, Селая, не иди на поводу у того, кто первым сделает тебе комплимент. Ты еще даже не полноценный человек, а только становишься собой. И ты будешь становиться собой всю свою жизнь. Вот в чем проблема. Бог дает нам стремление к любви, когда мы еще дети, а разум пробуждается в нас, когда нам хорошо за сорок. Тебе же не нужен человек, не знающий самого себя, верно? Послушай, он маленький мальчик, а ты маленькая девочка. Ты еще найдешь того, кто будет достаточно смел, чтобы полюбить тебя. Когда-нибудь. Однажды. Но не сегодня.
– Папа говорит: «Ты никогда не найдешь того, кто будет любить тебя так же сильно, как твой papá».
– Просто он ревнует. Послушай меня, ревность – это ужасно. Посмотри, куда она завела меня. Ay, Cелая, нет ничего удивительного в том, что я здесь, не живая и не мертвая.
Бабуля пристраивается на папиной подушке, как большой печальный стервятник, на нее тяжело смотреть, так сильно она плачет.
– Бабушка, тогда в Акапулько ты рассказала моей Маме о Канделарии, правда ведь? Зачем ты это сделала? Зачем? Маме не нужно было знать об этом. Зачем ты сделала ей больно?
– Я сделала это из любви.
– Любви!
– Ну давай, посмейся надо мной, страдалицей. Я сделала это из любви. Хочешь верь, хочешь не верь. Я хотела, чтобы твой отец был только моим. Я не хотела ни с кем делить его. И я рассказала все потому, что устала от умствований твоей матери. Рассказала потому, что она ненавидела меня и все еще ненавидит. Вот почему я прицепилась к ней. Мне нужно, чтобы все, кому я сделала больно, простили бы меня. Ты же заступишься за меня перед ними, Селая? Ты должна сделать это. Ты бойка на язык. Пожалуйста, скажи им, Селая. Заставь их понять меня. Я не такая уж и плохая. А теперь мне страшно. Я никогда не хотела быть одной, а ты посмотри, где я сейчас.
– А почему Папа не рассказал мне про Канди?
– Некоторые истории не предназначены для детских ушей.
– Но я думала, что Папа caballero.
– А он такой и есть. Он джентльмен. Feo, fuerte, y formal. Такой он, твой Папа. Неужели ты не понимаешь, что из-за этого он мучился всю свою жизнь? Вот почему он так хочет быть хорошим отцом всем вам. Чтобы загладить свою вину. Он пытается сделать это, Селая. Я слышала, как он думает об этом по ночам. Я слышу его мысли.
Послушай, я больше не хочу причинять тебе боль. Селая, клянусь. Но тогда я не понимала, как твой отец любит меня. И мне было очень страшно. Он стал все реже и реже приходить ко мне, и ему нужно было любить всех вас. А я за несколько лет до того уже потеряла Нарсисо, а еще раньше мать и отца.
– Но, бабушка, у тебя же есть и другие дети.
– Они не понимают меня и не любят так, как Иносенсио. Не любят так сильно, что можно умереть, если потеряешь их любовь, и ты думаешь, что никто никогда не полюбит тебя так. Селая, мне очень одиноко, я не мертвая и не живая, а где-то посередке, словно лифт между этажами. И я не могу оказаться на той стороне до тех пор, пока не получу прощения. А разве кто может простить меня, ведь я так запутала свою жизнь? Помоги мне, Селая, ты же поможешь мне перебраться в мир иной, правда?
– Как coyote, который переправляет тебя на тот свет?
– Ну… наверное, можно сказать и так.
– А ты не можешь попросить об этом кого-то еще?
– Но кого? Ты единственная, кто способен видеть меня. Как же это ужасно, быть женщиной. Никто не обращает на тебя внимания до тех пор, пока у тебя не вырастут tetas, а когда они усыхают, ты снова становишься невидимкой. Только ты можешь помочь мне, Селая. Ты должна помочь мне. В конце-то концов, я твоя бабушка. Это твой долг.
– А что ты сделаешь для меня?
– Да все, что хочешь!!!
Я показываю подбородком на спящего между нами мужчину:
– Его.
Бабуля баюкает Папу на руках, словно не намеревается… Затем поднимает глаза на меня – ее глаза это мои глаза – и вздыхает:
– Хорошо. Я оставлю его тебе, но не навсегда, а на какое-то время.
Я чувствую огромное облегчение, словно до того забывала дышать.
– И ты расскажешь мою историю, правда, Селая? Чтобы меня поняли. И простили.
– Говори, я слушаю.
– Сейчас? Здесь? Ну ладно. Если ты настаиваешь. С чего мне начать?
– А с чего начинается эта история?
– В мое время рассказчики всегда начинали истории со слов «Я приступаю к своему нескладному рассказу с надеждой на ваше понимание…»
И Бабуля начинает:
– Однажды в стране los nopales, еще до того, как всех собак стали называть в честь Вудро Вильсона…
*Один знаменитый историк, занимающийся историей Мехико, заявил, что манера, в которой мексиканцы рассказывают свои истории, сложилась под влиянием телевизионных мыльных опер, но я считаю, это telenovela имитировали мексиканскую действительность. Только те общества, что пережили трагедию революций и долгого никудышного политического правления, могут с такой страстью любить telenovela, цепочку историй в высшем смысле этого слова, раз они обладают силой Шахерезады – заставляют тебя смотреть все новые и новые серии. По моему мнению, что плохо в telenovela, так это не истории, а невыносимая игра актеров.
Мексиканцы и русские страстно любят telenovela, может, потому что их схожие исторические судьбы утверждают Божественное Провидение в качестве величайшего сценариста всех времен и народов и никто кроме них не поверит, что все эти зигзаги и кувырки сюжета могут иметь место в действительности. Если бы наши жизни легли в основу telenovela, то их содержание оказалось бы настолько странным, наивным, невероятным, абсурдным, невыверенным и смешным, что только старшее поколение, пережившее времена великих потрясений, сочло бы его правдивым.
84Деньги ничего не стоят, но очень помогают в жизни
И все происходит как обещала Бабуля. Папе становится лучше, он удивительно быстро идет на поправку, изумляя всех нас, хотя он и слишком много жалуется, особенно на еду. Мама приносит его любимые конфетки-желе, и он ест их пластмассовой ложечкой прямо из упаковки. Теперь, когда его перевели из палаты интенсивной терапии, у него есть телевизор, и он смотрит его. И я знаю, что, раз он смеется игре Кантинфласа, Смерть не сможет прийти и забрать его.
Мы сидим вокруг него и смотрим на Кантинфласа, словно он бог, и в каком-то смысле так оно и есть.
– Как вы себя чувствуете, мистер Рейес? – спрашивает пришедший наконец к нему доктор.
– Спасибо, доктор, хорошо.
– Ничего подобного, – говорит Мама. – Ты только и делаешь, что жалуешься, а теперь тебе выпал шанс пожаловаться – вот и жалуйся!
То и дело появляется сестра-филиппинка и подшучивает над ним.
– Papacito, как вы сегодня?
– Mabuti, – говорит Папа, удивляя нас своим тагальским. – Me siento mabuti[537].
Мои братья спорят о том, почему вовремя не доставили шезлонг. Хватит! Папа болен, а они только зря расходуют кислород. Я пытаюсь придумать, как сменить тему, чтобы Папа тоже не расстроился.
– Папа, а ты помнишь свое первое воспоминание? Самое раннее из тех, что можешь вспомнить.
Папа на время перестает есть конфеты и задумывается.
– Оно о том, как застрелили двух человек. Это произошло, когда мы жили по соседству с армейскими казармами. Я просыпался от звука игравшего побудку горна. Помню, проснулся я как-то утром и стоял в кровати, а ваша бабушка все еще спала рядом с маленьким Толстомордом, а остальные еще не родились. Я выглянул из окна, выискивая глазами горниста, и он, как и всегда, был там, но что вы думаете? В то утро на том месте стояли еще двое pobres – с завязанными глазами, спиной к стене. А затем я услышал выстрелы из винтовок – бах! И те двое упали на землю. Совсем как в кино. Бах – и они уже мертвы. Мне стало до того страшно, что я так никогда и не забыл об этом. Мой плач разбудил вашу бабушку. Вот такое у меня воспоминание.
– Это было во времена Крестьянского восстания?
– Не знаю. Знаю просто, что видел это.
– А почему ты ничего нам не рассказывал?
– Никто меня не спрашивал.
Его жизнь, моя, их, каждого, о! И вот Папа, маленький листок. Сухой и светлый, как снег. Его может унести ветер. СПАСИБО, ПОЗВОНИТЕ ПОЗЖЕ. Лучше уж спросить прямо сейчас.
– А что… то есть, что, как тебе кажется, самое главное из того, что ты узнал в жизни? Чему жизнь научила тебя, Папа.
– ¿La vida?
– Да.
Он облизывает пластмассовую ложечку и смотрит в стену. Долгое молчание.
– El dinero no vale pero ayuda mucho. Деньги ничего не стоят, но они очень помогают в жизни.
– Деньги – вещь никчемная, но нужная?
Он кивает и возвращается к конфеткам.
Я вздыхаю.
– Папа, а ты знаешь, что Carnicería Xalapa[538] на углу расширяется? Они выкупили целый квартал и хотят открыть там супер-supermercado[539].
– Drogas. Вот что они в действительности продают. Ничего удивительного, что я не могу преуспеть в этом. Я слишком честен.
– Ну расскажите Папе хорошие новости. Ну давайте, расскажите.
– Папа, пока ты болел, мы устроили домашнее собрание, – говорит Рафа. – И решили заниматься бизнесом вместе, применить полученные в школе знания и объединить денежные ресурсы, помочь тебе в твоем деле. У тебя есть нужные связи, знания и опыт, а у нас с Ито – деловая практика. Тикис, если захочет, сможет присоединиться к нам после окончания школы. А младшие мальчики уже работают с тобой летом. Вот мы и решили работать самостоятельно, чтобы тебе не пришлось трудиться в «Трех королях». Это плохо сказывается на твоем здоровье. У тебя должна быть своя мастерская, где ты будешь трудиться вместе с сыновьями, да еще наймешь хороших обивщиков, умеющих держать в руках молоток.