— Чего вам здесь надо?
Кася смерила его с головы до ног взглядом, исполненным ненависти.
Дызма заметил бледность Нины, понял, что произошло какое-то объяснение. Его охватила ярость.
— Я спрашиваю, чего вам надо от моей невесты? Ну!
— Ник! — пыталась унять его Нина.
— За каким чертом вы здесь? Я не желаю видеть…
Кончить он не успел: Кася иронически засмеялась и повернулась к нему спиной.
Захлопнулась с треском дверь.
— Чего ей было надо от тебя? — спросил, помолчав, Никодим.
Нина расплакалась. Он не мог добиться от нее ни слова и в раздражении ходил по гостиной, пиная стулья.
Явилась и пани Пшеленская, но тут же удалилась, решив про себя, что это сцена ревности или какое-то объяснение между женихом и невестой.
Некоторое время спустя Нина успокоилась, но так ничего и не рассказала. Только сказала Никодиму, что он может всецело полагаться на ее верность и что Кася никогда больше не вернется.
«Вот и пойми, чего она хотела, — ломал себе голову Дызма. — В самом деле, в башке у этих баб одна каша».
ГЛАВА 20
Это был волнующий момент. В зале заседаний, откуда вынесли столы и стулья, собрался весь персонал банка.
Впереди всех стоял директор, за его спиной — оба его заместителя, затем начальники отделов, наконец — все остальные служащие. Разговор велся вполголоса. Распахнулись двери, вошел председатель.
Сотни глаз с любопытством впились в него, желая понять, о чем думает начальник, но неподвижное лицо-маска было, как всегда, загадочным и непроницаемым.
Председатель остановился, откашлялся, начал:
— Милостивые государи, я пригласил вас сюда, чтобы проститься с вами. Несмотря на то, что меня хотят удержать на посту, я ухожу. Может быть, вы знаете причину, может быть, не знаете, но это неважно. Уходя, я хочу поблагодарить вас за то, что вы были трудолюбивы и всегда выполняли свой долг, что помогло мне, создателю этого банка, вести работу на образцовом уровне. Полагаю, вы сохраните обо мне добрую память, я был настоящим отцом для вас и — скажу, не хвастаясь, — не один из вас под моим руководством многому научился. Еще не знаю, кто заменит меня. Одно скажу: этого человека вы должны уважать так же, как меня. Начальника всегда надо уважать. Впрочем, вряд ли это будет знаменитый государственный деятель; может быть, даже он развалит то, что я создал. Но начальник есть начальник. Продолжайте работать на благо нашего дорогого отечества. Пусть государство не будет в накладе, раз оно вам платит. Жаль мне покидать вас. Наверно, я не миндальничал — таков уж мой характер, но сердцем я к вам привязался.
Никодим вынул платок и громко высморкался.
Затем выступил директор и в длинной речи стал превозносить заслуги председателя Никодима Дызмы, упомянул его замечательный талант организатора, его благожелательность к подчиненным. В заключение от своего имени и от имени всех собравшихся выразил сожаление, что служащие лишаются такого мудрого руководителя. Затем под громкие крики «виват» вручил председателю великолепный кожаный с позолотой бювар для письменного стола.
К переплету бювара была приделана большая серебряная пластинка, на которой вверху выгравировали портрет Никодима, внизу — здание банка, посредине — адрес:
Уважаемому пану
Никодиму Дызме,
знаменитому экономисту, основателю,
организатору и первому председателю государственного хлебного банка — благодарные подчиненные.
Далее следовали многочисленные подписи.
В продолжение всего торжества личный секретарь пана председателя записывал содержание речей. Затем он наскоро переписал адрес и поручил одному из чиновников отпечатать надлежащее число экземпляров, чтобы послать их в газеты.
Сам он очень спешил, потому что и ему и Дызме предстояло еще облачиться во фрак и поспеть на прощальный банкет, который давал в честь Никодима председатель Совета министров.
Дызма тем временем попрощался с чиновниками, каждому подав руку.
Во дворце Никодим узнал, что для него приготовлен сюрприз: перед банкетом ему вручат орден.
За столом прозвучало немало сердечных тостов, так как важно было в глазах общественного мнения представить отставку Дызмы в наиболее благоприятном свете.
Уже под конец банкета поднялся Уляницкий и произнес игривую речь: он сообщил, что виновник сегодняшнего торжества уполномочил его уведомить собрание о своем бракосочетании с графиней Ниной Понимирской, на каковой обряд, связанный с обильным потреблением алкогольных напитков, имеет удовольствие просить всех присутствующих.
Приглашение было встречено шумными возгласами: посыпались шутливые пожелания, вопросы; известие ни для кого не было неожиданностью.
После банкета состоялся раут, на который приехало еще несколько десятков гостей.
Темой всех разговоров была отставка председателя Дызмы и те последствия, какие она могла повлечь за собой. Обращал на себя внимание крайне тревожный факт резкого падения облигаций хлебного банка на бирже. Оптимисты утверждали, что это проявление нервозности, вызванной отставкой Дызмы, и что облигации опять поднимутся в цене, но пессимисты выражали опасение, что дело может дойти до краха. Когда по этому вопросу обратились к Дызме, тот пожал плечами:
— Правительство сделало так, как хотело. Что из этого выйдет — не знаю.
Разумеется, слова эти истолковали как предсказание кризиса. Поскольку за последние месяцы к этому добавился ряд новых обострений и экономических неудач, то кабинету не сулили долгого существования. В такой обстановке особа председателя Дызмы, прославленного организатора, человека сильной воли, уходящего от общественной жизни ввиду разногласий во взглядах, приковывала к себе всеобщее внимание.
Когда один из репортеров попробовал выпытать у Дызмы, не согласится ли тот в случае падения кабинета занять один из министерских постов в новом правительстве, Дызма ответил решительно:
— Нет. Я еду в деревню и принимаюсь за хозяйство.
Этот ответ тотчас облетел салоны, но никто тем не менее Дызме не поверил.
ГЛАВА 21
Двадцать две кареты, сто с лишним автомобилей. Толпа запрудила площадь перед костелом и соседние улицы. Трамваи остановились. Две цепи полицейских сдерживали натиск зевак. С паперти костела красный ковер спускался на мостовую. У входа полицейские проверяли пригласительные билеты. Через открытые двери видно было внутреннее убранство костела, сияющего множеством ламп, утопающего в цветах.
Стоило автомобилю или карете остановиться у красного ковра, как в толпе тотчас узнавали прибывших. Гул пробегал по рядам:
— Князь Ростоцкий… Итальянский посол… Министр Яшунский…
Дамы в роскошных туалетах, мужчины в блестящих мундирах, во фраках. Запах духов, цветов, бензина.
Костел был переполнен, а машины всё подъезжали.
Вот подкатил великолепный лимузин. Из него вышел Никодим Дызма.
— Жених, смотрите, жених, председатель Дызма… Его мгновенно узнали по многочисленным снимкам в газете.
Вдалеке кто-то крикнул:
— Да здравствует председатель Дызма!
— Да здравствует Дызма! Да здравствует Дызма! — подхватила толпа.
Над головами замелькали шляпы.
— Да здравствует!.. Да здравствует Дызма!
Никодим остановился на паперти, помахал цилиндром. На его серьезном лице появилась добродушная улыбка.
Толпа рычала от восторга. В этот момент подъехала карета Нины. Овации в честь жениха вызвали слезы на глазах невесты.
— Видишь, — шепнула ей пани Пшеленская, — поляки умеют ценить заслуги великих людей.
Никодим спустился к невесте и под крики толпы повел ее к алтарю. Грянул орган.
Давно не видали такой пышной свадьбы.
По окончании церемонии снова посыпались приветственные возгласы в честь новобрачных. Карета совершила традиционный круг по Иерусалимской аллее.
Двигаясь бесконечной вереницей, свадебный кортеж перевез гостей в Европейскую гостиницу, где был накрыт стол на двести сорок персон.
У гостиницы тоже ждала толпа любопытных. И тут послышались крики: «Да здравствует Дызма!»
Никодим сиял, лицо Нины светилось улыбкой.
Они принимали поздравления от многочисленных гостей. За обедом не было конца тостам. Чтение поздравительных телеграмм заняло целый час, так что бал начался только в одиннадцать. Новобрачный танцевал до изнеможения, и притом с таким шиком, что гости, не зная о его былых успехах в Лыскове, обменивались между собой такими примерно репликами:
— Кто бы мог думать, что у председателя Дызмы такое чувство юмора!
Или:
— Подгулял жених, вот и началась забава.
— Почему б ему не позабавиться? Жена как куколка, а Коборово любому магнату под стать.
Совсем уже рассвело, когда неусыпно следящий за торжеством Кшепицкий подал знак кончать бал. В восемь двадцать отходил поезд, на котором молодожены собирались ехать в Коборово.
Большинство гостей проводило их на вокзал. Салон-вагон, предоставленный новобрачным министром путей сообщения, был забит цветами. Последние пожелания, возгласы, свисток паровоза, — и поезд тронулся.
Нина и Никодим махали, стоя у открытых окон. На перроне замелькало множество платочков и шляп. Наконец паровоз набрал скорость, и перрон растворился в серой дымке города.
Нина закинула руки на плечи мужа.
— Боже, как я счастлива! Ник, скажи, чем я заслужила такое счастье, чем я заслужила тебя?!
— Чем… гм… чем заслужила?..
— Да, Ник, чем я заслужила, что ты, великий, мудрый, окруженный таким почетом, мой муж? Чем?..
Дызма задумался, почесал подбородок. Ответ никак не приходил в голову, и это его разозлило.
— Чего там, — буркнул он, — Нет у тебя больше забот?
Губы их сомкнулись в поцелуе.
Дорога от станции до самого дома была устлана аиром, по бокам поставили две шпалеры молодых березок. Зеленые венки украшали здание станции. Рабочие и служащие из Коборова, множество любопытных из окрестностей наводнили перрон. Большинство из них слушали вчера по радио репортаж: гимн «Veni Creator»,