резко летят, пусть иногда и над свалкой. Вчера ты облизывался на лососину, а сегодня хочешь сырник со сметаной… Каждый день – новая правда. И ложь тоже, стало быть, новая. Не берём пограничные ситуации, когда повисаем над бездной. Ну да это прописи.
Или вот такая ситуация. Есть у меня друг, зовут его Сергей Коровин. Колоритная личность – кто его видел, объяснять не надо. Человек он открытый – душа нараспашку и сердце за поясом – поэтому истории, которые он рассказывает, не являются личной тайной и их можно передавать по эстафете дальше. Так вот, он мне однажды признался, что при встрече с каждой миловидной девицей, не говоря уже о красавице, тут же представляет её в постели: запрокинутая голова, растекшиеся на стороны груди, сбитое дыхание, закатывающиеся глаза, стоны, счастливое страдание на лице… При этом нельзя сказать, что он как-то по-особенному озабочен и похотлив – нет, видения возникают у него помимо воли, сами собой, вполне невинно, как бодрый знак приветствия представительницам противоположного пола, как галантный комплимент воображения. Ну и как он должен это объяснить своей госпоже хозяйке Ниночке? Правильно – или молчи, или отшутись.
Продлили дни карантина, а значит, наш чат всё ещё имеет место быть. Пока что до конца мая, а там посмотрим.
Сегодня я развлекаю себя джазом и соулом.
Написал колонку про Стиви Уандера, которому сегодня исполнилось 70. Заодно послушал парочку его альбомов. Также сегодня день смерти (умер из-за наркотиков в раннем возрасте) восхитительного трубача Чета Бейкера – его песни тоже покрутил – он мой любимчик. В данную минуту у меня играет первый концептуальный соул-альбом Марвина Гэя. Совершенно гениальный музыкант, погибший во время семейной ссоры от руки отца за день до своего 45-летия. А Стиви всех пережил.
Настроение соответствует музыке – светлое, но самую малость грустное.
На подоконнике лежит книга Виктора Топорова «Двойное дно», именно её я продолжу читать, когда закончу это письмо.
Сын макает одуванчик (который сорвал во время прогулки во дворе) в стакан с водой, а затем его стеблем помечает лежащую на столе салфетку. Рисование водой.
Также с радостью сообщаю вам, что почти готов сырный суп в исполнении Ирины.
Сын всё-таки опрокинул стакан с водой, за что был нежно поруган мамой. Думаю, что и мне пора закругляться.
А вы как проводите время?
Приятное дело – просто перечислять события.
Вчера сдал по службе редактуру – путеводитель по Ленинградской области Иконникова-Галицкого. Занятная штука – Анджей[12] объездил с археологическими и фольклорными экспедициями всю область вдоль и поперёк и хорошо об этом рассказывает. Особенно про остатки барских усадеб и про деревянную архитектуру по Свири и Прионежью. Я тоже все эти места объездил в свое время, читал и вспоминал – картинки в глазах оживали. Жалко, не рассказывает автор подробно о фресках Троицкого собора в Александро-Свирском монастыре. Там через всю стену – змей, извивается, гадина, а на теле его изображены смертные грехи. Очень необычная роспись. Запоминается с первого предъявления.
А сегодня решил день посвятить кулинарным штудиям – сварил пшенную кашу (теперь кастрюля томится, завернутая в одеяло), а сейчас в тазу размораживается кролик – буду его тушить с копченой грудинкой.
Завтра – снова на работу. Книжные магазины закрыты, но издательства, придушенные двухмесячным отсутствием оборотных средств, ещё трепыхаются.
Готовлю еду. Много еды!
Изготовил восхитительный плов с нутом, с бараниной, на курдюке – все как надо. Плов регулярно провоцирует огромное количество споров. Особенно часто можно услышать, как кто-нибудь с видом знатока утверждает: «Не положили баранье яйцо, жир полярной совы и кровь носорога? Это не настоящий плов! Вот дядя Мулло готовил…» Бред это все. Плов – блюдо, требующее не столько соблюдения канона, сколько знания технологии. Как и почти любая народная кухня. В каждом ауле условный дядя Мулло делал плов иначе, чем условный дядя Карамулло, и тем не менее это был плов. Есть тысячи вариаций плова с разными ингредиентами и канонами, но основная технология – одна.
Точно так же – с борщом, да и с любой другой национальной кухней, если не брать кухню высокую, все эти дефлопе с крутонами. Борщ обычно готовлю на плотном говяжьем бульоне, варю его минимум четыре часа, придавая ему также вкус и цвет обожженными овощами. Также изготовил блюдо, провоцирующее неизменные споры между литовцами, латышами и белорусами – холодный борщ, он же аукстазупа, он же шалтибарщай, он же холодник, он же одна из тысяч вариаций русского свекольника. А это всего лишь огурец, зелень, свекла и кефир, разбавленный водой. Незаменимо с похмелья. Люди, спорящие о национальной кухне, часто забывают, что кухня – в первую очередь технология, и уже потом – традиции. Задача сделать не «как у бабушки», а сделать так, чтобы это было охрененно вкусно, используя имеющуюся технологию. Как это назвать и к какой национальности отнести – дело десятое.
О, как неистово горят граждане одной там соседней республики от фразы «русский борщ»!
Снился писатель М., который решил покончить с собой и завещал свои органы какой-то клинике, а я бежал по странному тоннелю, похожему на вымощенное бетоном русло реки, в надежде найти его и отговорить от этой затеи.
Традиции, царившие в этом сне, были абсолютно несопоставимы с намерениями М.… В том смысле, что такой конец имел катастрофические последствия для коллектива, общины, рода и т. д.
Нашёл писателя М. в боковом отсеке этого странного тоннеля и, задыхаясь, принялся отговаривать от суицида и странного завещания. С какой-то стати я сообщил, что писатель А. собирается стать отцом в четвёртый раз, мол, глянь какой молодец, талантливый человек и множит жизнь, а ты, имея хорошую жизнь и многая таланты, губишь и то и другое.
На этот мой аргумент, призванный перевесить чашу весов в пользу жизни, писатель М. принялся меня убеждать в необходимости отговорить писателя А. от попыток заделаться отцом в четвёртый раз. М. был так убедителен, что его намерение покончить с собой и завещать органы клинике показались мне сущими пустяками в сравнении с желанием А. стать многодетным отцом. Доводы М. совершенно меня оглушили. Мы с М. бежим к отсеку, в котором ютится со всем семейством А., с твёрдым намерением отговорить А. от пагубного зова инстинкта размножения.
М. прихватил с собой большой топор – видимо, для пущей убедительности: если вдруг инстинкт размножения А. вступит в борьбу с инстинктом самосохранения, то занесённый над умной головой А. топор М. охладит первый инстинкт, а второй, напротив, приведёт в боевую горячность. Всегда, правда, следует учитывать вариант, что А. может вскочить, точно разжатая пружина, разорвать на себе одежды и воскликнуть: «размножение или смерть!», но во сне вроде бы такой сценарий не вырисовывался.
Проснулся в пять утра, так и не добежав с М. до А., и долго глядел в стену; потом устал глядеть, повернулся на бок, вообразил морские волны и уснул.
Встал в десятом часу. Приготовил яичницу на курдюке. Любой надолго уходящий в горы, будь то чабан или охотник, подтвердит, что сытнее завтрака не существует. Заряжает на шесть-восемь часов ходьбы по пересечённой местности. За две минуты до готовки обсыпал блюдо мелконарезанной зеленью – кинзой и укропом. Приправил сванской солью. Зелёная ароматная подушка на жёлтом – это красиво. Как бы сказал мой дед Сергей – «это хорошо, это правильно».
Александр прав, когда говорит, что в основе любой кухни, любого блюда, лежит технология приготовления. Что, владея технологией, можно не вестись на условный «жир полярной совы». Без технологии, понятное дело, даже человека толком не зачать, что уж о плове говорить. Как очевидно и то, что готовка – это не только технология, но ещё и нечто сокрытое, личное, так и хочется воспользоваться дурацким словом «магия», но магия – это тоже технология, только сакральная, только для посвящённых. А тут, как ни крути, и характер, и темперамент человека накладывают отпечаток. Ну не может серый, скучный, вялый человек готовить яркие, сочные, дурманящие ароматом блюда. Раздай технологию приготовления дюжине поваров, и получишь на выходе дюжину разных блюд. Знал женщину, которая готовила, строжайше придерживаясь рецептуры. Взвешивала на весах массу основного продукта и специй, мерными стаканами отмеряла количество воды и на выходе получала какую-то несъедобную субстанцию. Любое блюдо, приготовленное ею, было ужасно невкусно, бесцветно. Торжествовала математика, но не азарт, страсть, выдумка. Стряпня любит быстрые руки, задор и смех, а не весы и рецепты.
Вот, например, не раз уже упомянутый Павлом Васильевичем Сергей Иванович Коровин, слывущий великим кулинаром. Так это сразу видно, что человек любит готовку и готовка любит человека: по широте натуры, по раблезианской фактуре, голосу, жестам, смеху. Такой, когда готовит, то причмокивает да приговаривает, колдует, шутит, травит байки. Не наблюдал никогда, как Сергей Иванович кашеварит, но рискну предположить, что как-то так.
Кстати (когда это будет возможно), неплохо было бы собраться на плов в исполнении Александра. За жир полярной совы и кровь носорога ничего не скажу, а бараньи яйца попробую раздобыть, пошлём потом фотографию дяде Мулло в Фергану.
Из пандемического. Сын пациента (тот самый, который боялся заразиться через бутылку водки и просил отца наливать ему), запершись с женой и дочерью на даче, продолжает неистовствовать по поводу вируса. Довёл себя до полного изнеможения. Вчера застал свою пятилетнюю дочь переговаривающейся через забор с соседской девочкой. Схватил дочку за запястья и на вытянутых руках доставил в дом. Крикнул жену. Сняли с ребёнка одежду, бросили в стиральную машину. Девочку вымыли с головой под душем, а после протёрли всю хлоргексидином. Теперь сын пациента тревожится – вдруг пара вирусинок слетела с одежды и, повиснув в воздухе, дожидается удобного момента для нападения. Сидит на даче и строчит отцу послания в мессенджере, полные упрёка, что, мол, отец, как же ты несерьёзно относишься к проблеме, а надо бы как я, сын твой. И под сообщением досылает ссылки на триста ресурсов, в которых гибель половины человечества от вируса рассматривается, в общем-то, как уже свершившийся факт.