Я прошла к окну, где было светлее, с намерением устроиться на перевернутом ящике, который кто-то оставил здесь, и тогда почувствовала движение за спиной, резко повернулась и едва не ткнулась носом в Лукьянова.
— Привет, — сказал он, особо не повышая голоса, но и не шепотом.
— Привет, — кивнула я, устраиваясь на ящике. Он предпочел стоять, нависая надо мной, что слегка раздражало, приходилось говорить, задрав голову. — Ну, чего звал? — вздохнула я.
— Я уже сказал, мне нужна помощь.
— С чего ты взял, что я буду тебе помогать? — удивилась я.
— Но ты ведь пришла, — спокойно пожал он плечами. Он не из тех, кого легко вывести из себя, и сейчас, несмотря на крайне неприятную для него ситуацию, он выглядел спокойным. Это даже слегка смахивало на равнодушие, хотя вряд ли Лукьянова не заботит собственная судьба. На самоубийцу он никогда не походил.
— У меня могли быть для этого разные причины, — возразила я. — Самая простая: любопытство. А что? Порок вполне извинительный.
— Я ее не убивал, — сказал Лукьянов, приблизив свое лицо к моему, и я очень близко увидела его глаза, светлые, холодные, они и сейчас казались мне равнодушными, хотя он ожидал от меня помощи, не просил, нет, просить он не умеет.
Он мог говорить правду, а мог и врать. Врал он мастерски и не находил в этом ничего плохого, если считал, что сие необходимо для достижения цели. Не это меня сейчас занимало, а то, что он стоит слишком близко, я вижу его лицо и чувствую его запах, а ведь не думала, что судьба вновь сведет нас. Нет, я, конечно, надеялась, хоть и не хотела этого, справедливо предполагая, что ничего хорошего для меня из этой встречи не выйдет… И все же надеялась. И вот он стоит передо мной, и мне надо решать… Впрочем, я уже все решила, когда поехала сюда.
— Возможно, — спокойно сказала я, отводя взгляд. — Ну и что? Хочешь найти тех, кто тебя подставил?
— Допустим, хочу.
— Ищи, — пожала я плечами. — Перестреляй всех своих врагов, и что изменится? На твоем месте я бы поспешила смыться и жить в теплых краях долго и счастливо.
— Я не могу смыться, не закончив кое-какие дела.
— Ну так заканчивай их поскорее. — Я поднялась, с намерением уйти. Лукьянов схватил меня за руку.
— Помнится, однажды ты сказала, что умрешь за меня, — жестко сказал он, а я тихонько присвистнула.
— Вона как… Ну, если ты вспомнил об этом, значит, и вправду дела твои хреновы. — Я вздохнула и вновь устроилась на ящике. — Рассказывай.
— Уверен, ты все знаешь не хуже меня, — хмуро бросил он. Представляю, как он злился. Просить о помощи кого-либо для такого парня все равно что бродить босиком по раскаленным углям, а просить о помощи меня и вовсе никуда не годилось. — Я не убивал ее. Если хочешь знать, она мне нравилась. — Он сделал паузу, наверное, рассчитывая, что я отвечу, но я просто сидела и ждала, что он скажет дальше. — Ее убили, чтобы подставить меня. — Он опять сделал паузу и добавил:
— Ты мне не веришь?
Великое достижение для такого парня: он интересовался моим мнением, как будто оно для него что-то значило. Голос его при этом звучал странно, что-то в нем было такое… только голос выдавал его состояние, он нервничал, а возможно, и боялся. Странно думать о Лукьянове такое, но, в конце концов, он всего лишь человек…
— Почему же? — удивилась я. — Ты вполне мог сказать правду, для разнообразия, и девушка могла тебе понравиться. И тебя действительно могли подставить. Если честно, я почти уверена в этом. То есть кое-что позволяет мне думать, что так оно и есть..
— Кое-что? — устраиваясь напротив меня на корточках, спросил Лукьянов.
— Ага. — Я взглянула на часы. — Обсуждать все это сейчас не стоит. Ребятишки могут оказаться умнее, чем мы думаем. — Я поднялась и пошла к двери. — Надеюсь, у тебя есть безопасное убежище. Зная тебя, я почти уверена: ты об этом позаботился. — Он не ответил, и я расценила это как согласие. — Так вот. Я разберусь, что за хрень происходит и кому понадобилось подставлять тебя, но на это понадобится время. Трудно сказать, сколько, может, неделя, может, месяц, а может, пара дней.
— И ты предлагаешь мне все это время отсиживаться в какой-нибудь норе? — хмыкнул он. Лукьянов ужасно самолюбив, и сейчас его самолюбие было задето.
— А ты что хочешь?
— Чтобы мы…
— Не пойдет, — перебила я. — Местоимение «мы» к нашему случаю не подходит.
— Ты мне не доверяешь? — вроде бы удивился он.
— А у тебя могут быть в этом сомнения? — в свою очередь, удивилась я. — Мне не нужен напарник, за которым надо приглядывать двадцать четыре часа в сутки. Если тебя мое предложение не устраивает…
— Не устраивает, — зло сказал он.
Я пожала плечами и шагнула к двери, а он опять схватил меня за руку.
— Наслаждаешься ситуацией, да? Наконец-то я в дерьме по самые уши…
— И что в этом для меня хорошего? — удивилась я. — Постарайся не задавать дурацких вопросов. И не звони мне, это опасно. Если мне повезет, ты об этом узнаешь очень быстро.
Теперь он ничего не ответил, и это позволило мне спокойно покинуть чердак.
Ритка открыла сразу, как будто все это время паслась у двери.
— В чем дело? — жарко зашептала она. — Я тут чуть с ума не сошла.
— Ритка, ты хороший человек? — спросила я.
— Ну… — нахмурилась она.
— Возьми на время мою собаку.
— С какой стати?
— Работы полно. Сашка сидит дома и злится на меня.
— Чего ты мне лепишь? — взорвалась она и потащила в кухню. Из гостиной выглянул ее супруг, но Ритка захлопнула дверь перед его носом, а я порадовалась за Сашку, он устроился в кресле перед телевизором, заботливо прикрытый пледом.
— Ты хороший человек, — удовлетворенно кивнула я. — Моя собака в надежных руках.
— Немедленно объясни, что происходит.
Зная Риткину безотвязность, я понимала, что рассказать ей что-то придется, и теперь прикидывала, что стоит поведать ей, а что лучше утаить.
— Понимаешь, тут такая штука, — заунывно начала я. — В этом деле открылись кое-какие… короче, дельце малоприятное.
— А что Дед? — нахмурилась Ритка.
— Дед, как всегда, темнит и в руки не дается… Я лезу не в свое дело, что не очень-то приятно, поэтому Сашке лучше пожить у тебя.
— Ты… — Ритка сглотнула, глядя на меня с печалью. — Ты хочешь помочь ему? — наконец-то выговорила она.
— Кому? — попыталась я выглядеть удивленной.
— Брось. Ты что, забыла, где я работаю? Ольга… — Она взяла меня за руку, бестолково теребила пальцы, похоже, совершенно этого не замечая. — Он… убийца. И он тебя не любит. Ты это знаешь лучше меня. Будь это иначе, он бы тебя никогда не бросил. Таких, как ты, не бросают.
— Не преувеличивай, — оптимистично улыбнулась я. — Всех бросают. И я не собираюсь ему помогать. Я просто хочу разобраться. Это не одно и то же. А теперь я пойду, ладно?
— Подожди, — жалобно попросила она, так жалобно, что у меня дрогнуло сердце. — Поговори со мной. Черт возьми, по-твоему, я гожусь лишь на то, чтобы посидеть с твоей собакой?
— Зря ты так, — вздохнула я. — Я тебя люблю. И это просто дело, каких было с десяток. Я разберусь, честно. А потом мы с тобой поболтаем. — Я поцеловала ее и заспешила к двери.
Наверное, в тот момент я действительно верила в то, что говорила. Есть дело, мне предстоит в нем разобраться и всем воздать по заслугам, если получится. Только и всего. Но где-то в глубине души меня уже грызла и мучила мысль, что вот появился Лукьянов, и я готова забыть, кто он и что он. И прав был Тагаев, когда говорил: стоит возникнуть личному интересу, и справедливость по боку. Все мы продажны, просто у каждого своя цена. Выходит, моя цена — Лукьянов. «Чушь», — утешала я себя, не особо себе самой веря. Зато знала другое: за свои слова придется платить, когда-то я сказала Лукьянову: «Я люблю тебя, я умру за тебя». Я сказала, а теперь слово надо держать, иначе грош ему цена, иначе грош цена всему, во что я верю.
Ох, как хреново было на душе, сплошной классицизм, ей-богу, когда ум с сердцем не в ладу и чувства с долгом. А кому я, собственно говоря, должна? Деду? Его электорату? Тогда кому? «Перестань молоть вздор, — одернула я себя, садясь в машину. — Просто делай то, что и так намеревалась сделать, а дурацкие мысли засунь куда подальше». Но не получалось. И чем больше я думала, тем больше была самой себе противна.
Возвращаться домой мне не хотелось. Я заглянула в первый попавшийся бар и просидела там часа два, выпила мартини и попыталась смотреть на жизнь легко и с оптимизмом, пока не поняла простую вещь: слова сами по себе ничего не значат, ни мои, ни чужие. Я любила Лукьянова, хуже того, я его и сейчас люблю. И я не хочу, чтобы ему свернули шею, хоть он этого и заслуживает. А коли так…
— Полное дерьмо, — пробормотала я, отодвигая рюмку, расплатилась и поехала домой.
Ложиться спать было бессмысленно, все равно не усну. Без Сашки квартира казалась чужой, неуютной, и я бестолково бродила по ней, насвистывала модный мотивчик, перекладывала какие-то вещи, пробовала читать любимый словарь, но через полчаса зашвырнула его в угол, а потом, выключив свет, таращилась в потолок и изводила себя все теми же мыслями.
Часа через два я услышала наверху шорох. Третий этаж пустовал, и наличие там какой-то жизни меня насторожило. Я села, не включая свет, и стала ждать, что будет дальше. Первыми на ум пришли шустрые ребята: усомнившись в моих словах, они вполне могли проверить квартиру или устроить мне допрос с пристрастием. Я зло чертыхнулась, вспомнив, что у меня нет даже газового баллончика, чтобы с честью отстаивать свободу и независимость. Надо будет заехать к Лялину и выпросить пушку. При одной мысли об этом меня передернуло, оружие я терпеть не могла, потому что дважды мне пришлось им воспользоваться, и это были далеко не самые лучшие страницы моей жизни. Если честно, очень хотелось забыть об этом, но, как всегда, не получалось.
Я вытянула ноги на соседнее кресло, настороженно прислушиваясь. Прошло минуты две, прежде чем я смогла различить шаги. Кто-то осторожно спускался по лестнице. Потом тишина и вновь шаги. Я надеялась увидеть Тагаева, потому что он был все-таки предпочтительнее шустрых ребят, или, к примеру, Деда, хотя совершенно непонятно, с какой стати ему прятаться наверху, но тут Лукьянов сказал: