он увидел, что для нее это куда серьезнее, чем для него самого.
А в понедельник пришло письмо.
Некоторое время назад Вы убили мальчика. Я ждал, что у Вас проснется совесть, но теперь понимаю, что Вы слабый человек, не отваживающийся отвечать за содеянное.
У меня имеются неопровержимые доказательства, которые отправят Вас в тюрьму, как только я передам их полиции. Мое молчание будет стоить десять тысяч гульденов — пустяковая сумма для человека Вашего положения, но я все-таки даю Вам неделю (ровно семь дней) на то, чтобы ее раздобыть. Подготовьтесь.
Я скоро напомню Вам о себе.
Друг.
Написано от руки. Красивыми узкими буквами с ровным наклоном. Черными чернилами.
Он прочел письмо пять раз подряд.
— Тебя что-то тяготит? — спросила Вера Миллер за ужином. — У тебя немного подавленный вид.
— Нет.
— Точно?
— Все нормально, — ответил он. — Просто неважно себя чувствую, вероятно, у меня небольшая температура.
— Надеюсь, это не из-за меня? Я хочу сказать, не из-за нас?
Она крутила в руках бокал с вином, пристально вглядываясь в его лицо.
— Конечно нет, черт возьми…
Он попытался засмеяться, но сам услышал, что лишь заскрежетал зубами, и решил лучше выпить вина.
— Мне кажется, у нас все так хорошо началось, — сказала она. — Хотелось бы второй и третьей серии.
— Разумеется. Извини, я просто немного устал, но к тебе это никакого отношения не имеет. У меня такое же ощущение, как у тебя… поверь.
Она улыбнулась, погладила его по руке:
— Хорошо. Я уже почти забыла, что заниматься любовью может быть так приятно. Просто невероятно, что ты не делал этого четыре года. Как так могло получиться?
— Ждал тебя, — ответил он. — Пойдем в постель?
Не успела она уйти в то воскресенье, как он начал чуть ли не тосковать без нее. Они занимались любовью до глубокой ночи. Вера права: просто загадка, что это вызывало столь сильные ощущения. Он залез обратно в постель и уткнулся головой в подушку. Глубоко задышал носом, пытаясь вдохнуть запах Веры, и попробовал снова заснуть, но тщетно. Казалось, в постели слишком пусто. Ну, разве не чертовски странно?
«Самая большая разница в мире — разница между женщиной, которая лежит рядом, и женщиной, которая только что ушла, — подумал он. — Любимой женщиной. Новой женщиной?»
Чуть погодя он сдался. Сходил за газетой, позавтракал и вновь достал письмо.
Собственно, этого и не требовалось. Текст он знал наизусть. Каждую фразу, каждое слово, каждую букву. Тем не менее он прочел письмо еще дважды. Повертел в руках, пощупал качество бумаги. Оно было, несомненно, хорошим; конверт и бумага одного дизайна. Плотная тисненая бумага для писем, вероятно купленная в каком-нибудь маленьком книжном магазинчике в центре, где ее продают на вес.
Еще один изысканный нюанс: бумага светло-голубая. Марка со спортивным сюжетом — женщина, готовящаяся метнуть диск. Приклеена в правом верхнем углу, с точностью до миллиметра. Его имя и адрес выписаны теми же красивыми, чуть наклонными, остроконечными буквами, что и текст. Название города подчеркнуто.
Вот и все. Все, что можно сказать. Иными словами — ничего. Или почти ничего. Даже определить пол автора казалось невозможным. Пожалуй, он склонялся к тому, что это мужчина, но дальше догадки дело не шло. С таким же успехом могла быть и женщина.
«Десять тысяч? — подумал он в стопятидесятый раз с вечера понедельника. — Почему только десять тысяч?»
Сумма, конечно, внушительная, но все-таки — как справедливо указал автор письма — нереальным требованием ее не назовешь. Сумма на его банковском счете превышает ее как минимум вдвое; он владеет домом и прочим имуществом, стоимость которого в десять раз больше. Шантажист употребил выражение «для человека Вашего положения» — следовательно, он знаком с его жизненными обстоятельствами и материальным положением.
Тогда зачем же довольствоваться десятью тысячами? Возможно, это и не «пустяковая сумма», но все-таки достаточно скромная цена. В высшей степени приемлемая, с учетом того, о чем идет речь.
По всей видимости, автор письма — человек с приличным образованием. Почерк ровный, аккуратный, никаких ошибок в языке, исключительно корректные формулировки. Без сомнения, подобный человек мог бы (должен?) понимать, что у него имеется возможность получить больше, что цена за его молчание достаточно низкая.
К этому выводу он возвращался неоднократно, каждый раз задним числом удивляясь тому, насколько легко и рационально рассуждает. Сначала письмо возымело эффект бомбы, но, как только он начал привыкать и мириться с ним, его стали занимать логичные и разумные вопросы.
Они занимали его всю неделю, и в это воскресенье тоже.
Почему только десять тысяч?
Что это значит? Лишь первый платеж?
И кто? Кто видел его и теперь нашел возможность заработать на его несчастье? И несчастье мальчика.
Водитель мотороллера или кто-то из двоих автомобилистов, проезжавших мимо, пока он стоял в канаве с безжизненным телом на руках? Или на дороге.
Есть ли другие варианты? Ему думалось, что нет.
Постепенно он начал исходить из того, что, в любом случае, выдал его, похоже, собственный красный автомобиль «ауди». Кто-то увидел странно стоявшую машину, запомнил номер и вычислил его по регистру.
Он все больше убеждался в том, что все произошло именно таким образом, и уже почти не рассматривал никаких других возможностей, пока его не посетила страшная мысль.