Вокруг внесенного на блок ириниса поднялась сочувственная суета, но Райерсон решительно выдернул его из кольца динкорповских и утащил в бывшую серверную, из которой нынешние хозяева блока устроили столовку.
– Во сука…
– Точно, Дмитар. Даже отдышаться ему не дал…
– Ты заметил, он раненый, нет? Вроде как все штаны в кровище.
– Так, что столпились? Фатмир, бля! Башким!
Вы где должны находиться?! Мухой наверх, распиздяи! Вы че, перед этим меня подставить решили?! – очнулся наконец старший.
– Туртко, а с этим че делать?
– С этим? – Старший посмотрел на брошенного у входа местного, напоминающего кучу хрипло дышащего тряпья. – А мы его спросим пока что, где он такие штаны с сапогами взял, где разгрузку такую. Обшмонать опять же надо. Так, ну-ка взяли его. Дмитар, помогай, я подстрахую.
Приблизившись, албанец попинал кучу в район живота, пытаясь вызвать реакцию.
– Это чмо там не сдохло?
– Не, скулит. О, иринис-то молодец, руки ему связал.
Коротко размахнувшись, албанец вбил мысок ботинка уже покрепче. Местный только хакнул и забулькал, хватая ртом воздух, но тут же затих, выпустив изо рта вялую струйку кровавых слюней.
– Э, Агим, кончай. Вишь, кровь из грызла уже.
– Да это слюни. Ху ли ему будет…
– Щас сдохнет еще.
– А и хуй с ним. Что русский, что серб, какая разница.
– Ага, «хуй с ним». Папа видел, что он живой еще был.
– Че, разложим шмонать или на стуле? А, Туртко?
– Да давай на стул сразу. Че там корячиться, все равно еле живой.
Старший отставил винтовку к стене и подтянул стул под лампу.
– Сюда тащите.
– Фу, вонючий, гандон.
– А ху ли думал.
– Скотч где? Есть скотч?
– Дмитар, сходи, скотч глянь. И этого засоню давай подымай, пусть помогает!
– Давай, подержу пока. Слышь, Агим, давай ему руки за спинку. Да срежь ты эту хреновину… Во…
Давай, перехватываю. Че-то ворочается, сучонок… Э, а ну сиди норма…
Агим не успел понять, что произошло – глаза склонившегося над пленным Туртко вдруг остановились и стали какими-то не такими, а изо рта выплеснулась темная жижа… Блюет, что ли? – изумился выходке командира албанец, но тут же как-то забыл о своем изумлении – в солнечное сплетение что-то больно уперлось, видимо, на плече местного торчала какая-то то ли пряжка, то ли что-то еще, и внутри стало как-то очень необычно – тело словно потеряло вес и едва касалось пола подошвами. Попытавшись отодвинуться, Агим успел заметить лишь смазанное движение – пленный почему-то вставал… «Как это…» – снова начал было удивляться Агим, но продолжить не успел – Ахмет резко провернул широкое лезвие кухаря, и сознание албанца угасло, оставив под столом стучащее ногами тело.
Скользнув в приоткрытую дверь спальника, Ахмет, не прерывая движения, подбежал на цырлах к копошащемуся в картонной коробке бойцу и с обеих рук вбил кухаря в склоненный затылок. Неясно хрупнуло, и боец кулем ткнулся в короб, не издав ни звука. Придержав тело, Ахмет враскачку выдернул кухаря, устроил бойца к стойке нар и аккуратно перетек к спящему, умудрившемуся проспать собственную смерть. Прикончив его прямо через одеяло, выскочил в караулку и прислушался: нет кипеша? Нет. Сунув кухаря обратно в картонные ножны, Ахмет выкинул обойму из подобранного глока, вставил и дослал… Так. Теперь наверх или этого…
Тело Райерсона сразу почувствовало неладное. Однако для сообщений с другими людьми хозяину требовалось сознание, и тело безропотно уступало, пока было в силах.
Поняв, что с отвесившим губу иринисом что-то не так – и здорово не так, Райерсон наконец прислушался к внутреннему голосу и обомлел. Да. «Здорово не так» – это сказано очень мягко. Успеть. Этот местный, похоже, чуть было не сумел нас всех провести. Успеть. Срочно наверх – может, они уже окружают пост. Нет, как все-таки нагло-то, а… Тело еще пыталось сообщить охваченному догадкой сознанию, что успевать уже некуда, что за дверью подозрительно тихо, а нормальный безопасный фон отсутствует уже довольно длительное время – значит, затвором щелкал Кто-то Чужой; но Райерсон уже тянул дверь на себя.
Вопрос «Наверх или этого» решился сам. Почувствовав приближение человека за дверью, Ахмет подтянулся к двери вплотную и приготовился бить.
Едва дверь раскрылась на удар, Ахмет одновременно с шагом вперед от души ткнул стволом в район рта появившегося силуэта.
В глазах майора полыхнуло, рот наполнился рассыпчатой жгучей болью, почти непереносимой, – но тело успело понять, что от него требуется, и мягко опустило себя, следуя за жестко тянущим вниз стволом сначала на колени, а потом на бок.
Дождавшись более-менее осмысленного взгляда, Ахмет вопросительно пошевелил во рту американца хрустящее обломками тягучее крошево – мол, все понял? Морщась и глотая бой, тело Райерсона дернуло головой – все.
– О’кей, – резиново ухмыльнулось одноглазое чудовище, втыкая ствол Райерсону под челюсть.
– По-русски можешь? – тихо спросило чудовище и тут же переформулировало: – Ты понимать рашен? Э… ду ю спик?
– Ы… – Ствол не давал челюсти двигаться, и Райерсон снова дернул головой, едва не ослепнув от жаркой волны боли в разможженном рту.
– Тогда пошли. Стенд ап… энд… о, валкинг.
Райерсон осторожно поднялся, неся поврежденную голову как снаряженную мину. Обшлепав упертого в стену караулки американца, чудовище извлекло содержимое карманов. Боясь пошевелиться, Райерсон слышал, как оно удовлетворенно хмыкало, щелкая затвором беретты:
– Oba-na, kakaya mashinka… I postreliat uzhe uspel. Krutoi tipa, da? James Bond?
Потом сзади послышался пластиковый скрип служебного удостоверения, и русский обозначил знание начатков английского:
– Marc Elvin Ryersohn. US Navy. Да ты у нас целый майор, смотри-ка. Породистый, значит… Че ж ты здесь забыл, моряк с печки бряк? Ладно, пошли.
Поняв, что надо идти, Райерсон тем не менее предпочел дождаться тычка собственным глушителем:
– Ну, че стал. Go. Те, наверху, по-русски понимают?
– No… Нет. Albanians. Это албаншы, – скорчив страдальческую гримасу, прошепелявил майор. Он быстро сообразил, что статус русскоговорящего нынче критерий отбора в живые… Да хоть бы они вообще русскими были. Нашел дурака…
Русский толкал его к лестнице наверх, и Райерсон, неловко переставляя чужие ноги, молился, чтобы бойцы наверху не среагировали. Однако все обошлось – русский не позволил бойцам даже толком обернуться, из-за спины майора сноровисто прострелив головы всем троим.
Держа Райерсона на прицеле, русский обошел все амбразуры, осматривая местность.
– Есть еще? More?
– Нет, – понял русского Райерсон. – Only… все здесь есть, там нет. Никто.
– За сколько приедут? In car? That time? – ткнул пальцем русский в сторону базы.
– Нет… Не приехать. Не узнать… – Майор замешкался, силясь вырвать из памяти то шипящее змеиное слово, которым русские называют connect, и изобразил человека, прислушивающегося к телефонной трубке. – Connect…
– А, нет коннекта, – догадался русский. – Связь кирдык. No signal, aгa?
Райерсон поспешно кивнул.
– О’кей, – снова улыбнулся Райерсону русский, поднимаясь. – Тогда go, морячок. Very speed. Или fast.
«…Куда? – задыхаясь от бега по сугробам, панически думал Райерсон. – И зачем?… Все равно пристрелит, зачем я бегу?…»
Однако сбавлять темп не решался – попытавшись разок потормозить, он получил очень внятное предупреждение, и его тело зареклось впредь творить такие глупости. Лучше уж умереть на бегу, думал майор, хотя прекрасно знал, что ни от бега, ни от потери крови не умрет: о первом в свое время позаботились инструкторы, а второе – от такого еще никто не умирал, течет уже не так и сильно, не то что в первые мгновения, от силы пару унций в минуту. Когда дорога осталась далеко позади, русский перешел на шаг, и Райерсон облегченно принялся заматывать оторванным воротником рубашки место, где несколько минут назад был указательный палец. Кровь капала на и без того багряный от восходящего солнца снег и потому казалась чем-то излишним и безобидным.
Оглядевшись, Райерсон понял, куда его так целеустремленно гонит русский – они явно направлялись в сторону кладбища, виднеющегося меж покрытыми снегом березами.
Перед самой оградой русский остановился и присел на высокой заструге, указав Райерсону жестом встать перед ним.
– Пора поговорить, морячок.
– Я флуфаю.
– Ты ведь не простой морячок, правильно? Обожди. Слышь, как там тебя, Марк, я тебя не буду спрашивать, как быка – хочешь жить или нет. Я понимаю, что ты не бык, что ты серьезный парень. Жизнь я тебе не предлагаю, ты получаешь жизнь бесплатно. Я предлагаю тебе сделку. Дил. Ты понимаешь, что я говорю?
– Да. Ты хочеф, перфый: не убифать ми, фторой: фделать фделку. Ефли я не хочу, я… – Райерсон изобразил всемирно понятный жест римских цезарей.
– Точно, Марк.
– Ефли хочу?
– Если ты захочешь, то станешь богатым. Rich.
Ты будешь rich. He средне богатым, понял, Марк? No middle, Марк. High. Ферш… тьфу, сука. Андер-стент?
– Да. Но как? Какое время?
– Сейчас.
– Фейфаф?! – изумился Райерсон.
– Фифаф, – передразнил его русский, запустив свободную руку куда-то глубоко под одежду. – Где-то были у меня тут штучки… Где-то были… такие штучки, от которых ты, Марк, паром щас обоссышься… Ага.
Не спуская с майора ствола, русский вытащил тряпицу и принялся разворачивать ее на колене:
– Вот, смотри.
Приглядевшись, Райерсон обомлел: в грязной тряпке громоздилась кучка длинных зеленых шпал, заостренных с одного конца. При изменении угла зрения шпалы поочередно вспыхивали глубоким травяным, и им не мешал даже красный тон рассвета, благородная зелень легко перешибала его.
– Ты знаешь, что это. Да, Марк?
Райерсон судорожно кивнул, чувствуя, как его неприятности перестают быть катастрофой и становятся тем, чем они, собственно, и являются – просто трудностями. Тяжелыми, очень тяжелыми, но преодолимыми. Любую трудность можно преодолеть, если знаешь, зачем тебе это. Если есть смысл. В этих зеленых палочках сконцентрирован новый смысл, ко