И в пору эту месяц серебристый в небе появился, улыбается, и люди веселятся, приговаривают:
— Пусть век будет счастлив тот, кто месяц из плена змеева избавил, на землю вернул!
А царю невдомёк. Сидит он всю ночь в слезах, в горе. Дождался утра и посылает своих слуг:
— Идите на берег, принесите оттуда косточки моей дочери несчастной!
Пришли слуги на берег, а царёва дочь сама им навстречу идёт — жива, весела, хороша, как прежде.
Привели они её к царю и докладывают:
— Там на берегу змей мёртвый лежит, и возле него шесть голов по сторонам разбросаны, раскиданы. Да такие тяжёлые, что мы вшестером одну голову и ту с места сдвинуть не могли!
Настал вечер, и Ольховая Чурка с товарищами опять по замку, по городищу гулять пошли. И снова видят — люди плачут, слезами заливаются и всюду чёрные сукна висят.
Теперь уж сам Ольховая Чурка к старушке вдове пошёл и спрашивает:
— Почему, вдова почтенная, все люди плачут, убиваются?
— Потому, сынок, — отвечает старушка, — что царь должен в эту ночь свести свою самую любимую младшую дочь на берег моря, девятиглавому змею на съедение. А не отведёт — проглотит тот змей проклятый полцарства, а то и всё целиком и не подавится. Коли нашёлся бы бесстрашный человек и убил того змея, спас бы он и царевну младшую, и солнышко бы из плена змеева освободил.
А тем временем зашили слуги царскую дочь в кожаный мешок и понесли к морю.
Вскочил Ольховая Чурка на коня и крикнул товарищам:
— Если плохо будет, брошу я вам свой сапог, вы собак с привязи спустите, на помощь! А коли змея не убью я, живым не вернусь!
И ускакал.
Вот и берег и кожаный мешок у камня. Рассек он мешок мечом, освободил царевну.
— Не спи, — говорит, — карауль змея, когда он из воды выходить начнёт. Тогда и разбуди меня. А я до той поры посплю.
Положил голову на колени царевне и заснул крепким сном.
Прошло времени ни много и ни мало, всколыхнулось море раз, другой, третий… Стала будить царевна Ольховую Чурку, а он не просыпается. Тормошит, трясёт его царевна, он всё спит, а море в четвёртый, пятый раз колыхнулось. Уж она кричала, стонала, а Ольховая Чурка всё спит. А море, море-то уже в седьмой и восьмой раз всколыхнулось. Вот взбугрилось оно в последний, в девятый раз, и заплакала царевна от страха, и упала горячая слеза на щёку Ольховой Чурки. Он в один миг проснулся, вскочил на коня, крикнул царевне, чтобы она спряталась. А тут из воды сам морской девятиглавый змей выходит. Вышел змей из воды и на Ольховую Чурку в бой пошёл.
— Ху-ху! — говорит. — Сам Ольховая Чурка пришёл ко мне на съедение! Царевной я позавтракаю, а тобой пообедаю!
— Пришёл! — говорит Ольховая Чурка. — Только гляди не подавись обедом таким!
Стали они насмерть биться.
Бились, бились — уже три головы у змея слетело. Бились они, бились — уже четвёртую, пятую и шестую головы Ольховая Чурка ему отрубил, а вот последние три одолеть, отрубить не может!
— Посмотри, солнышко встаёт! — крикнул он змею. — Твоя шея такая же красная, как утренняя заря!
Оглянулся змей — тут ему Ольховая Чурка отрубил седьмую голову.
Остались у змея две головы.
— Смотри, змей, твой дом горит! — закричал Ольховая Чурка.
Но змей настороже был, не поверил, не оглянулся на этот раз.
Ещё малость времени прошло, и Ольховая Чурка снова крикнул:
— Смотри, змей, жена твоя над тобой смеётся, что ты стольких голов лишился!
Тут змей не стерпел, оглянулся — и полетела восьмая голова его на песок.
Одна голова теперь осталась у змея, но её никак не срубить Ольховой Чурке.
Тут уж снял он сапог и бросил своим товарищам: мол, выручайте.
Спустили они собак с привязи. Прибежали собаки, вцепились в змея, и полетела голова девятая, последняя, и свалился змей замертво.
Вернулся Ольховая Чурка с собаками к товарищам и лёг спать.
Прошла ночь, утро настало. Смотрят люди — радость-то какая! — на небе солнышко сверкает. Сказали:
— Пусть будет вечно счастлив тот, кто солнышко освободил!
А царь ничего о том не знает, не ведает, в своей опочивальне в слезах лежит, слуг своих посылает:
— Сходите на берег и принесите мне косточки дочери моей любимой!
Пошли слуги на берег, смотрят — юная царевна им навстречу идёт: жива, весела, ещё прекраснее прежнего стала.
Рассказали слуги, что на берегу видели:
— Мёртвый змей у камня лежал, а кругом все его девять голов разбросаны, раскиданы. И такие эти головы тяжёлые, что мы вдевятером одну голову не то чтобы поднять, с места сдвинуть не могли!
Устроил царь в своём замке пир. И при всём народе сказал:
— Кто проклятых змеев убил и дочерей моих спас, пусть соберёт змеевы головы и придёт ко мне за наградой.
Пошли три молодца на берег, взяли головы, принесли царю. Он и говорит им:
— Пусть каждый из вас возьмёт в жёны ту дочь мою, которую спас. А ещё поделю я меж вами полцарства моего, богатства мои.
Поклонились царю Ольховая Чурка и его товарищи и сказали:
— Не надо нам ни твоих дочерей, ни твоего царства, ни богатства. Не за то мы бились, не для того змею каждый из нас головы рубил. Дай ты нам, царь, немного припасов, чтобы домой доехать. А на добром слове тебе спасибо!
Царь на радостях так загулял, развеселился, что лишнюю чарку хватил и заснул. Да так крепко, что и не заметил, как Ольховая Чурка с товарищами своими в путь-дорогу собрался.
Царь всё спит, спит, а уж молодцы вон куда уехали. Не видать их совсем.
Ехали они, ехали, вдруг видят — возле дороги избёнка плохонькая стоит и из неё громкий разговор слышен.
Ольховая Чурка и говорит своим товарищам:
— Вы тут постойте, а я пойду послушаю, о чём там разговор идёт. Вы не глядите, что избёнка худая, невидная: в ней сама Сю́вятар живёт, мать тех змеев проклятых, что мы убили!
Сказал так Ольховая Чурка, с коня слез и обернулся горностаем. Вскарабкался на поленницу дров, что под окном избушки была, и стал слушать.
Говорит Сювятар:
— Едут убийцы моих сыновей, моих деточек ненаглядных! Думают скоро дома быть. Но не бывать тому: не уйти им от меня, не уйти!
— А что ты им сделаешь? Как помешаешь? — спрашивают её неведомые голоса.
— Напущу я на них такой голод, что они с места сдвинуться не смогут. И, на их беду, у самой дороги накрою столы со всякой едой. Но только сядут они к тем столам поесть, тут их смерть придёт. И не догадаться им, что, если б ударить трижды мечами богатырскими по столам, тогда столы отравленные исчезли бы вместе с голодом!
— А если догадаются богатыри? — сказали голоса.
Тут захихикала страшная колдунья Сювятар.
— Нет, не уйти им от меня! — сказала она. — Коли в первый раз спасутся они, всё равно не оставлю я их в покое: напущу на них такую жажду, что они от слабости с коней падать будут! А возле самой дороги их я наколдую озеро, да мало того — берестяные ковшики на берегу их ждать будут. Станут молодцы пить — тут им и погибель. А догадайся кто из них по воде мечом три раза ударить, исчезло бы озеро и жажды их как не бывало!.. Но если и тут они спасутся, то есть у меня третье средство: напущу на них такой сон, что они сами с коней попадают. А возле дороги три постели поставлю. Как улягутся в них богатыри, так и не проснутся никогда: вечным сном заснут. Но, если бы успели они три раза мечом по тем постелям ударить, освободились бы от чар и сон бы с них слетел. Но всего того они не ведают, а кто мои слова повторит, тот в камень придорожный превратится!
Выслушал это Ольховая Чурка, обернулся снова человеком и пошёл к своим товарищам печальный, задумчивый. Стали они его расспрашивать, что в доме Сювятар он узнал, услышал. А он сказать не может.
— Да ни о чём там не говорили, — сказал. — Какие-то женщины болтали, а что, поди, сами не ведали.
Пустились они снова в путь. Совсем немного проехали, и напал на них такой голод, просто сил нет. Еле в седле держатся. И вдруг, откуда ни возьмись, появились столы возле дороги, а на них еды всякой, снеди — видимо-невидимо! Только молодцы собрались было по куску схватить, успел всё-таки Ольховая Чурка, ударил мечом три раза по столам, и они тут же пропали.
Рассердились на Ольховую Чурку его товарищи:
— Не дал нам поесть! А еда такая хорошая была! Почему ты нам мешал пировать, отдыхать?
Что мог Ольховая Чурка в ответ им сказать? Открой он правду, превратился бы в придорожный камень, а немного спустя и они бы умерли, заколдованные жаждой.
И он сказал:
— На что нам чужая еда? Домой приедем, там и поедим. Пусть небогато, зато своё.
Сказал так, и голод у них пропал.
Поехали они дальше. Ехали, ехали и вдруг напала на них жажда, да такая, что хоть ложись и помирай. И возле дороги — надо же! — вдруг озеро появилось и берестяные ковшики на бережку заботливо положены.
Не успели молодцы за ковшики схватиться, как Ольховая Чурка трижды мечом по воде ударил, и озеро исчезло, и ковшики пропали, и жажда у путников прошла.
Едут они, едут, от усталости сон их стал одолевать. Да такой, что уже нет сил с ним бороться. Ещё шаг — и упадут они с коней. А тут вдруг появились возле дороги кровати широкие, с перинами, с подушками пуховыми.
Соскочили молодцы с коней — хотел Ольховая Чурка их опередить: ударил трижды мечом по одной кровати — она-то исчезла, да успели его два товарища в другие кровати лечь и заснуть.
Горе, горе! Откуда ни возьмись, появилась Сювятар и в один миг съела тех двоих спящих.
Что делать Ольховой Чурке? Бросился он бежать, даже коня не успел взять. Остался конь у Сювятар. Вот какая была страшная колдунья.
Заперла она коней в своей конюшне, железными цепями к стойлу привязала.
Бредёт Ольховая Чурка по лесу печальный: что делать, не знает, путь до дому далёкий, без коня не добраться. Устал он, присел отдохнуть возле пня. Вдруг видит — лежит на пне человеческий глаз. Удивился Ольховая Чурка. Взял глаз, вдруг слышит голоса. Спрятался Ольховая Чурка и стал ждать.