Пришел в себя Иван в полутемной комнате. Нестерпимо болела голова. Мучила жажда. Связанные за спиной руки затекли. Чучин с трудом поднялся и подошел к крошечному оконцу, которое выходило во двор. Там возле бассейна стояли какие-то люди.
«Рябой дервиш!» — узнал одного из них Чучин, и сердце его обдало холодком.
С дервишем беседовал холеный высокий европеец, лицо которого показалось Ивану знакомым.
Он снова перевел взгляд на рябого. На нем была доходившая почти до колен белая, вышитая тонким узором рубашка, стеганый, обшитый золотой нитью бархатный жилет и шаровары, туго стянутые у пояса и спадавшие узкими складками до лодыжек. На ногах — кожаные сандалии с сильно загнутыми вверх носками.
Лжедервиш повернулся и что-то негромко крикнул. Иван плотнее прижался к окну и заметил двух рослых, вооруженных карабинами и кинжалами афганцев. Они направлялись к дому, и через минуту в двери комнаты, где был заперт Чучин, повернулся ключ. Летчика схватили и выволокли во двор.
— Наконец-то представился случай поближе с вами познакомиться, — сказал рябой по-русски с едва заметным акцептом. — Мой хороший знакомый подполковник Вуллит, у которого вы занимались в Англии, рассказывал о вас как о превосходном пилоте. К сожалению, вы доставили массу неприятностей своему соотечественнику господину Городецкому.
Рябой подчеркнуто вежливо поклонился европейцу, словно представляя его Чучину.
— Так вот, Городецкому пришлось из-за вашего прибытия в Кабул закрыть свою школу, о которой вы, может быть, слышали. Теперь он потерял последнюю надежду раздобыть денег для поездки в Париж.
Чучин не проронил ни звука. Очевидно, поняв, что разговор не получается, замолчал и рябой. Однако взгляд, которым он сверлил Чучина, не предвещал ничего доброго. Но Иван выдержал его спокойно и не отвел глаз. Наконец рябой прервал затянувшуюся паузу.
— Отпустите его и развяжите руки, — приказал он афганцам. — Надеюсь, они не причинили вам боли? — с преувеличенной любезностью спросил он летчика.
Иван промолчал.
— Садитесь, — предложил рябой и сам опустился на расстеленную циновку.
Иван сел.
— Курите? — поинтересовался рябой, раскрывая, портсигар.
Иван отрицательно покачал головой.
— Напрасно, — сочувственно вздохнул рябой. — Хорошая сигара и рюмка шотландского виски после завтрака — единственная отрада в этом захолустье. Особенно при нынешних порядках. Однако пора перейти к нашему делу.
— Разве у нас с вами могут быть какие-то общие дела? — прервал рябого Чучин.
Тот снисходительно похлопал Ивана по плечу.
— Не надо так сразу, даже не выслушав, отвергать деловые предложения. Подумайте хорошенько. У вас свое задание, а у меня свое. Прежде всего разрешите представиться, меня зовут Дональд Джексон.
— Вот как? — удивился Чучин. — Разве вы не афганец?
— Наполовину, — усмехнулся рябой. — Моя мать афганка, а отец англичанин. Но это не имеет никакого отношения к делу. Так вот какое у нас предложение, — продолжал он, рассматривая чеканку на портсигаре, — мы переправим вас в Индию. Захотите — останетесь там, нет — можете ехать в Англию. Летчики такого класса там нужны. Если вас беспокоит вопрос с деньгами, можете не волноваться, платить будут хорошо.
Чучин отвернулся.
— Послушайте, — не унимался рябой. — Вы ведь совсем не знаете Афганистана. Вы здесь не жили, не понимаете местных нравов и обычаев. Афганцам не нужны ваши самолеты. Можете не сомневаться, они их все равно переломают.
Чучин смерил рябого презрительным взглядом.
— Напрасно вы на нас так смотрите, — вмешался в разговор до сих пор молчавший Городецкий. — Мы не разбойники, не людоеды. Если хотите, отпустим вас на все четыре стороны. Только не сегодня, а через пару дней.
— Правда, — вставил рябой, — за это время всякое может случиться.
— Да, — подтвердил Городецкий, — я, например, слышал, что возмущенные афганцы собираются уничтожить аэропланы. Когда вы вернетесь, вас будут спрашивать, где вы провели эти дни. Вразумительно объяснить вы ничего не сумеете. А мы, со своей стороны, поможем властям подыскать для вашего загадочного исчезновения удобную нам версию. И не обессудьте, если она кое-кому придется не по вкусу.
— Даже если меня не будет, останется Гоппе, — твердо ответил Чучин.
Городецкий с пренебрежением махнул рукой.
— Это уже наша забота.
— Я вижу, — презрительно бросил Иван Городецкому, — вы здесь большой человек.
— Не обращайте на него внимания, — поморщился Дональд Джексон. — Поймите, — продолжал он деловым талом, — Россия всегда признавала влияние Британии в Афганистане. Так было раньше, будет и впредь. Мы ничего не имеем ни против вас, ни против Гоппе. Но английское правительство не может допустить существования в Кабуле советской школы.
Вдали раскатисто прогрохотал пушечный выстрел. «Уже десять часов, — подумал Иван. — Быть может, Камал догадался сообщить в летную школу, что я не пришел? Но даже если и так, где они будут меня искать? В любом случае нужно постараться выиграть время».
Иван взглянул на рябого, смотревшего на него выжидательно. «Надо тянуть время. Надо, чтобы хватились», — подумал Иван.
— Зачем вы в Бухаре убили Тахира? — первое, что пришло в голову, сказал Чучин.
От неожиданного вопроса рябой, казалось, на мгновение растерялся. Но тут же взял себя в руки — не спеша раскурил сигару, затянулся, жмурясь от удовольствия.
— Старик потерял чувство меры, — объяснил он, скорчив трагическую мину. — Сначала отказался помочь. Я стерпел и простил, но, когда он решил донести на нас в ЧК, терпение мое лопнуло.
— В чем же Тахир должен был помочь вам? — насмешливо прищурился Иван. — Расправиться со мной?
— Уверяю вас, — ответил рябой, — что это мы могли бы сделать и без Тахира. Тахир…
В этот момент кто-то забарабанил в ворота, и Чучин так никогда и не узнал, что собирался ответить ему Дональд Джексон.
Взглянув на ворота, рябой проронил:
— У нас еще будет время продолжить разговор. А сейчас эти господа проводят вас.
Два охранника взяли Ивана под руки и снова повели к дому.
МНИМОЕ ПОКУШЕНИЕ
— И все-таки, — с укором сказал Махмуд-бек Тарзи, — я настаиваю, чтобы вы отказались от ваших ночных прогулок.
— Так вы считаете, что я должен показываться на улицах Кабула только в таком виде, как сейчас? — добродушно улыбнулся эмир.
Аманулла-хан был в полном парадном облачении. На нем был черный мундир с орденами. На круглой шапке сверкал тридцатью двумя гранями большой бриллиант — символ власти. Бриллианты украшали и рукоятку сабли.
— А если мне иногда хочется посмотреть, как живут люди, и я иду в город переодевшись, чтобы меня никто не узнал? Или если мне просто хочется прогуляться по ночному городу, что в этом страшного? — поглаживая темные бархатные усы, спросил эмир.
— В вас столько бодрости и оптимизма, — не сдержал ответной улыбки Тарзи, — что я могу только позавидовать. Но что делать, если я уже стар! Понимаете, — посерьезнев, продолжал он, — времена Гарун аль-Рашида, к сожалению, давно прошли. Вы рискуете жизнью безо всякой необходимости.
— Со мной всегда охрана. Офицеры хотя и переодеты, но я уверен, что в случае необходимости они и в гражданском платье сумеют исполнить свой долг не хуже, чем в военной форме.
— К сожалению, никакая охрана не в состоянии уберечь вас от выстрела из-за угла, — настаивал на своем Махмуд-бек Тарзи, обеспокоенный упрямством эмира.
— Никто не знает, когда я отправляюсь в город, — возразил Аманулла-хан.
— У вас слишком много врагов, — не сдавался министр. — Даже во дворце. Я взываю к вашему благоразумию.
— Ну вот, — изобразив на лице испуг, произнес Аманулла-хан. — Теперь вы меня пугаете заговорами, неужели вы сами всерьез верите всей этой чепухе?
Министр помрачнел.
— Боюсь, вы недооцениваете сложности той обстановки, которая сложилась сейчас в стране. За последние два дня полиция трижды предупреждала вас о готовящемся покушении, — сказал Тарзи.
— Я считаю, это не больше чем пустые угрозы, которые мы слышали не раз, — возразил Аманулла-хан.
— Однако на этот раз им удалось выследить и захватить человека, который собирался в вас стрелять.
— Да, но он уже скончался на руках у полицейских, — отозвался эмир.
— Мне вся эта история кажется подозрительной, — задумчиво сказал Тарзи. — Я считаю, надо довести ее расследование до конца.
Аманулла-хан подошел к стене, увешанной портретами членов его семьи, остановив взгляд на последнем — портрете королевы Сурайи. Он вздохнул и сел в кресло перед длинным инкрустированным столом.
— Это правда, что в чалме у покушавшегося нашли точно такие фотографии, как в рабатах, где останавливался русский караван? И листовки? Вы видели их?
Тарзи молча раскрыл свою папку и выложил перед эмиром несколько листков, на которых крупными буквами было напечатано на пушту и дари, обоих принятых в стране языках:
«Во имя аллаха всемилостивого, милосердного! Братья мусульмане, готовьтесь! Освобождение придет скоро! Советская Россия поможет нам сбросить власть ненавистного эмира. Аманулла-хан — убийца и угнетатель. Это он убил эмира Хабибуллу, чтобы добраться до власти. Это он бросает в тюрьмы и казнит истинных мусульман. Беритесь за оружие. Мстите за свою веру».
— Я выяснил кое-что еще, — нарушил молчание министр, когда Аманулла-хан закончил читать и отложил листки. — Оказалось, покушавшийся — мелкий ремесленник из Герата. У него там была небольшая мастерская. Он занимался изготовлением оружия: кинжалов, ножей, сабель. Мне непонятны мотивы, толкнувшие его на этот шаг. А это наводит на разные мысли… К тому же ремесленник был совершенно неграмотен. Он даже не мог прочесть воззваний. Не исключено, что он и не подозревал об их содержании, — многозначительно закончил министр.
— Можно не знать о содержании листовок, — возразил Аманулла-хан. — Однако, для того чтобы разобраться в смысле этих гнусных снимков, не нужно уметь ни читать, ни писать.
Махмуд-бек Тарзи задумался и снова взял в руки одну из листовок.
— Этот человек хотел убить меня, сомнений никаких нет, — уверенно заявил Аманулла-хан.
— Пожалуй, так, — согласился Тарзи. — Но наша задача выяснить, и кто стоял за его спиной. Если у неграмотного человека находят листочки, которые он не может прочесть, значит, он выполняет задание людей, которым ничего не стоит его обмануть.
— Предположим, вы правы, — не стал спорить Аманулла-хан.
— Странно и другое, — продолжал министр. — Этого человека убили как раз в тот момент, когда полиция должна была арестовать его. Может быть, его специально подставили под удар? Слишком уж много случайностей во всей этой истории.
— Да, слишком много случайностей, — рассеянно повторил Аманулла-хан.
Эмир снова подошел к стене с портретами, долго вглядывался в лицо своей матери.
— Обижается, — сказал он, — что редко советуюсь с ней о государственных делах. А знаете, она проницательная женщина. Но я уверен, — резко повернувшись к Тарзи, произнес Аманулла-хан, — даже она не стала бы отрицать, что все следы ведут к русскому каравану. Не кажется ли вам, что в последнее время он доставил нам немало забот?
— Возможно, — уклончиво ответил министр, — но мне кажется, я знаю людей, которым он доставил гораздо больше забот, чем нам.
— Вы имеете в виду англичан?
Тарзи кивнул.
— Нужно быть справедливым, — сказал Аманулла-хан. — Одно дело подозревать, другое — иметь на руках реальные доказательства. Может быть, следует поговорить с русскими летчиками. Возможно, они сообщат факты, которые помогут расследованию.
— К сожалению, — ответил Тарзи, — теперь это не так просто сделать.
Эмир вопросительно поднял на него глаза.
— Я не успел сообщить вам вторую новость, — ответил Махмуд-бек Тарзи, — один из русских летчиков исчез.