В день отплытия погода выдалась замечательная. Жара почти не ощущалась. Стоял один из тех редких дней, когда туман над Амударьей рассеивался и противоположный берег, низкий, почти сливающийся с поверхностью реки, будто приближался для того, чтобы его можно было хорошенько рассмотреть.
Чучин сидел рядом с Мухтаром, молча смотрел на медленно уходившие вдаль берега. Если на одном нельзя было заметить никаких признаков жизни, то другой берег закрывали буйные заросли камыша, местами разрываемые устьями арыков, орошавших прибрежные поля. Собранные в метелки розовые и лиловые соцветия яркими пятнами выступали среди сизоватых, похожих на чешую, листьев гигантского кустарника — тамариска. За кустарником поднимались покрытые блестящей красновато-бурой корой стволы джиды. На ажурных ее кронах уже появились мелкие плоды, из которых местные жители готовили отменное вино. Еще дальше от реки серебрились стройные евфратские тополя. Травянистые лианы, обвивавшие деревья и кустарники, делали прибрежные тугаи труднопроходимыми для человека, многие животные и птицы находили в них убежище от зноя. Вой шакалов и трубный голос оленей слышались довольно часто, порой можно было видеть на берегу осторожного мохнатого камышового кота и спокойно воспринимавшего плывущие по реке баржи дикого кабана.
Реки Иван любил с детства. Правда, в его родном Займище реки не было, но деревенскому мальчишке доставляло немалую радость мелкими перебежками добраться до реки, которая протекала в пятнадцати верстах от дома, окунуться в чистую прохладную воду, поваляться часок на солнце и, вдыхая полной грудью запахи летнего леса, не спеша вернуться домой.
В своем представлении Чучин наделял реки человеческими свойствами. Для него существовали реки, блиставшие задором и молодостью, и реки, напоминавшие дряхлых морщинистых старух; реки, полные жизни, буйные и стремительные, и реки вялые, лениво и нехотя несшие свои воды. Одни реки располагали к серьезному раздумью и одиночеству, другие вселяли в сердце беспокойство.
Амударья не была похожа ни на одну из виденных Чучиным рек. Капризная и своенравная, с бешеной скоростью рвалась она на север, к Аральскому морю. С силой водопада обрушивалась на какую-нибудь песчаную косу в несколько верст длиной и, размыв ее, в два-три часа прокладывала на этом месте новый фарватер. А там, где был старый, возникал из воды остров, окруженный каменными грядами. Нелегко плавать по такой реке.
Словно угадав мысли Чучина, Мухтар сказал:
— Десять лет плаваю на Амударье, и каждый раз все по-новому. Новые мели, новые опасности. У Амударьи характер ребенка. Никогда не знаешь, какие шутки она еще выкинет.
— И все-таки вам здесь нравится?
— Ко всему привыкаешь. Я ведь вырос в Чарджуе. Дальше Термеза нигде не был. Да и не хотел бы покидать эти места.
— Аварии часто бывают?
— Не сказал бы. Речники у нас опытные и фарватер определяют безошибочно, хотя вряд ли кто сумеет толком объяснить, как это делается. Амударью нужно чувствовать. Вот, например, цвет воды. Он меняется непрерывно. Смотрите, под баржами вода шоколадная, у левого берега совсем желтая, а у правого — почти черная. По цвету, по направлению водяных струй можно угадать, где прячется мель.
Мухтар замолчал. Его губы растянула мечтательная улыбка. Молчал и Иван, следя за большой стаей серых гусей, которых вспугнул шум буксира. Гуси с громким гоготом кружили над водой, а навстречу быстро неслись по течению каюки, с кормой, едва выступавшей над поверхностью воды, и гордо задранной вверх носовой частью. Суда эти, сооруженные из толстых, сильно просмоленных бревен, прочно скрепленных железными скобами, поднимали не одну сотню пудов груза.
Когда одна из лодок поравнялась, с буксиром, гребец, сидевший у левого борта, посмотрел на летчика, потом на Мухтара, и его тонкие губы искривились в неприятной усмешке. Иван повернулся к Мухтару, но тот сидел, погруженный в раздумья, и, похоже, ничего не заметил.
Беда пришла неожиданно. Буксиры едва тянули за собой баржи по крутому изгибу Амударьи, где течение было особенно сильным. И тут-то Чучин увидел, что баржа, следовавшая за первым буксиром, внезапно остановилась, а катер, не обремененный грузом, стремительно рванулся вперед. Сердце у него дрогнуло.
— Разворачивайся немедленно! — крикнул он Мухтару.
Баржа теперь плыла им навстречу, постепенно набирая скорость.
Времени для раздумий не было. Иван скинул сапоги и бросился в воду.
— Сумасшедший! — закричал ему вслед Мухтар.
Бурное течение реки подхватило Ивана. Он греб изо всех сил, видя перед собой только баржу. Она была совсем рядом. Еще немного усилий, еще несколько гребков, и он достигнет ее борта. В этот момент острая каменная гряда встала на пути. Амударья несла Ивана в нескольких метрах от баржи, но преодолеть эти метры не было никакой возможности. А когда гряда кончилась, баржа уже опередила Ивана.
Догнать! Во что бы то ни стало догнать! Что-то тяжелое ударило Ивана по ногам. Это был конец троса. Иван успел поймать его. Баржу швыряло из стороны в сторону, и трос рвало из рук, но летчик держал его мертвой хваткой. В какой-то момент течение стало спокойнее. Иван воспользовался передышкой и начал подтягиваться к барже.
Несколькими минутами позже, когда баржа наскочила на мель, Чучин был уже на борту. Он не удержался на ногах, пролетел несколько метров и свалился среди ящиков. Амударья уже сорвала баржу с места, развернула поперек и понесла дальше.
Иван огляделся. Оба часовых лежали на палубе, судорожно вцепившись в канаты. В этой ситуации требовать от них что-либо было бессмысленно. Он вскочил и бросился к носовой части баржи. Там находились завернутые в кошмы крылья. Веревки, которыми они были привязаны, ослабли, крылья сползали с подпорок, расходясь гигантским веером, готовым при следующем толчке сорваться в воду.
Соединить крылья и заново перевязать их Чучину удалось, но подтянуть на прежнее место сил уже не оставалось. Иван отчаянно тянул за канат, но крылья продолжали неумолимо ползти к краю палубы.
Внезапно баржа накренилась на левый борт, и Чучина со всего размаху швырнуло на поручни. Он обернулся. Крылья уже свешивались за борт, но теперь их удерживали пришедшие в себя часовые. Иван кинулся на помощь. Втроем они перетащили и закрепили груз.
— Кажется, пронесло, — негромко, едва шевеля губами, проговорил Иван, но тут новый удар потряс судно. Оно забилось в лихорадочной тряске, цепляя днищем песок, и, обессилев, застыло на месте. Баржа села на мель. На этот раз окончательно.
Глава пятая
Когда Иван спустился в трюм, он смог по достоинству оценить опыт и знания Степного. Ни один из размещенных здесь ящиков не пострадал, только выбило стоявшие друг на друге бочонки со смазкой, и теперь они свободно катались по проходу. Один из них прохудился: пол был покрыт темной вязкой массой.
Иван чертыхнулся в сердцах и пошел в другой трюм, где находились бочки с горючим. На палубу он вернулся вполне удовлетворенный — трудно было ожидать, что старая баржа способна вынести такие испытания.
К тому времени, когда оба буксира встали на якорь неподалеку от баржи, было уже темно. Снимать баржу с мели в темноте означало бы идти на неоправданный риск. Решили ждать рассвета…
— Здесь нам бояться нечего, — успокоил Мухтар, — переночуем, а утро вечера мудренее, как у вас говорится.
— Нет, — сказал как отрезал Чучин. — Часовые сегодня спать не будут. И оба пулемета должны быть в боевой готовности. Мы этих мест не знаем. А в тугаях целый полк спрятаться может.
Сказано — сделано: выставили охрану и, отпустив матросов, свободных от вахты, Чучин присел на палубе рядом с Мухтаром.
Ветер окончательно стих, и даже бурная Амударья, словно ощущая свою вину перед людьми, сменила гнев на милость, смирила порывы и несла свои воды осторожно и почти бесшумно.
То ли после купания в ледяной воде, то ли от удара тросом у Чучина страшно ломило ноги, которые он отморозил во время полетов несколько лет назад. Но не это волновало его сейчас. Мысли Ивана снова и снова возвращались к сегодняшнему ЧП.
— Как это могло случиться? — повернулся он к Мухтару.
— Течение очень сильное, — ответил тот, — канат не выдержал и лопнул.
— Но ведь буксиры постоянно по Амударье ходят, и канаты выдерживают, — усомнился Иван.
— Значит, плохо проверили канат в порту, — стоял на своем Мухтар. — От аварий никто не застрахован. Всего не учтешь. Такие случаи хоть и редко, но все же бывают.
— А может… диверсия? — спросил Чучин.
Мухтар задумался, поскреб пальцем подбородок.
— Может быть и такое. Шариф в порту не из любопытства же к ящикам подбирался. Он и канат подрезать мог.
Чучин пристально посмотрел на капитана:
— Зачем это ему понадобилось? Кто такое задание мог дать?
— Басмачи, — ответил Мухтар без нотки сомнения в голосе. — Банд много. В Нурате мулла Абдулл Кагар обосновался. Его агенты повсюду шныряют. Они чуть что случись, уже где-нибудь поблизости…
«Что ж, очевидно, так оно и есть», — подумал Иван про себя, а вслух спросил:
— Ты Шарифа знал?
— Плохо, — отрывисто бросил Мухтар и, помолчав, пояснил: — Он всего несколько месяцев в порту проработал.
— Когда же он успел с басмачами связаться? — заметил Чучин, задумчиво глядя на воду.
Мухтар коротко засмеялся.
— Для этого много времени не требуется. Предложили хорошие деньги. И все. И согласился.
— «Предложили и согласился», — передразнил Чучин. — Просто у тебя все получается. А с совестью как же? Не стоит такой проблемы?
— Легко рассуждать о совести, когда ты один на белом свете, когда лишь за себя одного отвечаешь, — неожиданно вскипел капитан. — Знаешь, почему у Погребального басмачи семью вырезали? Да потому, что он им помочь отказался. Хотя не первый год в этих местах, должен бы знать: люди Усман-бека слов на ветер не бросают…
— Значит, по-твоему, следовало согласиться? — зло прищурился Чучин. — Согласиться и продаться тем, кто не щадит ни стариков, ни женщин, кто готов уничтожить твоих же детей, лишь бы отомстить за непокорность? Ну, знаешь… — Иван с досадой стукнул себя кулаком по колену. — Да Погребальный потому и отказался, что прекрасно знал, с кем имеет дело. Понимал, что, поступи он иначе, ни людям, ни своей же семье в глаза смотреть не сможет. Да и что им слово свое нарушить? Сегодня они не тронут, а завтра… Разве не так?