Песня о мировом дубе содержит и редкий эсхатологический мотив — о конце света, — хотя и сохранившийся в форме сказки. У некоего злодея было три сына: один увечный, другой хромой, третий — слепой (все это признаки нечистой силы). Увечный согнул лук, хромой сделал стрелы, слепой принялся стрелять. Он выстрелил в небо и порушил его край, так что оно раскололось, а стрела не вернулась. Второй стрелой он попал в ноги Земли-Матери, и она стала рушиться в преисподнюю, и та стрела тоже не вернулась. Третью стрелу он направил на гору, на сосновый холм. Эта стрела ударилась о камень и отскочила, попав в человека.
Текст песни, видимо, происходит от заговора для защиты от колдовских стрел. Последняя стрела должна вернуться — избавить пораженного от болезни.
Имена богов-демиургов почти не сохранились в эстонском фольклоре. В мифе о происхождении волка обнаруживаются следы древнего дуалистического мифа о творении мира: черт создал волка, но не смог вдохнуть в него жизнь. Тогда небесный «отец» Ванаиса посоветовал ему произнести заклинание: «Волк, встань, повали черта!» Волк действительно ожил и стал черта преследовать.
В предании о небольшом озере Илмъярве тоже усматриваются следы древнего мифа. Оно считалось самым глубоким в Эстонии, его не мог перейти вброд даже великан — сын Калевы. Его название переводится как «Озеро погоды», ведь слово ильма — это древнее обозначение света, мира, погоды и «атмосферных» духов (вспомним героя Ильмаринена, «кователя небес» в карело-финских рунах, от которого зависела погода).
Сходные предания и названия озер известны в Карелии и Финляндии, но самое знаменитое «погодное» озеро — это Ильмень, или Илмерь. Именно здесь, на чудской земле, славяне основали Великий Новгород. Неслучайно герой новгородских былин — купец Садко — вылавливает в озере чудесную рыбу, а еще он своей игрой на гуслях способен поднять морскую бурю (вспомним о чудесной игре Вяйнямёйнена, которой заслушивались морские духи).
Девушка Салме (Салве) в народных песнях эстонцев и ливов тоже появилась из яйца, снесенного курицей. К ней стали свататься Солнце, Месяц и старший сын Полярной звезды («Северного гвоздя»). Но Салме отказывает Солнцу, которое портит посевы в засуху; у Месяца же слишком много обязанностей: он должен рано вставать, а по ночам следить за всем, что происходит. Салме выбирает сына звезды за скромный нрав и постоянный характер, ведь он не передвигается по небосклону. Тот обещает спрятать Салме в заоблачных высях, превратить в вечернюю зарю. Этот миф повторяет сюжет финской руны о замужестве девы Суометар.
Как и у финнов, миф о небесной свадьбе возник у эстонцев под влиянием балтских соседей: у литовцев небесная невеста именуется «дочерью Солнца» — Саулес дукта.
Миф о созвездии Большая Медведица у эстонцев отличался от мифов других финно-угорских народов, которые «видели» на небе гигантского лося и охотника-преследователя. Эстонцы рассказывали, что Большая Медведица — это телега с хозяином, в которую вместе с быком впряжен волк. Волк тащит воз в наказание за то, что некогда съел быка, запряженного в телегу.
Эстонцы, народ с древней земледельческой культурой, определяли по созвездиям, когда нужно было выходить на работу. Если Сито (Плеяды) и Цеп поднимались на определенную высоту, то время идти на молотьбу. Млечный Путь они именовали Дорогой птиц, как и прочие финно-угры. По его ширине предсказывали, будет ли зима снежной, а урожай обильным.
Боги и духи
Скудные сведения о пантеоне уцелели в отрывочных средневековых записях. Древнее общефинское обозначение небесного божества — Юмал — сохранилось у эстонцев как наименование небесных духов; так же звались высшие существа у ливов, води, вепсов. Сохранились представления о юмал как о духах-покровителях: Маа юмал покровительствовал пахоте («бог земли»), Террид юмал был «богом зерна»; перед сенокосом приносили куриную лапку в жертву Вии юмал — «богу воды» (или Ветэ-Эма — «матери воды»), чтобы он не намочил сена. Верили также в кодуюмал — «домовых богов» — и специального Обесте юмал — «бога лошадей». Возможно, язычники почитали богов в виде деревянных идолов — пууюмал: изображение духа плодородия Пеко (о котором еще пойдет речь) называлось Пеко юмал. Низшие духи именовались вайм: многочисленные верования были связаны с лесными духами — метсаваймами — и водяными — вееваймами.
Главой пантеона был небесный бог Уку, родственный карело-финскому Укко: к нему применяли те же эпитеты — Ванатаат («Старый дед»), Ванаиса («Старый отец»), Тэватаат («Небесный дед»). Старость означала изначальность творца: и библейский творец именовался «Ветхий денми». Как «дед» и «отец», Уку был связан и с почитанием предков. Подобно прочим громовержцам (в том числе и литовскому Перкунасу), он поражал громом злых духов, которые могли спрятаться от него только в воде. Известны были и персонификации грома: Пикне, Пиккер, Эйке («Старший», его имя близко имени саамского громовника Айеке), Тыу. В так называемой кабинетной мифологии[10] Пикне мог выступать как сын громовника, а в фольклоре, как и другие громовники, всюду преследовал черта, пока тот не скрывался в воде.
Как и в карело-финской мифологии, супругой небесного бога была Мать-Земля, Маа-Эма: во время сева и грозового дождя («дождя Старшего») она зачинала урожай. Эстонцы верили и в многочисленных духов-покровителей урожая. На юге Эстонии они звались «отцами» и «матерями» или «старшими» — вана, на севере — халдья, общим для эстонцев и финнов наименованием духов-хозяев; у ливов также существовали представления об «отце» и «матери» поля — нурмеезя и нурмеимя, у води — об «отце» и «матери» земли, ма изянтет и ма эмянтет. Антропоморфным воплощением плодородия полей у эстонцев был Пеко. Своя хозяйка была и у травы — муруейт, «травяная старуха».
Кукла-оберег Тынн. Тынн был домашним божеством и защитником дома.
The National Museum of Finland, финно-угорская коллекция (по лицензии CC BY4.0)
Эстонский национальный костюм. Eesti Entsüklopeedia, 1936 г.
Wikimedia Commons
Как и прочие финно-угры, эстонцы верили и в «матерей стихий»: таковы Мать воды Ветэ-Эма (и подводные девы — русалки веенейтси), Мать огня Туле-Эма, Мать ветра Туули-Эма, Мать бури Марум-Эма. Ветер, особенно вихрь, считался демоническим существом: у эстонцев-сету было поверье, что Бог превратил в вихрь чертова сына. Единственная полностью судоходная река Эстонии зовется Эмайыги — «Мать-река».
Хлев и колодец в этнографическом музее Таллина
Водной стихии покровительствовали не только водяные вееваймы: «хозяйкой» воды считалась веехалдьяс, бытовали представления о таких духах, как Кала-Тонт, Кала-Вайм (духи рыб) и Кала-кунингас («Царь рыб»). Эстонский водяной царь наделялся чудесными способностями: он сам лучил рыбу, сидя не в настоящей, а в каменной лодке (вспомним, что каменная лодка — атрибут бога-демиурга в дуалистических мифах о творении). Он мог настолько пленить своей волшебной музыкой, что те, кто ею заслушивались, падали в море. Водяной выглядел как человек, но во рту у него были рыбьи зубы.
У ливов — прибрежных жителей — тоже почитались многочисленные водные духи: «отец» и «мать» рыб, калаэзя и калаимя, «мать», «отец» и «дети» моря — мериимя, миериезя, миериласт. У них есть свой скот — чудесные голубые коровы. Духи довольствовались малыми приношениями: достаточно оставить им мелкую серебряную монету или просто поскоблить над водой серебряный предмет.
Духи леса — эстонские метсаваймы, метсатонт — были покровителями лесных обитателей. Такой дух мог появиться в виде одноглазого бородатого старца метсаиса. У вепсов почитанием пользовались мецижанд — «хозяин» леса (он иногда представал в облике великана метсихине), веденижанд — «хозяин» поля, маижанд и маэмаг — «хозяева» земли, водяной ведехине и Туржас (у карел — Турсас) — покровитель подводных стад. Лешему нужно было приносить в жертву первую долю собранных ягод, грибов, трав, дичи. Пастухи же считали жертвой первую задранную медведем корову или овцу.
Но больше всего эстонцы почитали «хозяина» хлева, ведь скот был основой благополучия этого народа (таким же уважением пользовались духи хлева у карел, северных финнов, ижоры, води). Его представляли в виде старичка маленького роста — иногда со старушкой-женой, детьми. Но чаще он появлялся в облике хтонических животных: лягушки, змеи, крысы. Закрывая скот на зиму, хозяйка раскладывала по углам кусочки хлеба, завернутые в красные тряпицы (чтобы скот был краше), и приговаривала: «Хлевный хозяюшко, хлевная хозяюшка! Ешьте, пейте! Караульте наших пегих телят, черных коров!»
Амбар в этнографическом музее Таллина.
Regina M art / Shutterstock
Рыболовство было традиционным промыслом ливов. Фотография Вилхо Сеталы. 1912 г.
Finnish Heritage Agency, финно-угорская коллекция. Фотография: Vilho Setälä (по лицензии CC BY4.0)
Домовые духи эстонцев, как и прочих народов, могли приносить чужое добро в дом (как делал огненный демон пуук) или вредить нерадивым и непочтительным хозяевам. Таковы эстонские муру-эйт, «хозяин» дома и двора, кратт (у финнов известен домовой кратти) и овинный тонт (у карел тонтту), духи очага (печи) — очагового огня (писухянд, печинрахкой у вепсов). Огонь наделялся очистительной силой. Чтобы справиться с лихорадкой, которую представляли ведьмой, явившейся из Лапландии от славившихся колдовством саамов, заболевший должен был спрятаться в печь или перепрыгнуть через огонь. Почитанием пользовался и дух бани —