— Вот те раз, — Плетнев быстро поднялся навстречу летчику. — На ловца, как говорится, и зверь бежит. Я как раз собирался за тобой послать. Да ты садись. Рассказывай, как добрался до Бухары? Надеюсь, без приключений?
Плетнев — плотно сбитый человек среднего роста с широкими скулами, массивным подбородком и большими навыкате глазами, нравился Ивану своей неиссякаемой энергией и решительностью. Вчера, собираясь к Плетневу, он размышлял, как лучше начать разговор, но комиссар, казалось, сам угадал его мысли.
— Добрался нормально, — ответил Чучин, осторожно присаживаясь на колченогий стул. — Вот только попутчики подобрались, мягко говоря, странные.
— Что так? — прищурился комиссар, занимая свое место за дубовым двухтумбовым столом с порезанным сукном на крышке.
Иван начал излагать все по порядку, стараясь не упустить ни одной детали. Он рассказал о том, как еще на ташкентском вокзале впервые увидел рябого толстяка. Вспомнил и о разговоре с цыганкой, и о том, как в поезде Тахир обратил внимание на рябого. Плетнев вроде и не слушал, перебирал исписанные листки на столе. Чучин сбился, понимая, что комиссар занят более важными делами.
«Явился неизвестно с чем, только мешаю занятому человеку», — подосадовал на себя Иван.
В дверь постучали. Высокий человек вошел в комнату, осторожно положил перед комиссаром какие-то бумаги. Тот молча их подписал. Человек бесшумно вышел.
— Сдается мне, — закончил Чучин, — толстяк неспроста по вагону шастал.
— Займемся мы твоим толстяком, будь уверен. — Плетнев наконец убрал в папку лежавшие перед ним листки и исподлобья взглянул на Ивана. — Значит, к старику решил не ходить?
— А вы как посоветуете?
Комиссар нахмурился, после небольшой паузы сказал:
— Не придется тебе уже увидеть Тахира.
— Что с ним? — встрепенулся Иван.
— Старика убили вчера вечером. Зарезали в собственном доме.
— Кто?
— Кто? — усмехнулся комиссар. — Так ведь убийца свой адрес обычно не оставляет.
— Значит, никаких следов?
— Внук у него остался, — сказал Плетнев. — Мальчонка двенадцати лет. Рассказывает, старик вернулся домой сам не свой. Угрюмый был, все молчал, а потом говорит внуку: «Пойдешь в город в гарнизон. Разыщешь летчика и передашь ему письмо». Сел писать, мальчонка пошел во двор лошадь кормить. Минут через двадцать вернулся — старик на ковре лежит. Мертвый.
— А письмо?
— Письма не было.
— Дервиши? — спросил Чучин.
— Кто знает? — пожал плечами Плетнев. — Мальчишка говорит, старик ждал в гости какого-то племянника из Нового Чарджуя, хотя никогда прежде про него не говорил…
— Значит, — рассудил Чучин, — Тахир хотел меня предупредить…
— Или завлечь в ловушку, — возразил комиссар.
— Скажите, — спросил Иван, — эти его рассказы о путешествиях, о Мекке — я так понимаю, он мне арапа заправлял?
— Ну почему же, — улыбнулся Плетнев. — Старику действительно пришлось скитаться по свету. Что правда, то правда. Но кто знает, куда его могло прибить, к какому берегу, во время тех скитаний…
— И эмира бухарского действительно лечил? — продолжал расспрашивать Чучин.
— Факт! — подтвердил комиссар. — И эмира, и его приближенных. При дворе Тахира ценили, но мне рассказывали, что однажды за какую-то провинность кто-то из приближенных эмира, приказал высечь Тахира на площади, у всех на глазах.
— Ну, коли Тахир от эмира пострадал, вряд ли он с басмачами связан, — предположил Чучин, в глубине души надеясь, что Плетнев выскажется определеннее. В словах комиссара ему слышалась недоговоренность.
Комиссар задумчиво пожевал губами и наконец произнес:
— Я опасаюсь, что все эти обстоятельства возникли неспроста и что они как-то связаны с твоим заданием. Обязан опасаться. — Он хлопнул ладонью по столу, давая понять, что разговор окончен. — Завтра пойдет поезд в Новый Чарджуй. Туда отправляется наш сотрудник. Поезжайте вместе. Мало ли что может случиться в дороге…
— Андрей Казначеев, — четко, по-военному представился молодой нескладный парень с худым облупленным лицом и крепко пожал Чучину руку. — Плетнев поручил мне сопровождать вас. Машина ждет.
На вокзал прибыли вовремя. Поезд в Новый Чарджуй был уже подан, но посадка еще не начиналась. Андрей, забрав у Чучина мандат, отправился к коменданту оформлять документы, а Иван, прислонившись плечом к вагону, лениво разглядывал галдящую вокруг разноликую толпу. Желающих ехать было явно больше, чем мог вместить поезд.
— А все-таки, что ни говори, — жаловался кто-то, — эмир бухарский, хотя и паразит, а порядка при нем было поболе, чем теперь.
— Вот и катился бы за своим эмиром, — насмешливо посоветовал хрипловатый голос их толпы.
— Где теперь эмир — в Гиссаре прячется? — спросил щеголевато одетый мужчина, только что энергично проложивший себе путь локтями к самой двери вагона.
— Выгнали его давно из Гиссара. Он к своим дружкам в Афганистан сбежал, — пояснил тот же хрипловатый голос.
«Ну и дела! — подумал Иван. — Мы в Афганистан самолеты везем в подарок, а они эмира бухарского у себя укрывают». Он вспомнил слова комиссара Жарова о том, что теперь у Советской России будет мирная граница с Афганистаном, и попытался сообразить, как связать их с обстановкой, складывающейся сейчас.
«Ладно, — мысленно сказал он себе. — Скоро все увижу на месте. Воочию».
Вскоре вернулся Казначеев, и, предъявив кондуктору бумаги, они с Иваном в числе первых заняли свои места. Андрей молча достал из кармана кожанки блокнот и целиком погрузился в изучение цветной диаграммы, внося в нее исправления и делая на полях понятные лишь ему одному пометки.
Душный, насквозь прокуренный махоркой вагон, равномерно покачиваясь, медленно полз по раскаленной степи. Ивана клонило ко сну. Он рассеянно глядел по сторонам. Через проход от Ивана на боковой полке были сложены пыльные холщовые мешки, которые почему-то постоянно притягивали его взгляд. Вдруг под лавкой напротив Иван заметил небольшой листок плотной желтоватой бумаги.
Чучин нагнулся и поднял его. Глаза пробежали по строчкам, написанным крупным, хотя и небрежным почерком:
«Настоящим объявляю всем гражданам-мусульманам, находящимся на службе у русских: вам нельзя оставаться в бездействии. В течение этой недели идите на защиту своего народа и переходите на нашу сторону, так как немного осталось до того времени, когда нашему мусульманскому войску придет помощь из большого государства.
Если в эту неделю не придете к нам на помощь, то не будет больше поводов для прощения вашей вины. Поэтому письменно и с доверием я обращаюсь к вам: не слушая всех обольщений, своей собственной охотой переходите на услужение своему народу — мы возвеличим вас», —
прочитал Чучин. Ниже стояла подпись Гази Мухамет-Розы — курбаши, слухи о жестокости которого распространились далеко за пределами Туркестана.
— Вот, ознакомьтесь, — прищурившись устало, протянул Чучин листовку своему молчаливому соседу.
— М-да-а-а, — только и произнес чекист, — разглаживая смятую бумажку.
Чучину этого неопределенного «м-да» было недостаточно.
— Наверняка ведь находятся те, кто клюет на эти призывы, — сказал он.
Чекист ответил не зразу. Что-то обдумывая про себя, он некоторое время теребил листовку худыми пальцами. Наконец сказал:
— Басмачи не так глупы, чтобы надеяться на то, что им поверят. Они ж этого и не добиваются. Просто запугивают население. Страх — вот что им нужно. Чтобы люди боялись вечером лишний раз на улицу высунуться и чтобы каждый только о своей собственной шкуре думал. — Андрей Казначеев вытер со лба мелкие капли пота и, снова надолго замолчав, углубился в свою разноцветную схему, а Чучин опять стал внимательно присматриваться к пассажирам, однако ничего подозрительного в их поведении обнаружить не сумел.
Мысли Ивана вернулись к убийству Тахира, и чем больше он думал об этом загадочном преступлении, тем больше укреплялся в убеждении, что дервиши просто свели счеты со стариком. Даже будь они связаны с басмачами, откуда им знать о предстоящей экспедиции в Афганистан, если и сам Чучин всего несколько дней назад не имел о ней ни малейшего понятия?
В Новом Чарджуе Чучина уже ждали. На вокзале его встретил сухонький юркий старичок в белом, тщательно отутюженном парусиновом костюме.
— Петр Петрович Степной, — отрекомендовался он, поправляя пенсне в золоченой оправе, — мне поручено руководить погрузкой барж.
Иван взглянул на морщинистое пожелтевшее лицо Степного, на впалые щеки и не удержался от вопроса:
— Вы здесь давно служите?
— Да вот как Амударьинская флотилия появилась, с самого первого дня и служу, — расправляя полы расстегнутого пиджака, ответил Степной и лукаво рассмеялся. — Вы хотите сказать, что я слишком стар для своего ремесла? Мне семьдесят, — продолжал старик, заметив смущение Чучина. — Беда в том, что специалистов не хватает, а работы невпроворот. Так что пока я нужен и пока еще силы есть, буду служить. А вам, разрешите вопрос, уже доводилось по Амударье плавать?
— Было дело. Два года назад, — подтвердил Иван. — Мы тогда с механиком самолет переправляли. Только баржа на мель села. Пришлось самолет на берегу собирать и дальше лететь. Но на этот раз…
— Что вы! Что вы! — замахал руками Степной. — У нас речники опытные. Доставят ваши самолеты в Термез в лучшем виде.
— Груз уже в порту? — поинтересовался Чучин.
Степной кивнул.
— Все готово. Можно начинать погрузку. Она займет у нас два дня. Кстати, — старик помедлил, — лучше будет, если и вы проведете это время в порту. Мы уже приготовили для вас хорошее помещение.
— А что, в городе волнения? — насторожился Чучин и переглянулся с Казначеевым.
— Нет, все тихо, — успокоил его Степной, — но нас уведомили, что вы выполняете задание особой важности. Мы подумали и решили, что так будет безопаснее.
— Тебе не в порту работать, а дома на печке лапти плести! — услышал Иван грозный окрик за спиной и обернулся. Человек, которого распекали, молчал понурив голову. Он был немаленького роста, но казался карликом по сравнению со стоявшим рядом белокурым гигантом. Белокурый производил странное впечатление — непропорционально короткие толстые ноги, нависающий над низко опущенным ремнем огромный живот, маленькая голова с по-рысьи узкими глазками-колючками — не человек, а какая-то гора мяса.
— Это наш начальник порта товарищ Погребальный, — чуть слышно прошептал Степной.
Человек со столь мрачной фамилией, не поворачиваясь в сторону Чучина, сказал:
— Я сейчас занят. Идите располагайтесь в своей комнате. Степной вам покажет.
— Сначала я хотел бы осмотреть баржи и груз, — возразил Иван.
— Можете не спешить.
— Что вы хотите сказать? — спросил Чучин.
— Я только что распорядился задержать погрузку на пару дней, — невозмутимо сообщил начальник.
Иван сначала на секунду опешил. Но в нем тут же вскипела злость:
— Как задержать на пару дней? Да вы с ума сошли!
— Только что пришел приказ немедленно отправить груз в Керки, — важно произнес Погребальный.
— А приказ из Ташкента вы не получали?!
— Получал, — неохотно признал Погребальный. — Но сразу все приказы я выполнить не смогу. Даже если разорвусь на части.
У Ивана застучало в висках, он уже едва сдерживался.
— Значит, вы отказываетесь грузить самолеты? Да ведь это саботаж!
— Выбирайте выражения. Вам за них отвечать придется, — процедил сквозь зубы начальник порта и тоном, которым привык ставить на место подчиненных, добавил: — Я вам все объяснил. Идите и ждите, пока не получите разрешения грузиться.
— Послушайте, — произнес Чучин с угрозой. — Я никуда не уйду. Вы сейчас же распорядитесь о погрузке, иначе пойдете под трибунал!
— Не пугайте… Я не из пугливых, — примирительно буркнул Погребальный. — Подождите, я уточню…
Долго ждать Чучину не пришлось. Через несколько минут начальник порта вызвал к себе Степного и разрешил приступить к работе.
Задача оказалась непростой. Ящики с двигателями самолетов, крылья, пуды запасных частей, цистерны с бензином, бочонки со смазкой предстояло разместить на двух стареньких, видавших виды баржах.
Ворчливый, но добродушный Петр Степной за свою долгую жизнь отправлял и принимал всякие грузы: и хлопок, и зерно, и оружие. Его нисколько не смущало то обстоятельство, что иметь дело с самолетами еще не приходилось. Распоряжался он уверенно, отдавал приказания пронзительно высоким голосом.
Помогали Степному команды обоих буксиров. Особенно усердствовал капитан одного из них — Мухтар. Расторопный, веселый, отлично знающий свое дело, он сновал повсюду. Его советы, всегда уместные и дельные, свидетельствовали об опыте и сообразительности. Мухтар приглянулся летчику.
Все, что касалось речной навигации, Мухтар, судя по всему, изучил досконально, на вопросы отвечал охотно, обстоятельно и сам вслушивался в каждое слово собеседника.
Беседуя у причала с Мухтаром вечером накануне отплытия, Чучин вдруг заметил, как на палубе баржи стремительно промелькнула какая-то фигура…
— Кто это? — встревоженно спросил он.
— Почудилось, наверное, — передернул плечами Мухтар, всматриваясь в тень, отбрасываемую рубкой. Но, взглянув на встревоженное лицо летчика, с готовностью предложил: — Хочешь, пойдем вместе посмотрим…
Он первым поднялся на борт баржи. Чучин молча следовал за ним.
Тихо пробрались на корму, где в три ряда тянулись сложенные в человеческий рост ящики. Между ними виднелись лишь узкие проходы. Чучин нырнул в правый, Мухтар — в левый.
Иван шел вперед осторожно, то и дело оглядываясь, жалея, что не взял у караульного фонарь — надо было бы проверить и трюм, а без фонаря там делать нечего. Внезапно нога зацепилась за какой-то выступ, и Иван с грохотом растянулся на гулкой стальной палубе. Он оперся на локоть, пытаясь встать, и в это мгновение над ним выросла высокая худая фигура с ломом в руках. Иван рванулся в сторону, пытаясь избежать удара, и лом с силой вмял сталь возле самого уха, взметнув фонтанчик белых искр. Человек замахнулся снова, но тут из прохода громыхнул выстрел, он покачнулся и, привалившись к ящикам, медленно сполз на палубу.
— Убит?! — Мухтар рывком приподнял человека за ворот, исподлобья глядя на Чучина. — Надо быть осторожнее, — добавил сквозь стиснутые зубы. — Это тебе не в облаках витать.
Он вновь склонился над убитым и, повернув его лицом вверх, брезгливо поморщился:
— Грузчик это, Шариф… А я ведь думал… он свой… Э, Иван, ты-то как? Что молчишь?
По трапу громыхали сапоги караульных. Хлопали двери бараков в порту, повсюду слышались возбужденные голоса. Вскоре на причале рядом с баржей собралась целая толпа.
— Я бы эту гниду своими руками задушил, — говорил пожилой портовик с фонарем в руках.
— Откуда только они берутся? — возмущался другой.
— Что он все-таки хотел сделать? — недоумевал третий.
— Да все ясно, — начал объяснять курчавый рыжеволосый парнишка. — Хотел двигатель испортить. Соберут самолет, полетят — и кранты. Поминай как звали.
— Надо чекистов вызвать, — решительно произнес Иван.
— Они уже здесь, — ответил знакомый голос за спиной. Чучин обернулся и узнал Казначеева. Вместе с ним и Мухтаром они тщательно проверили сохранность самолетов. Осмотр несколько успокоил Ивана. На баржах царил идеальный порядок. И ящики с запасными частями, и баки с горючим и смазочными веществами — все стояло на своих местах. Видимо, злоумышленник ничего не успел сделать.
— Надо бы усилить охрану, — задумчиво сказал Казначеев. — Еще целую ночь стоять в порту…
— Давайте патруль выставим, — предложил рабочий.
— Это дело, — согласился чекист. — Отберите троих ребят, и наш человек подежурит с ними ночью…
Когда люди начали расходиться, Иван подошел к Мухтару и крепко сжал твердую ладонь капитана.
— Не знаю, что надлежит говорить в таких случаях… Благодарить — смешно, да и глупо. Ты спас мне жизнь. В общем… — Чучин замялся, в упор глядя в лицо капитану, — я этого не забуду.
Мухтар молча улыбнулся в ответ — смущенно и, как показалось Ивану, немножко грустно. Во взгляде его карих глаз Чучин почувствовал какую-то необъяснимую тоску.
— Ты… что? — спросил Чучин.
— Да-да? — встрепенулся тот.
— Что… такой?..
— Не приходилось еще… убивать… — Собеседник махнул рукой и прошагал по палубе к трапу. Вскочил на него упругим прыжком, скрипнули перила, и он исчез во тьме.
Утром Чучина разбудил осторожный стук в дверь.
— Кого это несет в такую рань? — взглянув на часы, пробормотал он недовольно.
Открыл дверь. Перед ним стоял Андрей Казначеев.
— Еще что-нибудь стряслось? — обеспокоенно спросил Чучин — ранний визит чекиста не предвещал ничего хорошего.
— Не волнуйся, — усаживаясь на единственный стул, сказал тот, — просто я хотел поговорить с тобой до отправления. С Шарифом нам еще не все ясно. Вчера и позавчера его видели с какими-то подозрительными лицами, но кто они, мы пока не знаем. Охрана на баржах будет надежная. Все люди проверенные, но и ты будь осторожнее. Кстати… Погребальный на тебя повсюду жалуется.
— Пусть жалуется, — коротко бросил Иван.
— Говорит, ты ему трибуналом угрожал.
— Чем эти кляузы выслушивать, лучше бы разобрались, почему он хотел баржи задержать, — отрезал Чучин и повернулся к окну.
Андрей помолчал.
— Ладно, — сказал наконец сухо, — ты давай занимайся своим делом, а мы займемся своим.
— Эх ты, — запальчиво отреагировал Иван, — своим делом! Да пойми же — нет у нас теперь своих дел. Есть одно общее. Читал, что Ленин на съезде сказал? — спросил он, смягчившись.
— Я эту речь слово в слово помню. Товарищ Ленин… — начал было Андрей, но Иван остановил его:
— Товарищ Ленин сказал: «Проверять людей и проверять фактическое исполнение дела — в этом, еще раз в этом, только в этом теперь гвоздь всей работы, всей политики», — медленно произнес он, чеканя каждое слово. — Вот так-то, — не глядя на Андрея, задумчиво заключил он, — а ты говоришь: «своим делом».
— Да ведь я это оттого, — широко улыбнулся Казначеев, — что обидно стало. Не за себя — за наших ребят. Зря ты упрекаешь. Конечно, много еще гадов здесь засело, но подожди, мы их всех выловим. А на Погребального ты тоже не очень-то серчай. У него месяц назад басмачи жену и дочку зарезали.
СОЮЗНИКИ
Энвер-паша лежал на диване и курил. Мыслей не было никаких. Только опустошенность и чувство краха.
Адъютант вошел в комнату в некоторой растерянности и сказал:
— Ваше превосходительство! Он здесь и требует, чтобы его пропустили к вам.
— Кто он? — без малейшего интереса осведомился генерал.
— Человек, на которого вы обратили внимание в городе. Он повсюду рыщет. Видно, что-то хочет выведать о вас.
— А… этот востоковед… Что ему нужно?
— Говорит, ему необходимо срочно передать вам важное сообщение.
— Хорошо, — Энвер-паша тяжело поднялся с дивана. — Проводите его ко мне. И оставьте нас наедине.
Офицер застыл на месте, с тревогой глядя на Энвера-пашу, не осмеливаясь возразить генералу и в то же время не решаясь выполнить его приказание.
— Не беспокойтесь, — горько усмехнулся тот. — Это не наемный убийца.
Вуллит вошел в комнату Энвера-паши с видом человека, после долгой разлуки разыскавшего наконец своего старого доброго знакомого.
— Присаживайтесь, — с тяжелым вздохом кивнул генерал. — Не знаю, о чем пойдет разговор, но мне кажется, что все интересующие вас вопросы мы уже обсудили в Берлине.
— Тогда вы отклонили мои предложения.
— Вы думаете, что я приму их сейчас?
— Союз с немцами не удался, — Вуллит сел в кресло, предложенное генералом. — Будем смотреть правде в глаза. Вы им были нужны, пока стояли во главе Турции, а теперь… Ну да что об этом говорить… Я только что из Баку, со съезда народов Востока. Я слышал ваше заявление. Знаете, оно не вызвало энтузиазма у делегатов. Многие даже негодовали.
— Вы пришли поделиться со мной своими впечатлениями? — холодно спросил генерал.
— Ну что вы, — возразил Вуллит. — Хотя я даже записал некоторые ваши заявления. — Он достал из кармана блокнот и прочел: — «Мы были вынуждены воевать на стороне германского империализма. Я столько же ненавижу и проклинаю германский империализм и германских империалистов, сколько английский империализм и английских империалистов».
— Ну и что? — остановил его Энвер-паша.
— Вам не поверили, — Вуллит убрал блокнот в карман. — Не поверили ни они, ни мы. Вы обратились к съезду, к людям, с которыми никогда не найдете общего языка.
— Они еще пожалеют об этом! — запальчиво воскликнул генерал. — Я еще вернусь в Турцию.
— Генерал, — сказал Вуллит с мягкой укоризной, — мы знаем вас как человека решительного, но реалистичного.
— Короче, — Энвер-паша начал выходить из себя, — вы хотите сказать, что моя игра кончена? А может быть, вы предлагаете мне поступить на службу в британскую армию?
— Мы только хотим помочь вам.
— Разве у нас общие задачи?
— У нас общие враги, что важнее, — сказал Вуллит. — Вы мечтали возглавить мусульман. У вас есть такая возможность. Вы поведете за собой население Туркестана. Вы начнете борьбу с большевиками. И всегда можете рассчитывать на нашу поддержку.
— В Туркестане, — возразил Энвер-паша, — есть бухарский эмир Сейид Алим-хан. Вы ведь помогаете ему.
— Алим-хан не рожден воином. Он и саблю-то, наверное, не умеет держать, а повелевать способен исключительно в своем гареме. А вам нужен простор, вам надо действовать. В Европе вы просто зачахнете.
— Туркестан… Значит, Туркестан, — задумчиво прошептал Энвер-паша.
— Да, именно Туркестан, — живо подтвердил «востоковед» Вуллит. — Мы подготовим почву. Алим-хан отдаст в ваше распоряжение все свои отряды. А вы пообещаете ему, что, когда Туркестан освободится от Советов, он снова станет бухарским эмиром.
— Нет уж! — воскликнул Энвер-паша в гневе. — Алим-хан никогда не вернется в Бухару!
— Конечно нет, — подтвердил англичанин. — Но нельзя же так сразу лишать его последней надежды. Впрочем, Алим-хан не настолько глуп, чтобы до конца вам поверить, но создавать вам помехи он тоже побоится.
— Не очень-то я полагаюсь на отвагу джигитов Алим-хана, — Энвер-паша испытующе взглянул на собеседника. — Хватит ли у нас сил выгнать большевиков из Туркестана?
— Желание у вас есть? — коротко спросил Вуллит.
— Как же не быть желанию сражаться за веру? — ответил Энвер-паша высокомерно.
— Ну и прекрасно. Что же касается солдат Алим-хана, то они становятся похожими на настоящих воинов, если им хорошо заплатить. А заплатим им мы. Мы дадим вам и деньги и оружие.
— Значит, пришло время заключить союз, — не то спросил, не то констатировал Энвер-паша. — Что ж, никогда не поздно изменить наши отношения…
— Да, мы обязаны заключить союз, — решительно произнес англичанин. — В политике главное — ясно видеть цель и идти к ней прямо. Все остальное может меняться в зависимости от обстоятельств.
— Я подумаю, — сказал Энвер-паша.
— Извините мою назойливость, — откликнулся Вуллит, — но я прошу вас не откладывать решения. Так будет лучше и вам и нам. — Он встал, четко, по-военному повернулся и вышел из комнаты.