Он, вырвавшись из рук испуганного Логинова, сам поднялся на еще нетвердых ногах. И закричал во всю, еще бившуюся в кем силу:
— Вон! Вон отсюда! — И неожиданно… он глубоко вздохнул… Не найдя другого слова, выпалил: — Ты… Ты… Неудачник! Болван!
«Это было почти смешно! Его, Логинова… Назвать «неудачником»… «Болваном»?
На помощь уже спешила Февронья Савватеевна в белеющем в темноте оренбургском платке.
Надо было еще кого-нибудь позвать. Логинов оглянулся, но в это же время почувствовал, как старик тянет его за руку. Осторожно и настойчиво тянет… Так делают дети, когда хотят попросить прощения.
— Помоги… Ваня! Не клони головы! — еле слышно произнес Александр Кириллович. — Мне холодно…
И он посмотрел на Логинова беспомощными, далекими глазами.
12
В углу высокой комнаты, на тахте, среди сбившегося белья, спал человек. Казалось, он весь был составлен из углов. Острые коленки… локти… Длинный, худой нос.
Кирилл с порога смотрел на его немолодое, помятое, злое лицо. Это к нему, сюда, в эту огромную пустынную квартиру на улице Горького, привезла его дочь?
«Кто он ей?»
Кирилл оглянулся — за спиной стояла Галя. Она выдержала его взгляд. Осторожно, бережно, как с маленького, начала снимать с него пальто. Отнесла одежду — свою и его — в коридор, на просторную, пустую вешалку.
Кирилл по-прежнему стоял на пороге. Она осторожно подтолкнула его, мол, входи.
— Ты… Здесь живешь? — осторожно, боясь разбудить спящего, спросил Кирилл. Он еще не верил…
Она кивнула головой и села за круглый, массивный стол на толстых ножках в виде львиных лап.
— А кто… Еще здесь? — начал было Кирилл, но дочь остановила его движением руки, мол, тише.
Кирилл Александрович по-прежнему старался не смотреть в сторону спящего.
Огляделся. Комната была пустынна.
— Мы здесь… Временно! — поймала его взгляд Галя. У нее был голос взрослой женщины.
— А чья это квартира? — тихо спросил Корсаков. — Снимаете?
— Его тетки! — кивнула Галя в сторону спящего.
Кирилл снова постарался не посмотреть на него.
— И что же… Ты собираешься?..
Дочь опередила его вопрос.
— Рожать… Собираюсь!
Он опустил голову. У него были грязные, помятые туфли.
— А мать? Знает? — еще тише спросил отец.
— Знает! — ответила Галя. — Она… Все знает!
Кирилл выразительно кивнул в сторону спящего. Галя опустила голову.
— Как они тебя нашли? — бесстрастно, отделенно спросил отец.
— Это он… Нашел, — твердо, защищая новое положение, ответила Галя.
Спящий не шелохнулся. Не было слышно даже его дыхания.
— Кто-нибудь в квартире еще есть?
— Евгения Корниловна… — И пояснила. — Тетка его.
— И давно? Это… у вас? — как можно обыденнее спросил Кирилл Александрович.
Галя встала, поправила свитерок — он плотно облегал уже взрослую, женскую грудь.
— Разве это важно? — поморщилась она. — Ну, еще в Риме… Помнишь, когда он приезжал…
Галя пошла к двери, но отец остановил ее.
— Куда ты?
Он боялся остаться наедине со спящим.
— Чай, что ли… Ты голоден? — ее движения, слова, вопросы были по-женски обыденны. В ней было сейчас что-то от хозяйничающей Марины. Только без ее энергии, без желания полностью, со страстью, отдаться любому делу — обеду, завариванию чая, приготовлению салата…
— Я не хочу! — быстро ответил Корсаков.
Надо было на что-то решаться.
— А, может… Лекарство какое-нибудь? У Евгении Корниловны их тьма…
Галя стояла у двери и, так же как он, ждала, и боялась момента, когда тот, в углу, проснется.
— Как же ты? Ну, все-таки… А? Как же это могло произойти? — с тупой, тягучей болью в душе спросил Кирилл Александрович. — Он же на курс меня младше учился… Ты посмотри… На кого он похож?!
Галя хотела было ответить, но только вздохнула, сдержавшись.
— Ты что же… Любишь его? — пытался помочь дочери Кирилл Александрович.
— Да! — быстро ответила она. — Не знаю…
— Ну, тогда… — он еще надеялся как-то переубедить или хотя бы понять дочь. — У него же семья! На что ты надеешься?
— На себя… надеюсь, — после паузы, тихо ответила Галя.
Кирилл поднял на нее глаза. Она стояла, набычив лоб, отведя глаза.
— У тебя еще второй курс… Только! — он сам понимал, что все бесполезно. Может быть, у Марины что-нибудь бы и получилось, но не у него!
— Я пойду! — наконец, решился он.
Галя сделала шаг, чтобы остановить отца.
— Тебе надо поговорить… С ним!
Корсаков рассматривал спящего. Блеклые, с сединой, волосы спутались… Рот приоткрыт… Как у ребенка или как у пьяного.
— Он что… — начал было Корсаков, но Галя сразу поняла его. — Пьяный?
— Нет, нет! Только две рюмки за обедом. Как обычно…
Теперь они уже оба смотрели на спящего. Корсаков чувствовал дыхание подошедшей дочери. Она и спрашивала его об этом спящем, немолодом человеке и одновременно еще пряталась за ним, за отцом. Искала защиты! А может быть, ждала последнего разрешения? Ждала даже его гнева? Отцовского!
Корсаков как онемел. Ни гнева, ни комментариев.
— А где мать? — задал вопрос Корсаков.
— На юге. В Ялте.
— Ты тоже была… «В Ялте»! — Корсаков вздохнул и, наконец, встал и начал надевать перчатки.
— Папа… — неожиданно всхлипнула она и уткнулась лицом в его плечо.
Он коротким, сильным движением прижал ее к себе. Они непроизвольно притихли… Затаились. Чтобы не разбудить человека, спящего в углу.
— Может… Пойдем? А? — быстро, с внезапной надеждой, спросил Корсаков. Она только отшатнулась от него.
— Что ты…
— Но… почему? — уже не сдерживаясь, во весь голос, спросил Кирилл Александрович. — Почему ты должна быть здесь…
— Я так хочу-у! — почти по складам — гневно, растерянно, — дурнея на глазах, напала на него дочь. — Нет! Нет! Я больше не могу! С матерью! Со всеми с вами…
Еще мгновение, и у нее бы началась истерика.
— Чего ты… Там? — раздался из угла недовольный голос. — Чего опять не поделили?
Корсаков обернулся.
Спавший резким движением отбросил подушку. Встал на ноги… Похлопал себя по карманам старых джинсов, ища сигареты.
Закурил мятую, кривую, и взгляд его проснулся.
— А-а… Это ты? — узнал он Корсакова. — Что? Морду пришел бить?
Он усмехнулся и потянулся к стоящему на полу телефону.
— Сейчас, сейчас! Обмозгуем это дело…
Его, еще заспанное, лицо стало осмысленным, властным — на другом конце провода подняли трубку.
— Нахабин. Привезли гостей с выставки? А остальные? А с внешторговцами у них как? А вы сами… Сами позвоните! Нет, в Большой я не поеду! А это не по моей линии! Пусть Верховный Совет… Да, да! И вообще я не любитель балета. И так раз десять в году смотрю «Лебединое»!..
Он встал и, держа телефон на длинном шнуре, вышел из комнаты. Он продолжал так же спокойно и делово выговаривать кому-то из подчиненных… Было слышно, как он с телефоном зашел в туалет. Теперь он отчитывал собеседника за время назначенной завтрашней встречи.
— Да не вертитесь вы! Под ногами! Евгения Корниловна! — это уже — не в телефон. — Буду! Буду обедать!
Потом в туалете спустили воду.
Наконец, он снова появился в комнате… Плечом поддерживая телефонную трубку, на ходу застегивая зиппер.
— Ну, пошлите в театр Тимошина! Он мне сегодня не нужен. Пусть только позвонит к ночи. Мне машину. К 17.00.
Он посмотрел на Корсакова, будто впервые увидел его.
— Да! — неожиданно крикнул в трубку. — Машину мне… На Горького! А с внешторговцами я сам разберусь…
Разговор был окончен. Нахабин плюхнулся обратно на тахту.
— Ну! Так, что? — Нахабин тер лицо сухими, худыми пальцами. — Обедать будем?
Не дождавшись ответа, крикнул:
— Корниловна! Жра-а-ать!
И зевнул — сладко, покойно.
— Вот, такие дела! — заговорщически, по-мальчишески многозначительно, сказал Нахабин и погрозил кому-то пальцем.
Корсаков смотрел на него почти с испугом.
«Что все это значило? Наглость? Чувство собственной безнаказанности? Или просто ему плевать на него, на Корсакова. Так же, как и на Галю. На какую-то там тетку. На гостей! На весь мир?!»
— Все детством… Занимаетесь? — словно угадал его мысли Нахабин. Пружинисто, одним движением поднялся с тахты.
Посоветовал — благожелательно, но не без угрозы.
— Бросать надо! Вот так! Кирилл Александрович.
Он пошел к двери, на пороге оглянулся. Галя, как привязанная, двинулась за ним.
— Прошу! — почти серьезно сказал Олег Павлович Корсакову. — Как говорится… «чем бог послал»!
Не дождавшись ответа, он шел впереди по длинному, высокому коридору. В его энергичной, подобранной, как у волка (почему так показалось? — подумалось Корсакову), походке уже не было ни гаерства, ни смущения, ни показной удали… Впереди Корсакова шел уверенный в себе, худой, властный человек.
Войдя в столовую, Нахабин быстро прошел к своему креслу во главе стола. Усадил рядом с собой Галю. Она смотрела на него с ожиданием… Словно задала вопрос и ждала ответа.
Резко выбросив худую, длинную руку, Нахабин молча, жестом, предложил Корсакову садиться.
Кирилл опустился на стул с высокой, гнутой спинкой.
Столовая резко отличалась от всего, что он видел в этой пустынной, неуютной квартире. Старинная, красного дерева, мебель. Тяжелые, угловатые павловские контуры были соразмерны немалой величине комнаты. Ни пылинки, ни пятнышка на полировке. Стол, покрытый старинной белоснежной камчатной скатертью, был накрыт, как для настоящего приема. Старинный фарфор, серебро… Хрустальные — не петровские ли еще? — штофы, солонки, тоже хрустальные подставки для серебра…
Все было подавляюще солидно! За этот стол не то что в джинсах, в обычном пиджаке было сесть неудобно. Нахабин как будто не замечал ничего этого. Он делово потянулся за грузинской зеленью, накладывая на тарелку салат. Все быстро, делово, энергично.