По мере расклада мужики посерьезнели и подтянулись к столу. К моменту обозначения плана совместных действий, когда Аня уже только переводила Грину и Старшему, атмосфера приобрела довольно конструктивный характер.
— Угу, — вникнув в суть плана, задумался Старший, — примерно понял. Слышь, сестренка, сходи-ка маякни там «бредлику», чтоб шмалять не начал.
Аня глянула на часы и сорвалась с места, дивясь выдержке Грина — до открытия огня оставалось около трех минут.
Грин остановил ее, и они вышли вместе. Оставив Аню у модуля, Грин сходил к «Бредли», уставившемуся тонким хоботом ствола на каре разноцветных пластиковых коробочек. Снова диалог на американском военном жаргоне. Аня опять поняла лишь несколько слов; но до чего же родным теперь кажется еще неделю назад приятный, но совершенно посторонний голос… Лязгнул бээмпэшный люк, Грин вернулся и встал рядом с Анной, придерживая ее за рукав.
— Чего мы ждем?
— Слушай. И давай-ка подойдем поближе. Снегом не скрипи!
Через возню в тамбуре было слышно, как обладатель украинского прононса на хорошем английском пытается расспросить скулящую Сару. Грин снова дернул Аню за рукав и, смеясь, склонился к ней, обжигая ухо горячим шепотом:
— Слышишь? Вон как, оказывается, russian private знают язык.
— Это же ваша, американская пословица: «Умеешь считать до десяти, остановись на семи»?
— Точно.
— Опс. Сара колется.
— А что ей остается делать. Попала, тварь…
— Ты ее для этого сюда и привез?
— Конечно. Наши слова — это только наши слова. А тут, понимаешь, первоисточник…
— Они же ее убьют.
— Скорее всего. Зато не придется никого ни в чем убеждать.
— Грин, ты скотина.
— Я знаю. Все, пошли.
— …и как только DF кончится, генераторы встанут, — закончил пояснять Хохляцкий Акцент. Видимо, тем, кто не настолько волок по-английски, чтоб понять сбивчивое лепетание логистки.
Генераторы уже час как стоят. Все-таки мужики иногда как малые дети, верят любому слову, — подумала Аня, поднимаясь за Грином в модуль по липкой лестнице.
— Заебись, — со странноватым весельем провозгласил из командирского кресла Старший, — а налево солярку наладила вот эта вот сучка. Правильно? Пра-а-авильно.
Русский взял со стола огромный израильский пистолет и направил ствол в лоб прижавшейся к стене Сары. Грин перешагнул порог и дернул Аню за руку, останавливая рядом с собой — линия огня проходила в паре шагов.
— Значит, вот эта самая сучара подставила всю базу и меня лично. Хуй с ней, с базой, но вот со мной, подруга, ты поднаебалась… — пробурчал под нос русский и перевел тяжелый взгляд на Аню: — Как там тебя, Аня? Не знаю, Аня, зачем ты ее с собой таскаешь, но эта манда добегалась.
— Она не понимает.
— Все она, падла, понимает, — безжалостно ухмыльнулся Старший, — да, сучье пиндосское? Where are my DF, whore?
Сара тихонько завыла, ее руки заметались по телу — все понявший организм готовился к броску в черные воды, наплевав на еще протестующее сознание: будет надо — догонит.
— Может, не… — неуверенно пробормотала Аня, но здоровенная пушка русского оглушительно грохнула, оборвав нарастающий скулеж.
Сквозь звон в ушах Аня скорее не услышала, а почувствовала, как позади нее ударилось о хлипкую пластиковую стену тело логистки. Сползло на пол, укладываясь не по живому, а как придется. Что-то ритмично зашуршало, задергалось, и Анна еле справилась с подступающей тошнотой. Грин усадил ее, не давая особо поворачиваться, и вернулся на свое место.
Аня молчала, Грин спокойно наблюдал за движениями русских, удобно расположив на бедре винтовку.
— А не дурак этот мистер-твистер, — закуривая, отметил до сих пор молчавший седой частник с ручным пулеметом на коленях, — слышь, мужики. Если без кидалова, то может нормально получиться.
— Да, — подтвердил Старший, — если без кидалова.
— Самим-то понадежнее…
— Ага, самим… С солярой-то жопа, — злобно прошипел молодой, — оказывается.
— Если наша глыбоко уважаемая леди-босс не ездит нам по ушам, то хватит. Отсюда свалить, а там… Там уж разберемся.
— Да. Главное, свалить из этой сраной дыры.
Высказавшись, все дружно обернулись к Старшему.
— Герася, решай.
— Да, давай, скажи. С этими или как сами думали?
— Несогласные есть? — равнодушно обронил Старший.
— Да нет, Герась, — переглянулись частники, — лучше плохо ехать, сам знаешь… Вроде как типа консенсус.
— Консенсус достихнут, товарышши, процесс пошол; хлавное — начать… — очень похоже передразнил какого-то забытого русского политика Хохол.
— Ну че, сестренка. Правление колхоза постановило. Наших пять мест, так?
— Так. Можно больше.
— Нам больше не надо. Генераторную мы возьмем под контроль, вон, Лялик с Березой пацанов возьмут, присмотрят. Вырубят генераторы и сольют соляру ваши, я так понял?
Аня снова перевела, и Грин, обойдясь без слов, подтвердил кивком. Русский продолжил:
— Fuel store за Хохлом, там к нему еще один наш подтянется, с ними человек десять будет. Так что за эти объекты расслабься. Все, кто под нами остался, отработают на задачу. Я буду с вами, постоянно. Во избежание всяких разных случайностей. Нам случайности ни к чему, согласна?
— Да не вопрос, Герась. Я никого кидать не собираюсь.
— Как сказала, «Герась»? Ты это, давай-ка без панибратства с личным составом. Целая, понимаешь, «и. о.», а простого рядового Герасей обзывает. Еще иди Хохла «Хохлом» назови. Это я им «Герася», а тебе… — отозвался Старший, — …хотя ладно. Так, короче.
— Ну что, решил, как отзываться? — съехидничала Аня, — а с мелочами потом разберемся?
— Быстрая, ишь ты. И с мелочами разберемся, угадала. Короче, слушай, с динкорповскими тебе не о чем договариваться не надо. Туда даже не суйтесь, а то там с тобой быстро договорятся, хе-хе, на субботничек для личного состава. А Ромео твой там стопудово пулю схавает. Это у нас тут калям-балям, а там албанцы-хорванцы ни с тобой, ни с ним базарить долго не станут. Ты давай-ка спроси своего Ромео, куда он собирается своих девать. Там у него взвод. Мне интересно — где он будет, когда мы заправимся.
— Я уже отдал приказ расставлять их по углам внешки. На базе останется только караул и спящая смена. Плюс связисты. Остальные уже сейчас выдвигаются на углы периметра и будут сидеть в лесу все это время, — перевела Анна иринисам, заметив, как удовлетворенно переглянулись мистер Синяк На Полморды с мистером Хохляцкий Акцент.
— Хираусья, а ты динкорповских не опасаешься? Не придут ли они к точно таким же выводам и не начнут действовать аналогично? — спросил Грин, и Аня начала переводить, но Старший прервал ее:
— Да не трудись, Аня, разбираю я по-ихнему. Сам ты херасья, морда нерусская… — хмыкнул Старший, перейдя на вполне уверенный америкен инглиш, — нет, не опасаюсь. Уж поверь, полвзвода албанцев найдут чем заняться, пока с них службу не спрашивают. Плюс я им сейчас человечка зашлю, долг отдать. Денег, правда, у меня нет; а вот драгсом могу. Им на радостях не до нас станет… Раяссалу! — гаркнул русский, и в модуль вбежал давешний эстонец с разбитым лицом.
Русский склонился, накрыв рукой Desert Eagle, и зазвенел под столом дверцей сейфа. Вытащил сверток в пластиковом грипере, бросил на стол.
— Сюда слушай. Пойдешь в Динкорп, только в расположение там, смотри, не заходи. Подойдешь с наружной стороны к белому модулю и позовешь под окном, постучи, если не услышат. Вызовешь Ибру, Ибрагима, это типа старшего у них. Отдашь пакет. От меня, скажи. Ибра этот спросит, че мы тут делаем, — скажи, мол, бухаем, спьяну чухну хуярим, тебе вон наваляли. Если не спросит, все равно скажи. Понял? Бегом, — проводив глазами эстонца, Старший продолжил: — Хохол. Береза. Что делать — знаете. Давайте, мужики. Чтоб до подхода этих ни одна блядь ни капли не слила. Я пока с этими покатаюсь. Хохол, слышь? Коробок этот отверни, — русский пнул под столом сейф, звякнула дверца, — в машину кинь, пусть с тобой пока побудет.
28
— Купы-ы-ыла мамо коныка, а ко-о-онык без ногы-ы-ы…
Рассвет уже совсем на подходе; болезненно-желтые разводы на востоке превратили черное в серое. В этой мутной полумгле видно едва ли не хуже, чем ночью, и люди, бредущие меж холмов, покрытых сухим осыпающимся снегом, оступаются и проваливаются все чаще. В некоторых снежных курганах угадываются квадраты и прямоугольники — видимо, здесь когда-то стояли то ли дома, то ли гаражи, то ли еще какие результаты человеческой деятельности, но сейчас все это до неузнаваемости искажено толстым слоем скрипучего снега, с наветренной стороны препятствий достигающего двухметровой толщины.
— Купы-ы-ыла мамо коныка, а ко-о-онык без нохы-ы-ы… Правее прими, чучело. Там по самы яйцы, не видишь, что ли…
Эдгар шел уже не из последних сил, они кончились еще вчера, когда раздолбавшие колонну местные, навьючив их с Мартином неподъемной кучей трофеев, всю дорогу гнали на пинках по глубокому снегу. События, последовавшие за этим, разум старательно прятал по самым отдаленным уголкам мозга — разум берег себя, понимая, что не выдержит даже мельком брошенного взгляда на кадры этой ночи, зачем-то сохраненные безжалостной памятью.
Кое-как переставляя вареные макаронины ног, он с трудом, как сквозь толстую стену, разбирал команды шагающего позади существа. После ночи в теплоузле считать это человеком Эдгар не мог — и был, честно говоря, не слишком далек от истины.
— Купы-ы-ыла мамо коныка, а ко-о-онык без ногы-ы-ы… — в очередной раз хрипло провыло существо за его спиной, и Эдгар привычно содрогнулся всем телом. Пленный держался за эту периодически звучащую за спиной фразу, как за единственную связь с растаявшей за ночь реальностью, но спазм от хриплого воя всякий раз скручивал внутренности и отпускал лишь через несколько шагов.
— Э. Подымайся уже. Цыгель-цыгель.
Пленный лежал на снегу, и встать у него никак не получалось. Нет, он не косил — Ахмет видел, что он более-менее честно старается исполнить его приказ, но… Ноги не держали: то и дело подламываясь, они не давали пленному сохранять вертикальное положение, раз за разом отправляя его носом в сухой, обдирающий лицо снег. Такое бывает. Близкое к пределу напряжение иногда подбрасывает организму такие шутки, о которых ничего не известно даже самым ученым невропатологам; зато бывает, что о таких парамедицинских случаях прекрасно осведомлены обыкновенные солдаты на передовой — и о методах лечения, кстати, тоже.