В то время я был новичком в этом деле, понимаете? Но мертвым все равно, даже если твоя обивка выглядит так, будто ты работал ногами. «Хорошо, мы берем тебя». Вот я и работал в Мемфисе, когда меня подобрала полиция и отвела в призывной пункт. А когда я добрался до своей destino, до Чикаго, меня там ждало письмо от правительства. Явиться туда-то и туда-то. Так что, видите ли, я был обязан выполнить свой долг джентльмена. В конце-то концов, эта великая страна так много дала мне.
– Великая страна, черт ее побери! Если они когда-нибудь доберутся до номера Тото, то я сама отвезу его в Мексику, – с отвращением говорит Мама. – Ты ничего об этом не знаешь, Ино, потому что не читаешь газет, но, поверь мне, все, у кого коричневые или черные лица, уже на фронте. Если тебе интересно мое мнение, то это прямо-таки правительственный заговор. Мне нельзя навешать лапшу на уши, ведь я слушаю Стадса Теркела.‡
Мемо и Лоло запевают Mi mamá me mima[373], желая поддразнить Тото, маминого любимчика.
– Да хватит вам, идиоты! – возмущается Тото. – Заткнитесь, говорю вам!
– А что ты с нами можешь сделать? Разжаловать в рядовые ослики?
– Подождите, вот отправят вас во Вьетнам, тогда и посмотрим, смешно вам будет или нет!
– Во всем виноват Толстоморд, – говорит Бабуля, ни слова не поняв из маминой тирады, потому что Мама выпалила ее на английском. – Не знаю, как ему это удается, но Толстоморд вечно втягивает вашего отца во всякие неприятные истории!
– Какие такие истории, Бабуля?
– Он сбежал из дома, а потом подначил к этому ребенка. Так все и оказались вдалеке от меня и занимаются делом, которое, как я считаю, вовсе не их дело.
Тут Мама фыркает, но Бабуля этого не замечает или притворяется, что не замечает.
– Где я только не работал, – объясняет Папа. – В Филадельфии, Литл-Роке, Мемфисе, Нью-Йорке. Вскрывал устриц, вытирал столы, мыл тарелки…
– У себя дома он не вымыл ни одной тарелки! – словно хвастаясь, добавляет Бабуля.
– Уж это точно, – говорит Мама по-английски.
И Папа смеется-кудахчет.
– Но почему ты не остался в Филадельфии, или в Литл-Роке, или в Мемфисе, или в Нью-Йорке, Папа?
– Потому что это не было моей destino.
И я гадаю, имел ли он в виду судьбу или пункт назначения.
– А что потом? Расскажи еще cuentos[374] из своей жизни, Папа, ну давай же.
– Но я же говорю тебе, что никакие они не cuentos, Лала, а истинная правда. Это historias[375].
– А какая разница между un cuento и una historia?
– Ну… это разного рода ложь.
*Во время войны во Вьетнаме в 1969 году была организована специальная лотерея по призыву в Вооруженные силы США. Розыгрыш этой лотереи смерти смотрели целыми семьями: 365 пинг-понговых шариков скатывались по желобу, определяя «победителя». Даты рождения мужчин от восемнадцати до двадцати лет выстраивались в последовательность. За теми, кто входил в число первых 200 номеров, почти наверняка приходил Дядя Сэм.
† Буррола и Дон Регино Буррон – это персонажи прекрасного мексиканского комикса La familia Burrón – хроники Мехико, созданной Габриэлем Варгасом. В стране, где книги очень дороги и часто недоступны широким массам, комиксы и fotonovelas предназначаются для взрослой аудитории, в том числе для мексиканских мексиканцев и для американских мексиканцев, равно как и для мексиканских американцев и американцев, пытающихся выучить мексиканский испанский. La familia Burrón замечателен своим долголетием. Он берет начало в 1940 году и до сих пор продается в киосках по всей Мексике. Каждый вторник – или четверг? – появляется новый его выпуск. Но кто не успел, тот опоздал. Экземпляры La Familia Burrón продаются также в мексиканских продуктовых магазинах на всей территории Соединенных Штатов, хотя туда они приходят с опозданием. Так что обычной просьбой к тем, кто отправляется на юг, часто оказывается просьба привезти последние выпуски La familia Burrón!
‡ – Ложь! Совершеннейшая ложь, – говорит Мама. – Три короба лжи. Его нет.
– Кого нет?
– Бога, – говорит Мама.
Она смотрит на кипу своих драгоценных журналов, что сложены в пластиковую корзину для выстиранного белья.
– Поверить не могу, что сохранила все это дерьмо, – говорит она.
Здесь полно номеров «Ридерз дайджеста», «МакКолл», «Успешного домоводства» и все выпуски за год «Нэшнл джиографик», подписку на который подарила ей ее сестра Аурелия. «Аполлон-15» исследует горы на луне». «Всеми любимые панды». «Дневник леди Берд, который она вела во время пребывания в Белом доме». «Джулия Чайлд/28 изумительных овощных блюд». «Насущная проблема/двадцать способов решения!», «Готовьтесь к праздникам заранее/Еда, Мода, Красота, Подарки, Вязание», «Ральф Нейдер/Безопасна ли еда для младенцев?». «Указатель рождественских подарков по цене менее двадцати долларов», «Дневник Халиля Джебрана», «Вяжем прелестных животных», «Пятнадцать способов убрать животик», «Двадцать восхитительных рецептов десертов».
– Ты, – приказным тоном обращается ко мне Мама, – помоги вытащить отсюда этот мусор.
Корзина для белья набита доверху и такая раздувшаяся и тяжелая, что ее трудно подхватить. Нам приходится дотолкать ее до задней двери, а затем кое-как спустить по двум пролетам лестницы на задний двор. Я-то думала, Мама хочет вытащить ее на аллею, но она направляется к гаражу, отпирает навесной замок и выкатывает оттуда гриль «вебер», что она купила на зеленые марки S&H. Мама загружает его первой порцией журналов, поливает жидкостью для розжига и с легким вздохом чиркает спичкой.
Огонь загорается не сразу. Журналы толстые и дают бледный землистый дым, от которого начинаешь кашлять. Довольная Мама накрывает все это крышкой, а потом возвращается в дом. Она стелет себе постель, моет оставшиеся от завтрака тарелки, ставит стираться белье, после чего мы садимся и принимаемся за tacos с яйцами и сосисками. Она регулярно отдергивает кухонную занавеску и отправляет меня во двор подбросить в гриль еще журналов. Она не успокаивается до тех пор, пока из-под крышки не начинает подниматься тонкая серая струйка дыма.
– Черт побери! – бормочет она, чистя картошку.
Вечером домой приходят мальчики и спрашивают:
– Что это горит?
– Моя жизнь, – отвечает Мама. Каждый раз, когда она начинает изъясняться как безумная, мы понимаем, что лучше оставить ее в покое.
Мемо хочет выйти и посмотреть, но Мама хватает его за капюшон толстовки.
– Вот этого не надо. Ешь свой ужин, мальчик, а потом закончи прибирать в комнате, – говорит она. И к тому времени, как Мемо заканчивает уборку, он забывает о гриле.
У нее есть неоконченные вышивки. Есть книжки-раскраски. Есть комнатные растения, что надо пересадить, и телевизионные шоу, что надо посмотреть. Но Маме ничего этого не хочется. Ничего. Не хочется даже просто лежать на спине и смотреть в потолок.
Все это началось с тех пор, когда 20 декабря – дата рождения Тото – выскочило на 137-м пинг-понговом шарике по ходу розыгрыша военной лотереи. Мама перестает накладывать на лицо косметику, делать прически и выщипывать брови. Она накапливает каталоги семян вперемежку с номерами «Чикаго Сан-Таймс», а затем выбрасывает все это. Она набирает вес, потому что перестает делать свои ежедневные упражнения. Ей ничто не интересно.
Так продолжается до тех пор, пока мальчики не приносят домой учебники, по которым учатся в колледже. И она читает Фрейре, Фромма, Паса, Неруду и, позже, Сестру Хуану Инес де ла Крус, Элдриджа Кливера, Малкольма Икса и Вождя Джозефа. Она подписывается на «Мать Джонс» и «Нацию», вырывает оттуда страницы с политическими стихами и прикрепляет к холодильнику. Она преданно слушает Стадса Теркеля по радио WFMT, и теперь с доски для дартс на нее смотрит Спиро Агню. А на зеркале в ванной комнате висит слоган общенациональной рекламной кампании: «Хуже всего использовать разум впустую».
53El Otro Lado[376]
Маленький Дедуля умер во вторник во время дождя. Когда он ехал по periférico, у него случился сердечный приступ и он врезался в грузовик, везущий швабры. Лицо Дедули выглядело ошарашенным. Не думал он, что умрет такой вот смертью. Пластиковые швабры всех цветов вывалились на ветровое стекло, как карандаши. Швабры затрещали под колесами машины и застучали по металлу. Они закружились в воздухе, словно танцевали. И Дедуля, никогда в жизни не бравший в руки швабру, оказался похоронен под горой пластиковых швабр, какие мексиканские домашние хозяйки используют наряду с ведрами мыльной воды для того, чтобы выскоблить двор, улицу и бордюрный камень. Словно сама смерть пришла к нему в фартуке и вымела его из жизни.
Поначалу члены семьи думали, что они могут опередить смерть и успеть попрощаться с Дедулей. Но Маленький Дедуля умер в автомобиле, а не в больнице. Дедуля, который всеми силами старался быть feo, fuerte, y formal в жизни, стал причиной дорожной пробки, растянувшейся на много километров; это была feo диверсия, fuerte неприятность для случившихся рядом водителей, зрелище столь же обычное, что и зевающая мамаша из Гуанахуато, и столь же formal, как портрет смерти на обложке скандального журнала ¡Alarma!
Рассказывают, что, когда его откопали из-под груды швабр, он пробормотал перед тем, как умереть, женское имя, но это не было имя «Соледад». Из дырки в груди, что осталась у него с войны, вырвались какие-то бессвязные звуки. Так говорили свидетели с perférico. Но кто его знает, было это правдой или же они все выдумали, желая стать причастными к драме того дня.