— Где же он? — растерянно озираясь, спросил Чучин, остановившись на пороге длинной комнаты, слабо освещенной двумя медными керосиновыми лампами.
— Да вот, перед вами, — офицер кивнул на невысокого рябого человека, который казался совсем карликом рядом с двумя рослыми гвардейцами. Человек испуганно вглядывался в лица вошедших.
Иван лишь устало махнул рукой.
— Эх вы, арестовали какого-то хлюпика, будь он неладен, а рябого опять упустили…
Переводчик перебросился несколькими фразами с офицером и повернулся к Ивану:
— Он говорит, другого рябого в Мазари-Шарифе не видели. Именно этот сегодня был около караван-сарая. Говорит, из любопытства в ворота заглядывал.
— Скажи, чтобы его отпустили, — расстроенно произнес Иван. — Передай афганцам наши извинения и объясни, что произошла ошибка.
Он повернулся и, виновато взглянув на молчавшего все это время Гоппе, вышел из комнаты…
Вновь неопределенность… Вновь тягостное чувство неизвестно где таящейся опасности и беды, незримо, но неотступно следовавшей по пятам, И еще. Недоверие. Раздражающее, досадное недоверие к тем, кто, возможно, его ни в коей мере не заслуживал. Да и не было в натуре Ивана ни способности, ни желания подозревать и сомневаться в своих же, в тех, кто воевал рядом, плечом к плечу… Но сейчас шла война. Война с подлым, незримым врагом, жестоким и последовательным в ударах, наносимых из-за угла. И с таким врагом Чучин столкнулся впервые.
На следующее утро к Чучину зашел Камал, и они вместе отправились прогуляться по городу. С удивлением для себя Иван заметил, что стал сдержаннее с журналистом. Не то чтобы у него закрались сомнения в искренности Камала, скорее он больше стал сомневаться в самом себе. К тому же опять мелькнула тень рябого. Предостережения Тегера тоже сыграли свою роль. Иван вслушивался в каждое слово Камала, однако удивительная откровенность журналиста совершенно обезоруживала его.
Камал рассказывал об обычаях своего народа, о тяжелом труде крестьян, единственным орудием у которых оставался примитивный дедовский кетмень. Они даже зашли на шелкопрядильную фабрику, где вряд ли что-либо менялось в последние двести лет.
— Нравится тебе у нас? — спросил Камал, и, заметив, что Иван медлит с ответом, добавил: — Люди у нас живут, конечно, бедно и убого, но сейчас многое делается для того, чтобы улучшить их положение.
— Мне не нравятся ваши улицы, — откровенно признался Чучин. — Уныло очень. Все жилища одинаковые. Стены глухие, без окон. Не поймешь, где кончается один двор и начинается другой.
— Так уж веками сложилось, — развел руками журналист. — Даже богатые люди не украшают своих домов снаружи. Зато внутри уютно. У нас говорят: «Взгляд разрушает дома».
— Не понял, — глянул на Камала Иван.
— Все просто, — улыбнулся журналист. — Люди хотят избежать чужой зависти и злобы.
— Главное, значит, от своего соседа спрятаться? Нет, такая жизнь не по мне! Я последнюю избу в вологодской деревне на такой дом не променяю. Честному человеку незачем от других таиться.
Шли молча, Иван ощущал неловкость. Он чувствовал, что говорил слишком резко, и не знал, как загладить свою оплошность.
— Смотри! — вдруг остановил его Камал и показал на ребят, веселой гурьбой следовавших за худощавым юношей с коротко подстриженными аккуратными усиками. — Это школьники. Аманулла-хан приказал всех обучать грамоте. А вот этих чиновников видишь? — показал он на молодых людей в европейских спортивных костюмах, проезжавших мимо на лошадях. — Знаешь, куда они направляются?
Чучин пожал плечами.
— Тут недалеко футбольное поле оборудовали, — с довольным видом объяснил Камал. — Нет, что ни говори, а у нас перемен много. Вот, скажем, в учреждениях столы и стулья появились. Тебе это, может быть, покажется смешно, а для нас — целое событие.
Они свернули на шумную базарную улицу и сразу оказались в центре гомонящей толпы. Иван хотел снова повернуть в какой-нибудь тихий переулок, но застыл на месте, пораженный неожиданным зрелищем.
— Что это? — вырвалось у него.
Высокий грузный человек стоял под лучами палящего солнца, прижавшись головой к столбу. Лицо его было белым как полотно, одежда взмокла от пота. Чучин не сразу понял, что означала такая странная поза. И вдруг увидел: ухо человека прибито гвоздем к столбу.
Иван почувствовал, как кровь ударила в виски и пересохло во рту. Первым желанием было броситься на помощь, что-то предпринять, но что?
Он в растерянности повернулся к Камалу, который разговаривал со стоявшим рядом полицейским.
— Эх, вы! — сквозь зубы процедил Иван. — А ты говоришь — эмир, революция, реформы…
— Этот человек нарушил приказ наместника края, и тот его наказал, — смущенно объяснил журналист. — Мне и самому стыдно, когда я вижу такое. Трудно поверить, но мы живем еще в век феодализма. Нельзя изменить все разом. Однако я верю, что школьники, которых мы сегодня видели, не захотят терпеть такие порядки… Мне, — добавил он после легкой заминки, — хочется, чтобы поверил и ты!
Когда Чучин вернулся в караван-сарай, то заметил, что дверь в его комнату приоткрыта.
«Странно», — насторожился Иван. Он подошел к двери и прислушался. Из комнаты доносился легкий шорох. Рука Ивана потянулась к маузеру. Он рывком распахнул дверь и увидел лопавшегося в его вещах худого парнишку в залатанном халате. «Помощник повара Файзулла», — сразу признал его Чучин.
Он схватил поваренка за шиворот. Файзулла не кричал и не пытался вырваться. Чучин потащил его в соседнюю комнату, где сидели Гоппе и Баратов.
В ответ на все вопросы Файзулла только хлопал глазами:
— Нечего с ним цацкаться, — наконец не выдержал Гоппе. — Отведем его к начальнику конвоя. Пусть сам решает, что с ним делать.
— Пошли! — скомандовал Чучин.
— Пожалуйста, не выдавайте меня! — испуганно захныкал мальчишка. — Делайте со мной, что хотите, лучше убейте, только не выдавайте…
— Зачем ты копался в моих вещах? — в сотый раз повторил Иван.
— Я искал деньги, — глотая слезы, всхлипывал Файзулла. — Если об этом узнает охрана, мне отрубят правую руку. Тогда, — жалобно молил поваренок, — я больше не смету помотать семье. Семья у нас большая, а отец старый и не может ее один прокормить.
Файзулла, громко плача, бросился на землю к ногам Гоппе, умоляя простить его.
Ивану стало жаль парнишку. Он хорошо знал, что такое нужда и до чего она может довести человека. Сколько вот таких мальчишек, оборванных и голодных, похожих на загнанных зверенышей, встречал он в Ташкенте, куда они добирались в поисках куска хлеба невесть каким образом, порою — через всю страну.
— Что будем делать с ним? — резко спросил Чучин, пристально глядя в глаза Гоппе.
Гоппе был непреклонен.
— Его надо отдать охране, — ответил он, не задумываясь.
— Они же отрубят ему руку, — возразил Чучин, — здесь такой закон.
— Значит, заслужил, — настаивал на своем Гоппе. — Мы не имеем права вмешиваться в их порядки.
— Но мы погубим его семью, — не сдавался Чучин.
— Почему мы? — раздраженно парировал Гоппе. — Может быть, он все врет? Откуда мы знаем, что у него на уме и что он искал на самом деле?
Гоппе посмотрел на Ивана, но, не выдержав его взгляда, отвел глаза в сторону и махнул рукой Файзулле:
— Ладно. Иди. И чтобы больше я тебя не видел.
МИССИЯ В МОСКВЕ
Смеркалось. Мухаммед Вали-хан отрешенно смотрел в окно вагона, хотя разглядеть там что-либо было уже невозможно. Силуэты медленно проплывавших мимо строений сливались в один темный непроницаемый фон.
— Знаете, Султан Ахмед, — блеснув золотом генеральских погон, повернулся наконец Вали-хан к сидевшему напротив секретарю — совсем еще молодому человеку в офицерской форме, — честно говоря, меня тоже не покидает ощущение, что мы не вовремя едем к русским. Да-да, не вовремя, — заметив его удивленный взгляд, повторил генерал. — Русским теперь не до нас. Идет война, повсюду разруха, голод. Разве могут они сейчас заниматься еще и нашими проблемами?
— Боюсь, что вы правы, — вступил в разговор сидевший в углу человек в мундире казия[3] афганской армии — Мовлеви Сейфуррахман-хан. — Русским сейчас очень трудно. Мне сегодня сообщили, что их главная газета «Правда» вышла на одном листке, потому что не хватает бумаги. Да что там бумага — у них нет ни продовольствия, ни оружия, ни медикаментов. Антанта готовит новое наступление…
— Все это так, — задумчиво произнес Вали-хан. — Но в то же время Ленин и в прошлом году говорил о поддержке борьбы порабощенных народов Востока. Разве тогда большевикам было легче?
Генерал снова бросил долгий взгляд в окно, а затем продолжал:
— Мы проделали нелегкий путь, и это даже хорошо, что пришлось проехать через всю страну и увидеть их жизнь своими глазами. Людям, которые так мужественно борются за свои идеи, можно верить.
Дверь в купе открылась, пропуская четвертого члена миссии — секретаря Феиз Мухаммед-хана.
— Господа, — мягко улыбнулся он, — вы так увлеклись разговором, что не заметили, как мы прибыли в Москву.
За окнами вагона ярко горели вокзальные огни, освещая большую группу встречающих. Их шляпы-котелки и строгие темные костюмы резко контрастировали с внешним видом остальной публики, заполнившей перрон. Через минуту заведующий ближневосточным отделом Народного комиссариата иностранных дел Нариман Нариманов вошел в вагон. Вали-хан поднялся Навстречу.
— Добро пожаловать! — протянул руку Нариманов. — От имени Советской власти и Народного комиссариата иностранных дел я приветствую в вашем лице дружественный нам Афганистан и его первого посла в нашей столице.
Члены афганской миссии во главе с генералом Мухаммедом Вали-ханом вышли на перрон. За ним следовали шесть телохранителей в ярко-красных, расшитых золотыми позументами бешметах и черных каракулевых шапках. Под звуки «Интернационала» афганцы прошли перед строем почетного караула.
Через два дня после прибытия в Москву, 12 октября 1919 года, афганская миссия была принята народным комиссаром иностранных дел Георгием Чичериным, а еще через два дня ровно в 19.00 генерал Мухаммед Вали-хан вошел в рабочий кабинет Ленина.
Владимир Ильич вышел из-за стола.
— Я очень рад видеть в столице нашего рабоче-крестьянского государства представителя дружественного нам афганского народа, народа, который страдает и борется против империалистического ига.
— Я надеюсь, — ответил посол, — что вы поможете освободиться от гнета европейского империализма всему Востоку. Мы тяжело страдали от английских захватчиков и готовы биться с ними до последней капли крови. Они не только ваши враги, они враги всех народов, которые стремятся к свободе.
— Вы правы, — сказал Ленин. — Империалисты — наши общие враги. Им нужен Афганистан как опорный пункт для расширения своих колоний и для нападения на Советскую Россию. Но им не удастся повернуть историю вспять.
— Скажите, — после паузы неожиданно спросил Владимир Ильич, — а какие у вас остались впечатления от поездки через нашу страну? Наверное, очень устали?
— Путь был долгим, но дал нам возможность многое увидеть и понять, — дипломатично ответил Вали-хан. — Но, откровенно говоря, увиденное заронило и сомнения — вовремя ли мы приехали.
Владимир Ильич прошелся по кабинету.
— Вам в пути приходилось беседовать с нашими людьми? — спросил он.
— Да, конечно, и очень со многими, — подтвердил Вали-хан. — Хотелось разобраться во всем, что у вас происходит. И знаете, лично на меня увиденное произвело огромное впечатление. Когда мы вернемся в Афганистан, расскажем о мужестве и стойкости ваших людей.
— А ведь они и стойкие и мужественные, — живо откликнулся Владимир Ильич, — потому, что поняли, будущее в их собственных руках. Они осознали свою ответственность, и в них пробудился настоящий интерес к жизни. Ваш народ теперь тоже почувствовал в себе достаточно силы, чтобы прогнать англичан, и я уверен — он добьется своего. А насчет того, что вы приехали не вовремя, — продолжал Ленин, — ошибаетесь. Я хотел бы просить вас выступить в Большом театре, рассказать о борьбе афганского народа. Сами увидите, с каким вниманием вас будут слушать.
Мухаммед Вали-хан протянул Ленину пакет.
— Имею честь вручить главе свободного русского пролетарского правительства послание от моего повелителя и надеюсь, что то, о чем говорит афганское правительство, обратит на себя внимание Советской власти.
— Самым внимательнейшим образом и в ближайшее время изучим письмо Амануллы-хана, — ответил Владимир Ильич, — и непременно сразу же дадим ответ.
МИССИЯ В ЛОНДОНЕ
В комнату негромко постучали, и на пороге появился лощеный английский чиновник.
— Надеюсь, у вашего превосходительства нет претензий к гостинице? — вежливо осведомился он. — Здесь останавливается только избранная публика.
Генерал Мухаммед Вали-хан ответил легким кивком и сдержанно поблагодарил.
— Ваше превосходительство, — продолжал чиновник, — сэр Эдвин Монтегю с нетерпением ждет вас.
— Сэр Монтегю? — удивленно поднял глаза Вали-хан. — А при чем тут министр по делам Индии?
— Сэр Монтегю, — почтительно парировал чиновник, — в курсе всего, что происходит в Азии.
— Передайте сэру Монтегю, — решительно произнес Вали-хан, — что у меня нет проблем, на обсуждение которых стоило бы отнимать его время. Кроме того, я попросил бы выяснить, когда меня сможет принять министр иностранных дел лорд Керзон.
Чиновник поклонился и молча вышел.
— Как вы думаете, лорд Керзон примет нас? — обратился Вали-хан к Феиз Мухаммед-хану.
— Я думаю, особой радости такая встреча ему бы не доставила, — ответил тот, — он все еще относится к Афганистану как к британской колонии. Уверен, что лорд Керзон постарается избежать встречи.
— В таком случае, — сказал Вали-хан, — я немедленно покину Лондон. С сэром Монтегю нам обсуждать нечего.
Через час чиновник снова был в отеле.
— Мне поручено проводить вас, — сухо сказал он генералу.
Машина мягко затормозила перед особняком на Даунинг-стрит. Чиновник предупредительно распахнул дверцу перед Вали-ханом.
— Это министерство по делам Индии, — шепнул генералу сидевший рядом переводчик. — Форин-офис находится напротив.
Чиновник попытался что-то объяснить, но Вали-хан рывком дернул дверцу на себя.
— В гостиницу! — коротко бросил он шоферу, и, обернувшись к секретарю, распорядился: — Немедленно готовьтесь к отъезду.
В отеле его ждало сообщение, что лорд Керзон назначил афганскому посланнику аудиенцию на утро следующего дня.
Прием начался по всем правилам дипломатического протокола. Лорд Керзон встретил Вали-хана как старого друга и, горячо пожимая руку, поспешил принести свои извинения.
— К сожалению, не смог принять вас сразу. Увы, безумно много дел. Как здоровье Амануллы-хана? Как чувствует себя Махмуд-бек Тарзи? Я его очень уважаю. Это прекрасный дипломат.
— Слава аллаху, наш эмир чувствует себя хорошо, и у сардара Тарзи тоже все благополучно, — скупо ответил Вали-хан.
Лорд Керзон изучающе посмотрел на дипломата:
— Надеюсь, то, что было в прошлом и о чем давно уже пора забыть, не помешает установить дружеские отношения между нашими народами. Прямой долг нашего правительства помочь Афганистану стать сильным и независимым государством, которое сможет играть важную роль в Азии и во всем мире.
— Аманулла-хан обращался к его высочеству лорду Челмсфорду сразу после того, как стал эмиром, но лорд пренебрег его посланием, — сухо напомнил Вали-хан.
— Ну вот, вы опять за старое, — снисходительно улыбаясь, парировал лорд Керзон. — Политики должны смотреть в будущее, а не оглядываться назад. Именно поэтому мы желаем установить между нашими странами нормальные, я бы даже сказал — теплые отношения.
— Прекрасные слова, — согласился Вали-хан. — Афганистану действительно нужны нормальные отношения со всеми странами. Такие отношения, например, — продолжал он, взглянув в лицо Керзону, — какие у нас сразу установились с Советской Россией.
— У меня нет ни права, ни желания вмешиваться в дела вашего независимого правительства, — с благодушным видом произнес лорд Керзон. — Ваше дело решать, какую проводить политику, однако, поверьте моему опыту, вы еще пожалеете об этом договоре с Советской Россией.
— Я должен понимать ваши слова как угрозу? — повел бровью Вали-хан.
— Ни в коем случае, — с едва заметной иронией в голосе ответил министр, — но боюсь, вас накажет сама жизнь. Уверяю, большевики — не самые надежные союзники. Пройдет год-два, и их власть рухнет сама собой. И как тогда вы будете выглядеть в глазах всего мира? К тому же Россия — нищая страна, которая не смогла оказать вам никакой конкретной помощи и поддержки. Не знаю, можно ли быть такими неосторожными…
— Вы только что сами сказали, что задача политиков смотреть в будущее, — мягко прервал министра Вали-хан. — Готово ли ваше правительство признать независимость Афганистана и установить дипломатические отношения между нашими странами?
Лорд Керзон задумайся.
— Вы должны понять, — холодно сказал он. — На фоне политики, проводимой вашим правительством, не все верят в искренность намерений нового эмира. Мне стоило больших усилий убедить моих коллег по кабинету и нашего премьера сэра Ллойда Джорджа в том, что вы действительно стремитесь к установлению с нами добрых отношений.
— Очень рад, — с подчеркнутой вежливостью произнес Вали-хан, — если нашел в вашем лице союзника афганского народа. Мой повелитель эмир Аманулла-хан поручил мне приветствовать от его имени его величества короля Георга V. Надеюсь, вы будете содействовать моей встрече с королем.
— Постараюсь сделать все, что в моих силах, — встал министр, давая понять, что аудиенция окончена. — Прошу вас немного подождать, пока я уточню время.
Лорд нажал кнопку звонка. В кабинет вошел чиновник, который проводил Вали-хана в просторную светлую комнату. Генерал сел в мягкое кресло у окна и начал листать английские газеты. Через час ему сообщили, что сэр Монтегю направляется сейчас в Букингемский дворец и будет счастлив, если генерал Вали-хан присоединится к нему.
— Опять сэр Монтегю? Мне бы не хотелось утруждать министра, — ответил Вали-хан, сдерживая ярость, — лорд Керзон обещал проводить меня лично.
— К сожалению, лорда Керзона вызвали по неотложному делу. Боюсь, сегодня он не вернется, — подчеркнуто вежливо сообщил секретарь министра. — Помощники уехали вместе с лордом.
— В таком случае, — не сдержался генерал, — я бы предпочел отправиться к королю в сопровождении швейцара министерства иностранных дел — надеюсь, он не уехал вместе с лордом Керзоном?
Генерал Мухаммед Вали-хан круто повернулся и вышел из комнаты.
На следующий день афганская миссия отбыла на континент.