Но кто захочет спать в одиночку? Кто, большой или маленький, захочет делать это, если только не повинуясь обстоятельствам?
Странно как-то – сначала тебе поют, а потом сразу, еще перед завтраком, кричат на тебя, а ты еще не успела переодеть майку с фестончиками и трусики в цветочек. Кажется, Мама тоже смущена. Мы, пригвожденные к кровати, не можем встать, пока все не поздравили Папу.
– ¡Felicidades! Счастья!
– Да, спасибо, – моргает Папа. У него серый от щетины подбородок, на нем не очень свежая майка, думает Мама, и почему только он надел именно эту, дырявую?
– Угадай, что я припасла сегодня специально для тебя, mijo! Nata [98]с сегодняшнего молока! Не хочешь одеться и пойти позавтракать? Или мне принести завтрак сюда?
– Спасибо, Mamá. Мне действительно нужно одеться. Спасибо вам всем. Спасибо, большое спасибо.
Затем, спустя довольно значительное время, в течение которого Бабуля одобрительно кивает и прислушивается к пожеланиям всего самого наилучшего, вторженцы наконец отваливают.
Мама вскакивает с постели и смотрит в зеркало.
– Я ужасно выгляжу, – говорит она, яростно расчесывая волосы.
И она действительно выглядит ужасно, ее волосы стоят торчком, словно охвачены огнем, и никто не скажет: «Да ладно тебе, ничего особо страшного», и потому она чувствует себя еще хуже.
– Одевайся скорей, – говорит она таким тоном, что я делаю, что велено, не спросив даже, а к чему такая спешка.
– Ох уж эта твоя Мама! Думает, может врываться к нам, даже не постучав. Из-за нее вся округа с каждым годом встает в твой день рождения все раньше и раньше. Если она думает, что я не понимаю, что происходит, то ошибается…
Папа не обращает на мамины жалобы никакого внимания. Он смеется так, как смеется всегда, когда находит этот мир невероятно забавным. Его смех похож на las chicharras, на кудахтанье.
13Niños y Borrachos[99]
La Petenera
Via mi madre llorar un día,
cuando supo que yo amaba.
Via mi madre llorar un dia,
cuando supo que yo amaba.
Quién sabe quién le diría
que eras tú a quién yo adoraba.
Quién sabe quién le diría
que eras tú a quién yo adoraba.
Después que lo supo todo
la vi llorar de alergía.
Petenera, Petenera.
Petenera, desde mi cuna,
mi madre me dijo a solas
que amara nomás a una.
Una vela se consume
a fuerza de tanto arder,
una vela se consume
a fuerza de tanto arder.
Así se consume mi alma
por una ingrata mujer.
Así se consume mi alma
por una ingrata mujer.
Petenera, Petenera.
Petenera, desde mi cuna;
¿por qué no sales a verme
en esta noche de luna?
Ay, soledad, soledad,
qué soledad y qué pena;
aquí termino cantando
versos de la Petenera.
Ла петенера[100]
Я видел, как моя мать плачет однажды,
когда она узнала, что я влюблен.
Я видел, как моя мать плачет однажды,
когда она узнала, что я влюблен.
Кто знает, кто мог сказать ей,
что я обожаю тебя.
Кто знает, кто мог сказать ей,
что я обожаю тебя.
Когда она узнала все,
я увидел, как она плачет от радости.
Петенера, петенера.
Петенера с колыбели,
наедине мать сказала мне,
что я должен любить только одну женщину.
Свеча сгорает,
когда светит так ярко,
свеча сгорает,
когда светит так ярко.
Так сгорает и моя душа
ради неблагодарной женщины.
Так сгорает и моя душа
ради неблагодарной женщины.
Петенера, петенера.
Петенера с колыбели;
почему бы тебе не прогуляться со мной
этой лунной ночью?
Ах, одиночество, одиночество,
какое одиночество и боль;
и вот, я заканчиваю петь
куплеты о петенере.
– Ну давай, поздоровайся. Не заставляй меня краснеть, – шепчет папа. – Будь вежливой девочкой, поприветствуй гостей.
Гостиная полна людей, потягивающих виски со льдом перед ужином. Мне не хочется идти туда, но Папа настаивает. Дыхание мужчин, стоящих под облаком сигаретного дыма, чьи стаканы с янтарным напитком позвякивают у них в руках, кажется мне вонючим. Ну как объяснить папе, что я боюсь их? Они говорят слишком громко, будто их слова очень уж остроумны, особенно если речь идет о тебе.
Папин compadre сеньор Кучи играет на гитаре. Его голос дрожит, словно полон слез, он подобен водопаду, чистому и холодному. Ногти у сеньора Кучи длинные, как у девушки, а глаза зеленые-презеленые, они чуть ли не выпрыгивают из орбит, он то закрывает, то открывает их, когда поет, и они вновь и вновь удивляют тебя. Это так забавно, когда кто-то поет для тебя, как в кино. Когда он начинает петь для меня, я не могу удержаться от смеха. А потом гитара внезапно замолкает.
– А ты?
Когда сеньор Кучи начинает говорить, в комнате становится тихо, как если бы его слова были жемчужинами и бриллиантами.
– А ты, кто ты такая?
– Маленькая девочка.
Все смеются, дружно как один.
– Ага, маленькая девочка, говоришь? Здорово. Знаешь, а я как раз ищу себе маленькую девочку. Она мне очень нужна. Хочешь пойти ко мне домой и быть моей маленькой девочкой?
– Нееееет!
Опять громкий хохот, непонятный мне.
– Но я должен иметь собственную маленькую девочку. А знаешь, у меня есть сад и в нем качели, а еще очень милая собачка. И тебе не придется ничего делать, будешь целыми днями играть. Ну что ты на это скажешь? Согласна быть моей niña[101]?
– Нет, ни за что!
– А что, если я поведу тебя в комнату, полную кукол…
– Нет!
– И дам прекрасные игрушки…
– Не-а!
– А заводную обезьянку, умеющую кувыркаться?
– Да нет же!
– Ну тогда я предложу тебе… голубой велосипед. И маленькую гитару. И коробку шоколада.
– Ну я же сказала. Нет, и еще раз нет.
– Тогда я подарю тебе комнату. И куплю кровать, достойную принцессы. С балдахином, белым-белым, словно вуаль на первое причастие. Тогда ты пойдешь со мной?
– Тогда… ладно.
Комната взрывается оглушительным смехом, и он ужасает меня.
– Женщины! Вот они каковы. Нужно просто правильно назначить им цену, – говорит Кучи, настраивая гитару.
– Как говорится, – добавляет Бледнолицая Тетушка, подмигивая ему, – устами младенца глаголет истина. Верно я говорю, Хучи?
Но сеньор Кучи лишь запрокидывает голову и хохочет. А потом начинает петь La Petenera, больше не глядя на меня, будто меня здесь нет.
Когда мы живем у Бабули, я сплю в комнате Мамы и Папы – либо на раскладушке, либо в их кровати. А дома в Чикаго – на оранжевом кресле-кровати из искусственной кожи, стоящем в гостиной. У меня никогда не было своей комнаты. Каждый вечер из шкафа достают одеяло и подушки и стелют мне постель. Папин светящийся в темноте походный будильник наблюдает за мной из коробочки из крокодиловой кожи. Прежде чем я закрываю глаза, Папа заводит его и ставит рядом с кроватью, чтобы я не боялась.
Каждый вечер Папа шутит: ¿Qué tienes? ¿Sueño o [102]сон?
– Es que tengo сон. У меня есть сон, Папа.
– А кто любит тебя, моя богиня?
– Ты.
– Правильно, жизнь моя. Твой Папа любит тебя. Никогда об этом не забывай. А кого ты любишь больше – меня или Маму?
– Иносенсио! – сердито кричит Мама из ниоткуда.
– Да я просто шучу, – говорит Папа. – Верно, Лалита? Я просто пошутил. Ahora, время mimi[103]. Que duermas con los angelitos panzones, пусть пухленькие ангелочки охраняют твой сон, – добавляет он, выключая свет.
Если я просыпаюсь среди ночи или мне не спится, то подношу к уху будильник и слушаю, как он тикает, нюхаю крокодиловую кожу и думаю о том, что, наверное, именно так пахнут крокодилы. Зеленые цифры плавают в темноте. Мне бы хотелось когда-нибудь иметь свою комнату, белую, в кружевах, как спальни принцесс в каталоге универмагов «Сирс». Сеньор Кучи знает, о чем мечтают девочки.
Мемо, Элвис, Аристотель и Байрон не отходят от подносов с antojitos[104]. Когда Оралия ставит их на стол, они едят быстро-быстро и не отходят до тех пор, пока не опустошают тарелки. Я помогаю им прикончить земляные орехи с chile, и тут Бабуля прогоняет нас прочь, размахивая своей rebozo. – ¡Changos! – Но если она не хочет, чтобы мы ели, то почему едой заставлен весь стол?
Запахи свежей штукатурки и краски мешаются с запахом Бабулиной mancha manteles mole[105]. Взрослые сидят за большим светлым столом, на столе кружевная скатерть, а поверх скатерти – чистая клеенка, даже сегодня, в папин день рождения.
– А мне плевать, – говорит Бабуля. – Почему, вы думаете, это блюдо называется mancha manteles? Да потому, что от него на скатерти действительно остаются пятна, и их невозможно отстирать!
А потом громким шепотом добавляет:
– Это хуже, чем женская кровь.
Нас – Тикиса, Тито, Лоло, Мемо, меня, Элвиса, Аристотеля, Байрона, Амор и Пас – усаживают в комнате для завтраков за «стол для малышей», хотя мы и не малыши. Рафа и Ито сидят вместе со взрослыми за большим столом: Бабуля говорит, они