— Извините, — совсем негромко, но очень явственно спросил он. Лина вздрогнула от этого почти неслышного голоса. Как от прикосновения к ней провода под током.
Молодой человек в плаще коротко и узнавая (хотя Кирилл никогда его не видел) поклонился Корсакову. Затем со спокойной, настойчивой вежливостью обратился к Лине.
— Извините, а вы… — Его недоговоренная фраза повисла как совершенно реальный и полностью высказанный вопрос, который включал в себя и вопрос о документах, и о причине появления здесь.
— Я… — она смешалась. — Мы с Кириллом Александровичем!
Она нашла выход, и было видно, что очень гордилась — хоть на мгновение! — этим.
Молодой человек нахмурился, потом кивнул головой, и это тоже означало одновременно очень многое. И понимание, и неудовлетворенность ответом, и то, что он именно сейчас, и именно здесь, не будет протестовать против их присутствия. Именно здесь, и именно сейчас…
— Может, мы все-таки поедем в Москву? — сухо предложил ей Кирилл, чтобы найти какой-то выход, не оставаться здесь.
— Но вы… Но ты не попрощался с отцом? — с какой-то отчаянностью спросила Лина.
— Я попрощался с отцом, — уже с нажимом ответил Корсаков и, подойдя к ней, сильными руками взял ее за локоть.
Она смотрела на него потерянно, упрямыми и одновременно лихорадочными… темными глазами. Как будто у нее была высокая температура.
Молодой человек сделал движение к ним, и Кирилл понял, что скандала ей устроить не удастся.
— А машина… — залепетала она что-то жалкое, старея на глазах. — Может быть… Нас подвезут?
Она уже пыталась, через Кириллово плечо, обращаться к «Плащу».
— Нас — не подвезут! — сквозь зубы, горячее зашептал Кирилл.
Она сделала шаг, другой, ведомая его сильной, вспотевшей рукой, но Кирилл знал, что она еще не сдалась.
— А Иван Дмитриевич разве?.. — через него, через Кириллову руку, она еще хваталась за возможность остаться, предстать пред «светлые очи»…
— Ничего! Ничего, поезжайте… — непонятно к кому обращаясь (к Корсакову или к ней?), повторял молодой человек и шел в двух шагах сзади.
Кирилл чувствовал его взгляд, подталкивающий их. И еще он знал, что где-то перед ними… Или за кустами… Или в низинке, среди орешника… Можно было различить вторую, такую же молодую фигуру. Но Кирилл опустил глаза и сделал все, чтобы невольно не взглянуть в ту сторону.
— Но я же… Порву чулки! Там же… забор! — тихо вскрикивала Лина.
— А мы вам… Поможем! — вдруг улыбнулся парень, и лицо его на мгновение стало и приятным, и очень молодым. Но это мгновение так быстро погасло, что она не успела этим воспользоваться.
— А Всеволод? Севе, что я скажу? — шептала она теперь уже горячечно, невольно ища защиты у Корсакова. Она даже хотела обратиться с тем же вопросом к охраннику, но в этот момент Кирилл поднял ее на руки и неожиданно широким, сильным движением поставил на землю за невысокий штакетник.
Он увидел, что его силу быстрым взглядом профессионала оценил «Плащ».
— Вы что… Меня бросаете? — вцепилась Лина в Кириллову руку и потянула его к себе.
Корсаков остановил ее, повернулся лицом к молодому человеку… уже внешне независимый… равный с подчиненным… Внимательно посмотрел на него. Тот невольно напрягся, подтянулся. Кирилл протянул охраннику руку для прощания.
— Исправной службы! — пожелал он этому «сосунку».
Тот быстро, по-солдатски, кивнул головой, и Кирилл почувствовал его каменное рукопожатие.
Корсаков молодым движением перепрыгнул через штакетник… подхватил под руку даму… Что-то насвистывая, устремился по дороге к станции. Не оглядываясь!
— Ну, что вы меня тащите?! — машинально, то ли задыхаясь, то ли причитая, повторяла на бегу Лина. — У меня камень попал в туфли! Господи! И туфли-то совсем запылились… Как я в таком виде покажусь…
Она пыталась остановиться, поправить обувь, но Кирилл со все растущим ожесточением тащил и тащил ее по дороге. Навстречу им все чаще попадались дачники, местные жители… Ребятня… Они спешили посмотреть на черный автомобиль. В машине, как мельком успел заметить Корсаков, было пусто.
— Да подождите вы!! — вдруг почти взвизгнула Лина и вырвала его руку. — У меня же синяки будут! Где вы воспитывались…
Она присела на поваленное дерево, быстро сняла туфлю и начала высыпать из нее песок. Она с отсутствующим взглядом засунула в носок туфли руку и что-то долго, сморщившись, дергала там. Потом снова надела ее и некоторое время сидела, стараясь отдышаться.
Когда Кирилл подошел к ней, она подняла на него глаза, полные ненависти.
— Какой вы все-таки… Идиот!
— Вы сегодня… Давали мне много определений! — Кирилл нагнулся, чтобы помочь ей подняться.
— Уберите руку!
Она встала и пошла по дороге к станции, не оглядываясь.
Когда Корсаков нагнал ее, он услышал:
— Вам же самому это нужно… Вам! Не меньше, чем мне!
— Мне… Ничего не нужно, — стараясь быть спокойным, ответил Кирилл. — Ничего!
— А зачем же вы тогда… Бросились к папаше? — она резко обернулась. — Вы же знали! К кому обращаться? И Логинов не вечером, а днем приехал. Днем! По первому же звонку!
— По какому звонку? — не понял Кирилл.
— А вы сами подумайте! — Лина снова вернулась на дорогу и шла теперь, все убыстряя шаг.
Кирилл брел за ней. Каким-то образом она поняла то, чего еще не понял он сам. Наверняка отец позвонил Логинову сразу же после его ухода. Именно поэтому он был так издевательски-вежлив в конце их разговора. Так бывало с ним не раз, когда ему предстоял нелегкий, неприятный для его самолюбия разговор.
— И не стройте, пожалуйста… Из себя агнца! Невинного ребенка! Не от мира сего… Служителя высоких идей! Знаю я вас! Всех!..
Лина вдруг длинно и зло выругалась. Даже плюнула на мягкую дорожную пыль…
— Лина…
Она снова повернулась к нему всем корпусом… И вдруг обеими руками сильно толкнула его в грудь.
— Идите обратно! Вас пустят…
Она почти кричала.
— Клянитесь, что вы ни в чем не виноваты! Что вы лично преданы Ивану Дмитриевичу… Что вы плоть от плоти! Семя от семени… Что вы готовы выполнять любое задание… Любого правительства! Вы…
Невольно смешавшись, Корсаков все-таки краем сознания пытался понять, в чем же виновата перед ним Лина? Но в том, что она виновата, у него уже не было сомнений!
— И не забудьте… Про Севочку! — она наступала и наступала на него. — Мне надо было сказать Ивану Дмитриевичу всего три слова! Малюсенькая просьба, в которой человек не может отказать человеку!
Она стояла перед ним, растерзанная, злая… Очень красивая! Она все вытирала и вытирала лицо грязной рукой, отчего на шее оставались темные полосы.
— Вам же будет лучше! Вам! Мне! Севочке!
Она вдруг схватила его горячими пальцами за плечи и неожиданно поцеловала.
— Милый мой… Ну, пожалуйста! Вы же меня любили?! Эти люди… Они все с нами могут сделать! И уже делают… Неужели — вы не понимаете?
Корсаков стоял, как заколдованный. Он только видел, как шагах в десяти от него, посреди улицы, перед большой лужей, сидел мальчишка в длинных пыльных трусах и с энергичным, бессмысленным равнодушием бил и бил по грязной, зеленоватой воде доской.
Корсаков понимал, что еще мгновение и он тоже начнет делать что-то подобное — не требующее ни его сознания, ни воли, ни разума.
— У вас дети… Им — жить! — тихо, в ухо, говорила Лина. — Они избалованы… Робки! Не защищены! Их сметут — без вас! Без меня! Они опустятся на дно… Как будто их проткнули шилом. А шило — у них!..
Она чуть подталкивала его всем своим, прижавшимся к его телу, телом.
— Завтра… вашего отца не будет! Он не вечен… Ниточка порвется. Навсегда! Вы же знаете этих людей! Они холодны, как Колыма. Как Антарктида! Они слезинки не прольют!.. Как будто их и не было! А значит, и вас не было! Милый! Кирилл, идите. Еще есть хоть полчаса… Меньше даже… Ну! Замолвите за меня слово… Поверьте мне… Ну! О Севе! Мы же вчера говорили. А один Тимошин не решится.
Он невольно положил руку на ее плечо, словно собираясь прижать ее к себе… И уж невольно сделал шаг в сторону… дома. Но тут же увидел (как видят в перевернутой подзорной трубе… резко, вдруг, смещением горизонта), как из калитки отцовского дома быстро вышел не Логинов, а какой-то очень знакомый человек. Усилием слуха он понял, что в спину этому человеку (это был Тимошин) летел голос отца:
— Мне не нужно подачек! Мне не нужно! Присылать адъютантов! Или кто… Вы там?! Если он не сможет вечером приехать сам… То пусть забудет… Сюда дорогу!
— Александр Кириллович! Ну, что вы! — Тимошин пытался объясниться на ходу. — Вполне возможно… что Иван Дмитриевич будет вечером… Позже…
Корсаков не услышал, что ему ответил отец. Тимошин поспешно сел в автомобиль и стал не виден.
Кирилл сделал невольный шаг в сторону, потому что машина, круто и неловко, как танк, развернулась и двинулась в их сторону. Лина рванула его с дороги, и Кирилл, чуть не упав в канаву, перепрыгнул вслед за ней через канаву. Машина с тугим, шелестящим свистом пронеслась в двух шагах от них. Кириллу показалось, что он увидел настороженный, недобрый взгляд из глубины кабины.
— Как тарантул… Посмотрел! — услышал он за спиной негромкий голос Лины.
И неожиданный, сдавленный смешок. Кирилл оглянулся.
— Не завидую… Я вам теперь!
— А что… Собственно говоря… случилось?
— А то! Что он увидел нас — вместе!
— А вчера ночью? Мы разве не были все вместе? — рассердился Корсаков.
— Мы были не на службе… А тут… — она начала говорить тихо и раздельно. — Мы… С вами! Вдвоем… — В непосредственной близости от Ивана Дмитриевича. И вы Тимошину никогда не докажете! Что это случайность… И она — не против него?!
Она уткнулась головой ему в плечо. Замолчала. Потом отошла шага на два в сторону.
— Мне кажется… Нам нужно попрощаться, — неожиданно для самого себя тихо и уверенно сказал Корсаков. Она как-то издали глянула на него. Достала из сумочки крупную гребенку и начала сосредоточенно, задумчиво расчесывать волосы. Как актриса после обычного, рядового, не трудного спектакля…