сностей. Вопросом величайшей важности было сопротивление воздуха, поскольку несмотря на то, что само колесо - структура сквозная, кабины представляют собой обширную поверхность сопротивления. Однако г-н Райс указывает на две башни, основания которых находятся в пятидесяти футах к северу и югу от колеса, вмурованные в двадцатифутовый слой бетона, и говорит, что порыв ветра со скоростью 100 миль в час не возымеет действия. Он утверждает, что весь снег и наледи, оседающие на колесо зимой, тоже никак на него не повлияют; а если в него ударит молния, то колесо поглотит и распределит электрический заряд неощутимо для пассажиров.
Выработан порядок, при котором кабины освобождаются и заполняются пассажирами по шесть одновременно, поэтому при каждом обороте колеса будут делаться остановки.
Соответственно, на разной высоте подведено шесть платформ к северной стороне колеса и шесть - к южной. Когда колесо останавливается, каждая из шести оказавшихся внизу кабин у каждой из своих дверей будет иметь платформу. Далее подобным же образом будут обслуживаться шесть следующих кабин, за ними - следующие, затем - еще, и так весь день и, вероятно, всю ночь. Ожидается, что колесо будет совершать полный оборот за двадцать минут. Пассажиры останутся на борту в течение двух оборотов и заплатят за удовольствие по пятьдесят центов.
"Компания Колеса Обозрения Ферриса" была капитализована со стоимостью 600000 долларов, а также было выпущено и продано акций на 300000. Окончательная концессия на сооружение колеса была выдана только в декабре, и вся работа была контрактована и завершена за это время, железо залито в изложницы в январе, а обшивка лесами началась только 20 марта. По условиям концессии, компания платит Выставке половину стоимости всех своих билетов после того, как стоимость самого колеса будет покрыта. В первый день работы колеса, 21 июня 1893 г., на церемонии открытия присутствовало пять тысяч гостей, и всем им была предоставлена возможность совершить поездку на большом колесе. Движение машины, как было уже сказано, почти неощутимо.
19
Cайрил был в дождевике, подростковый "Лондонский Туман", в шляпе и с зонтиком.
Галоши.
- На Северный Полюс собрался? спросил Уолт. Только-только Папу Адама цивилизовал, как говорится.
- Я что ли? улыбнулся Сайрил. Я позавтракал. Наврал, к какому времени мне надо здесь быть.
- Ты дождевик свой понюхай, сказал Уолт. От тебя универмагом несет. Долой весь этот контрреволюционный прикид и давай кофе с нами хлебать.
- Если Уолту хочется на мой член смотреть большими печальными глазами, сказал Марк, кто я такой, чтобы отвергнуть простака?
- Уолт! крикнул Сайрил из спальни, где твои трусы? Мне же их надевать, правильно?
- Мы их сегодня утром не смогли найти. Марк говорит, они снаружи на лестнице.
За кровать загляни. Я тебе в кофе два сахара кладу. Трусы на фиг.
- Если, сказал Марк, глотнув кофе, бог Эрос, пахнущий диким тмином и укропом между пальцев ног, сворачивается, смятый, меж материнских рук, а ноги бронзой аркадский свет покрыл, и пальцы пахнут козликом, маслинами то аромат его отростка молодого, живчика его, - его глаза языческие полнятся проказами, туги его яички и нежны, подобно сочным фигам, а ямочки его глубоки и власть имеют что над петухами, что над наседками, над пчелами с цветами, и над коровами с быками, так вот - коль он еще резвится, нечего робеть. Или же.
- Повтори-ка? попросил Уолт, я запишу.
- Это стихотворение? спросил Сайрил.
- Или же, продолжал Марк, мы можем что-то узнать о Лартиге(50) и его времени, о фотографии и воображении, и.
- У меня тетрадка в рюкзаке, сказал Уолт. Где ручка? Если бог Эрос. Эй! Вот где трусы потерялись, в рюкзаке.
- А, да, сказал Марк. Я вспомнил.
- Пахнущий диким тмином и укропом между пальцев ног.
- Я это вставил для тебя, О Нюхач. Сравнение с фигами было для Сайрила.
- Возле Les Eyzies, в Gorge d'Enfer(51) есть зоосад доисторических животных или их правнуков, и там живет длинношерстный козел с продолговатыми желтыми глазами и бородой как у Господа Бога. Маман утверждает, что он, возможно, и есть Господь Бог. И яйца у него как две бутылки от "Перье" в авоське. И абсолютно сильнейшая и непереносимейшая вонь на всем белом свете. Пришлось друг за друга держаться - только так и выстояли. Сэм оказался самым храбрым - осмелился вдохнуть. Король Ебучек, сказала Дэйзи. Вот это козел. А ты смешал его с маслинами. Раньше ты как-то сказал: водоросли и маслины.
- Сдаюсь, ответил Марк.
- Мна, произнес Уолт. Говори, Сайрил. Мы тут все демократы.
- Оба?
- Аркадия, сказал Марк. Я могу читать мысли. Мне же нужен душ, почистить зубы, двинуть кишечником и побриться.
- Бриться не стоит, сказал Уолт.
20
Квартира Марка при свете ламп оказалась другой: в кухне больше ярко освещенного полихромного модерна, в кабинетике уютнее. После ужина они прогулялись вдоль реки, и Уолт сунул свою ладошку в ладонь Марка. С Сэмом они держались за руки.
- Ты нам достался, сказал тогда он, из-за нас. После твоей первой ночи Маман спросила меня, понял я или нет, и я ответил ей весьма утвердительной серией кивков.
- Я был убежден, что попал на небеса до срока.
- Три дня в постели, насколько я помню.
- Учился быть сатиром, наполовину потеряв рассудок. Я знал, что ты где-то там, проклятая докука. Я тут с первой женщиной, знающей о сексе столько же, сколько сам Господь Бог, а может и больше, она мила, разумна и добра - но где-то в квартире отпрыск. К концу второго дня, когда я наебался за всю жизнь и все никак не мог в это поверить, Пенни влатала меня в один из своих халатов - первая одежда у меня за пятьдесят шесть часов, - и что я вижу? не одного отпрыска, а двоих в совершенно одинаковых желтых спортивных рубашках и нечестиво коротких джинсиках, с идентичными прическами и босиком. Казалось, Пенни веселится, знакомя нас.
- Мы знали, что ты не знаешь, и презирали тебя настолько же сильно, насколько нам хотелось, чтобы тебя тут не было, но игра оказалась веселой. И Маман все четко разыграла. Марк, сказала она, у тебя - вместо имени, а нас представила как Сэма и Уолта, лучших друзей, и показала тебе, как у нас проходит семейное совещание в четыре - нам молоко с печенюшками, а Маман - чай. Ты не побрился и в самом деле не умел с нами разговаривать. Но, разумеется, если ты нравился Маман, мы тоже обязаны были тебя полюбить, а потом мы решили, что раз ты молодой и симпатичный, и, как сказала Би, хорошенький, то у нас нет возражений. Ты был напуган, и мы надеялись, что напугали тебя мы.
Они полюбовались эльзасской овчаркой на барже, попихали друг друга локтями.
Когда мимо проходили американские туристы в кошмарных нарядах, Марк спросил, надо ли им возвращаться к нему, и в ответ получил от Уолта большеглазую глупую ухмылку.
- Но ведь надо, так же?
- Что бы это ни значило. Мне кажется, я понимаю.
21
Дождь затянул так же нудно и непрерывно, как само время, задолго до того, как Марк привел Уолта домой в семь утра.
- Бог Эрос промок до трусиков, сказал Марк Пенни, которая в брюках и свитере отхлебывала кофе, поскольку все время прыгал и выскакивал из-под зонтика. Я сам вымок только к югу от коленей.
- Все с себя долой, сию же минуту, ответила она, чмокая Уолта, а Марка обнимая и целуя, и ботинки, и джинсы. Я превосходно выспалась, до самого донышка бессознательного, и, надеюсь, из нас троих отдохнула лучше всех. Вон там круассаны, фиговое варенье, за которое Дэйзи столько заплатила, и деревенское масло.
Она приложила палец к щеке, улыбнувшись Марку, восхищаясь им - в свитере и трусах.
- Линии для Мазаччо(52), тосканский юноша в кожаной безрукавке и гульфике.
Появился Уолт, вытирая полотенцем волосы и чихая, - в клетчатой ночной рубашке.
- Не забыть, произнесла Пенни своим деловым голосом, смену одежды Марку здесь, пижаму, верхнее и зубную щетку - Уолту у Марка.
Марк вытаращился, потом ухмыльнулся.
- И не реки хулу на женщин. Я знаю своего сына. Он лучисто счастлив.
- А я?
- Ты немного смахиваешь на Уолта - если б он не был современным образцом невинности и непорочности.
- А я - образец? спросил Уолт, намазывая ломоть круассана и набивая себе рот.
- Если мы будем жевать и разговаривать, то станем похожими на немецкого туриста.
- Бог знает, что он такое, Пенни. Какая-то стихия, укрощенная греками и римлянами прежде, чем они осмелились начать закладку фундамента цивилизации.
- Он тебя околдовал? Тут все дело в глазах. Я же ухожу к Делонэ.
- Со мной и Сэмом, надеюсь, и с Марком. А Дэйзи тоже пойдет?
- Милости прошу всю банду, но я иду точно, а стихиям лучше вести себя прилично.
Уолт, шаря под халатом, стирая с губ фиговое варенье, отправился к телефону в прихожей, откуда до них донеслись чириканье и чмоканье, заговорщицкие смешочки, различные фразы на жаргоне, принятые ими за сладострастные, и конечно, прямо сейчас. Вернулся он со вторым томом "Энциклопедии Искусств" Прэгера, повторяя Делонэ, Делонэ.
- Кардиффская Команда, говорила Пенни, и футболисты Руссо, что ты думаешь?
Круги Сони, целое русское направление.
22
Жан-Люк, протирая глаза ото сна и зевая, как лев, смог только переодеться в свежую футболку и стоял, расставив ноги в носках, с расстегнутым и болтающимся ремнем, ширинка раззявлена на все 180 градусов.
- Jour(53), сказал он. Оба мальчика. Генерал будет очарован. Он продлевает свое купание и гимнастику, когда месье Уолта нет, в надежде, что тот придет. А теперь и месье Сэм.
Они повстречались в пивной два дня назад, и Уолт узнал Жан-Люка в джинсах, свитере и датской студенческой кепочке прежде, чем Жан-Люк засек Уолта. Обмен сигналами рук, означавшими ну конечно же, представление Сэма как лучшего друга, любезности вроде той, что в одежде не узнаешь людей, которых привык видеть голышом, реплики о том, кто где живет, согласие в том, что месье - человек совершенно симпатичный. Месье Сэм его знает? О да. Все они - кружок друзей матери Уолта. Сэм, благородно предложил Жан-Люк, может чувствовать себя в "Гермесе" как дома, когда там только м