– Без команды – в бою всем смерть. Понял? Если деловой такой – давай, вставай командовать, я не спорю. – Сережик, грамотно выполняя полученные инструкции, подошел и вперился в глаза второго пулеметчика, заставляя сморгнуть. – Если ты берешь командование, я строюсь и все выполняю. Без лишних пиздежей. За которые в бою стреляют вообще-то. Ну че, берешь командование?
– Ты кого там стрелять собрался? – закрутил жопой перед пареньком взрослый мужик.
– На вопрос ответь.
Все, у мужика теперь была одна дорожка – спрыгивать с темы, и Ахмет снова склонился над волыной, наблюдая за реакцией притихших в ожидании развязки мужиков.
– Че?
– Берешь ты команду или нет.
– Вот ты доебался, малой! Генерал прям, фу-ты ну-ты… Командуй на здоровье, не надо мне ниче…
– Тогда слушай, что тебе говорят. По-другому здесь не будет – или командуешь, или подчиняешься, – грамотно додавил пулеметчика Серега.
Ахмет заметил, как одобрительно-удивленно переглянулись двое из наблюдавших за этой сценкой пыштымцев, Евтей с коренастым цыганистым парнем… Ага. Вот и актив молодому рогу. Так. Перестановочка. Этих сжечь нельзя никак, это Сережке поддержка будет… Ахмет наскоро закончил чистку, собрал свою волыну и на глазах у всех, словно само собой разумеющееся, взял на чистку Сережикову.
– Па-а-а-т-тянись! Ходу, братцы, ходу! – прикрикнул Серега на своих людей, срываясь на юношеский фальцет: пыхтящие мужики немного подрастянулись на заметенном подъеме.
– Эй, Буденный, бля, не загони народ… Им воевать еще, – тяжко выдохнул Ахмет, подымаясь вслед за Серегой на гребень.
– Ни хера. Еще тебе – минировать, им позиции занимать, опять же инструктаж… И так слишком долго идем.
– Слышь, пока народ не подошел… – Ахмет подтянул парнишку за погон волыны. – Переставь. Этого, Евтея, с тем, цыганистым…
– Ты про Сытого, што ль?
– Не знаю, как отзывается, этот, в малахае-то рыжем…
– Ну, Сытый. Сытых фамилия. А че, Старый? Зачем?
– Слушай. Сделай, чтоб эти двое в конце оказались. Они против фуры не должны попасть, третьим и четвертым от меня. Там самая жопа будет. Ставь в конец самый, я их сам проинструктирую. А че да зачем – потом разотру. Ладно, все, народ идет.
На рубеже Серега разложил своих по гребню, слово в слово оттарабанив каждому его задачу. Ахмет, словно случайно выдернув из толпы намеченных к сохранению мужиков, пошел устраивать закладку.
– Вот, смотри, Евтей, Сытый. Берете вот фанерку и вырезаете верхний слой снега, где его ветром уплотнило, но подальше, где с дороги не видать. Вниз никто не лезет, чтоб ни одного следа, поняли?
– Понятно. Слышь, Ахмет, а не до хуя взрывчатки-то? Не сдует нас?
– Сколь надо. Первым БМП ихняя пойдет, ее по-любому гасить надо. Если в строю останется, пиздец нам безо всяких – у нее пушка автоматическая, то ли двадцать, то ли двадцать пять миллиметров. Окажется наводчик не полный идиот, одна нормальная очередь – и с гребня только каша потечет.
– Оба-на… Тогда постарайся уж, товарищ сапер.
– Ничо-о-о… Хорошо хоть не наша. Она, парни, алюминиевая, прикиньте? Правда, лист стальной есть на днище, но все же как-то легче на душе, люминий не чугуний… Все, все! Хорош пиздеть, давайте уже двигайтесь!
Старый прошел на средину гладкой снежной целины и какое-то время стоял, глядя в сторону, откуда должна была появиться колонна, потом повернулся и какое-то время разглядывал противоположную сторону дороги.
«Смотрит, где БМП пройдет… – догадался Серега. – …Как он определяет, где? Или… так, наобум? Не может быть. Или как раз и может? Бля, хоть бы он не наебался…»
Постояв, Старый решился, достал из-за пазухи точно такую же фанерку, какие раздал пацанам, и начал аккуратно вырезать из слежанного снега грубые рассыпающиеся кирпичи.
Серега разложил людей, стоя над душой, пока каждый не прихватил ствол к деревцу[79] и не накрутил на голову косынку из ветхой простыни. Сытый с Евтеем еще лазали под гребнем, таская Старому куски наста. Старый, закончив с закладкой, мостил оставленную борозду, придавая уложенным кускам форму естественных заструг вороньим крылышком, разбивая все равно заметную полосу кустами, срезанными целиком.
…Блин, все равно, видно же, оценил качество маскировки Серега. Или, может, только отсюда так? Хотя, наверно, засыпет, за час-то… Эх, хоть бы чуть посильнее пошел… Ладно, здесь вроде все; пулеметчики теперь…
– Смотрите, мужики, пока эти не повыскакивают, никакого кипиша. Они должны вылезти под насыпь, все. Как вылезут – давайте. Дружно, чтоб охуели. Чтоб ни одна сука башки не подняла. И это, с середки, чтоб перелет-недолет зря не пропадал. По технике – ни-ни, только по живой силе. Техника наша. За сектора не вылазить, ясно?
Пулеметчики кивнули. В повадке взрослых, битых на все стороны мужиков не было и следа недоверия к словам, по сути, пацана, все военные подвиги которого сводились к бегству после краж разной степени удачливости; и неумело запоротому в подвалах бывшего «Дома одежды» сверстнику, точно так же пытавшемуся наладить жизнь после зачистки.
– Твари, сука. Ублюдки косоглазые. Слышь, Томас, как Командир с ними справлялся-то? Ведь как шелковые ходили.
– Не знаю… Сам думмаю, Иггорь. Эх, жаль, Иванова убили, ты замечал, он с ними нормально управлялся. А ведь без году неделя служил.
– Томас, надо их контракты повнимательней посмотреть. Где-то там собака порылась, жопой чую. Кстати, слышь? Че-то у меня как-то на душе хуево.
– Из-за этой сукки?
– Наверно… Хотя вроде нормально получилось, а? Соточка – опаньки, упала. И выкатываем всего пятнадцать процентов.
– Сто тесятть. Я смету на сто тесятть отправил, – приглушив голос и зажав микрофон, улыбнулся эстонец. – Премия за моральный вретт. Пятерку – кураторам, пятерку попилим… Э! Кутта это он! – Эстонец ткнул пальцем за ухо и заорал в гарнитуру:
– Э! На броне! Пасвалис, стоятть, йоп фашу мат! Поворот не видишь?! Назад сдай и налефо, толбоепп! Карта есть?! Карту смотри!
Савчук с молчаливо трясшимся сзади пулеметчиком деликатно хохотнули, глядя на разбушевавшегося Командира: как быстро, оказывается, должность обучает русскому командному. А ведь пришел когда, был что твой замминистра – нос в потолок, с рядовыми на «вы», платочки-галстучки… Укатали чухонскую сивку русские горки. Брэдли клюнул носом, тормозя, и зажал левый фрикцион. Развернувшись в фонтане снега и выхлопа, срезал угол и покатил по целине, в которой едва угадывалась дорога на Пыштым. Ехать за Бредли было приятно, гусеницы превращали колею в плотно спрессованный нескользкий наст.
– Иггорь, как снег, пройдем?
– Да пройдем, чего там. Если че – вон, Брэдли есть, вытянет. Ты лучше вот что скажи – с группировкой мы как теперь? Если MLRSами надо будет отработать, как они?
– А что, думаешь – утвердят меня?
– Похоже. Я уже заместительские подсчитываю, хе-хе. Шесть лет служу, и замена всегда в течение суток максимум. Так что думай, Командир. О, смотри. Кому это мы понадобились? – Савчук поднял повизгивающий планшет, на экране которого появилось окно с требованием ввести командирский PIN. В принципе, такого быть не должно – рассылка внутри Компании дело обычное, но вот так, по боевому каналу, во время операции… Получалось, что приоритет месседжа позволил ему послать и московское командование NCA Division, и тем более местное екатеринбургское.
– Иггорь, это что-то серьезное. – Командир дал команду на остановку и неуловимой дробью вбил свой номер.
– Чего там?
– Погоди… Это… Этто что еще за новостти… Ты понял? Отменили бакс! Тепперь будет какое-то глобо… Так… Ну, это понятно, обещают, что никто не потеряет… Ага, евро будет еще месяц, – успокоился Томас, вернул на экран карту и скомандовал доложить готовность.
– Погоди, как это еще – отменили бакс?! Ты че? – выдохнул Савчук, хранивший изрядную сумму в потрепанных полтинниках и сотках, но эстонец не слушал, принимая доклады о готовности к маршу.
– Продолжить движение! – спокойно распорядился Командир и повернулся к Савчуку. – А вот так. Теперь вместо федерального резерва будет Голдман Сакс. Только безнал, все наши счета уже там.
– Ваш-шу мм-м-мать! – скривился Савчук, врубая пониженную. – Нет, а?!
Он сейчас завидовал даже нищему, но ничего не потерявшему пулеметчику-хохлу, трясшемуся позади, чего уж говорить об этом проклятом чухонце, предусмотрительно, как оказалось, переворачивавшем все свои боковые доходы в евро… А мы, мудаки, еще смеялись над ним… – скрипнул зубами Савчук. Первая, вторая. Разогнавшись, «хамвик» легко катился по рубчатой колее, догоняя притормозившего перед поворотом Брэдли… Бляди! Ну и че я теперь буду делать с вашими ебаными бумажками? А?! – Савчука разъедало изнутри самое настоящее отчаяние. Выход в отставку, маячивший уже не в безнадежно отдаленной перспективе, домик в Коста-дель-Соль, необременительный курортный бизнесок типа бара или прогулочного катера, все, все, все бля! – растаяло во вновь ставшей расплывчатой и враждебной перспективе.
– Суки, пидар-р-расы!!! Столько, блядь, лет отхуярил на этих… – Договорить ему не удалось: из внезапно заполнившей весь передний обзор мутной тучи прилетел кусок гусеницы Брэдли, лишив тело Савчука плеча с рукой и всего левого бока. Бешено вращающийся трак, не потерявший и десятой доли энергии, чисто срезал левую сторону кресла, пронзил смешную жесть кузова и с гудящим свистом ушел в чахлую березовую рощицу слева от дороги.
Словно задумавшись, пойманный взрывом четко на середине корпуса «Бредли» замер на миг и, ускоряясь, завалился на левый борт. Не удержался – борт лег как раз на невидимую под уцелевшим снегом обочину, наклоненную в кювет, и опорные катки, не выдержав двадцати тонн, подломились. БМП тяжко ухнул под откос, подняв тучу снега.
А ведь едва не пришлось отменять операцию – колонна по непонятной причине остановилась сотни за три до засады, причем Ахмет четко ощутил разбежавшуюся оттуда вспышку беспокойства; но потом как ни в чем ни бывало тронулась – и головной БМП четко накрыл собой фугас, не вильнув и не отклонившись от самой разумной траектории.