Маргарита открыла страницу форума, и оба уставились на экран. Если в прежнем сообщении размещалась фотожаба — ее изуродованное бородой и усами лицо — то в новом выплеске злобы давался как бы бесстрастный филологический очерк с цитатами из ее романа, выдернутыми из контекста и снабженными издевательскими комментариями.
— Видишь, Витя?! Опять он, этот Змей Горыныч.
— Я бы на хрен забанил этого змея, да и дело с концом. Ну что читать бредни всяких психов!
— Мы этот ник забаним, внесем в черный список, а он возродится под другим именем и под другим идентификатором, — возразила Маргарита Андреевна. Сейчас ведь Интернет не привязан к дому. Выходить в сеть можно откуда угодно.
Все же я бы написал администратору сайта и попросил удалить эти комментарии. Отсюда удалим, а копии останутся. Какое доверие будет к моей книге с такими отзывами?
— Ты настаиваешь, чтобы их пока здесь сохранили и искали пасквилянта?
— Хотелось бы узнать его имя. Особенно если он из наших, писательских.
— Это уже полная паранойя, Маргоша. Наши на такое не способны!
— А помнишь, как в тысяча девятьсот сорок восьмом году против Ахматовой и Зощенко писатели выступили…
— Э, куда тебя понесло! Тех писателей заставляли выступать, поддерживать линию партии, а сейчас у нас свобода, и ни один человек в здравом уме не станет преследовать другого за талант. Ну ладно, уступи место, я тут по Интернету полазаю.
— Хорошо. А я пока вещи соберу, чтобы сразу после обеда уехать.
Вещей было всего ничего: на полочке в ванной зубная щетка да шампунь, в шкафу ночной комплект для сна, халат и тапочки. Упрятала все в сумку, куда еще с вечера были уложены концертный костюм и туфли. Сама уже была в том, в чем приехала: в брюках, в сером свитере простой вязки. Тапочки сменила на сапожки. Снова приблизилась к ноутбуку, за которым колдовал Виктор.
— Смотри, Марго. Я нарыл несколько аккаунтов этого Змея в сети. Аватарки у всех разные, но есть кое-что и общее. Во-первых, развязный стиль. Во-вторых, предмет его нападок. Почти все его жертвы — члены нашего Союза…
— Постой! Ты хочешь сказать, что это кто-то из альтернативного Союза писателей?
— Тут и к бабке не ходи, они, миленькие. Вспомни, как их председатель на общегородской конференции выступал, заявлял, что нам слишком много бюджетных средств выделили, а их обошли.
— Ну не станет же солидная организация прятаться под таким нелепым ником, как Змей Горыныч?
— Почему бы и нет?! Под своим именем мало кто решится нести этот бред, а под маской все возможно.
— Уже на обед идти пора. Я не могу опаздывать, — Маргарита коснулась плеча Рубальского. — Пора закругляться.
— Да-да. Сейчас перешлю себе на электронную почту найденные ссылки и передам знакомому айтишнику. Пусть поработает.
Виктор ушел, а Маргарита спустилась в столовую, сразу с дорожной сумкой, чтобы больше не возвращаться в номер. За обедом попрощалась с друзьями. Кристина сказала, что, поскольку приехала позже всех, еще побудет здесь. Рубальский заметил, что тоже скоро поедет, но чуть позже, он хочет поговорить с культмассовым работником о проведении в санатории платного выступления отдельных писателей. Решил остаться еще на денек в санатории и Вася Мячиков. Потому Маргарита Андреевна и не удивилась, когда он направился к столику у входа в обеденный зал, где дежурила диетсестра в каких-то невообразимо заметных очках; у нее было такое серьезное лицо, что все принимали ее за врача. Все знали, что Вася любит поесть и вопрос еды для него главный. И лишь сам Вася знал, что одной едой сыт не будешь.
Георг расстраивался, что мало побыл с Марго. Отведя взгляд в сторону, что было не характерно для его прямодушной манеры держаться, просил, чтобы она не думала ничего такого по поводу его и Кристины. Они просто обсуждали платное издание его книжки.
— Ну о чем ты, Георг?! Ты подозреваешь меня в ревности? — Маргарита Андреевна улыбнулась и, внезапно вспомнив, добавила шутливо: — Да, да. Я понимаю, абсолютно деловые отношения. И как давно ты стал для нее Гошей?
Георг крутил золотую пуговицу с якорьком на своем кителе.
Неизвестно, как повернулся бы разговор в дальнейшем, но к ним уже приближалась, тяжело переваливаясь на больных ногах, сестра Георга.
— Вот и я! — объявила она очевидную вещь, вытирая бумажной салфеткой губы. Видимо, торопилась встать из-за стола, чтобы не опоздать к автобусу. — Едем, Маргариточка?
— А где твоя тележка, Наденька? — спохватился Георг.
— Ох, рассеянная с улицы Бассейной, сумка-то в столовой осталась, я там у окошка ее поставила.
Несмотря на мелкие перипетии, Маргарита и Надежда Петровна благополучно успели на автобус, идущий к станции. А спустя полчаса уже входили в теплый вагон электрички. Езды от Зеленогорска до Питера было от силы сорок минут, за необременительной беседой время пролетит быстро, но о чем говорить неприязненно относящимся друг к другу женщинам? И разве могли они предположить, что совместная поездка вдруг сроднит их?
Часть 2Темные аллеи
Глава 1
За окном мелькал монотонный белый пейзаж: заснеженные поля, леса, полустанки. Пассажиры в вагоне разговаривали, играли в карты, ругали расшалившихся детей или разглядывали товары, предлагаемые коробейниками, но эти картины оставались за границами сознания Маргариты и Надежды Петровны. Обе, сидя на противоположных скамьях у окна, смотрели в лицо одна другой, ища родовые черты. Они родственницы?
Они мало походили друг на друга. Если в темных волосах Маргариты Андреевны, а также легком прищуре глаз было нечто азиатское, то Надежда Петровна имела облик рязанской русской бабы. Или возраст размыл характерные черты? Одутловатое лицо гипертоника, изрезанное морщинами; седые волосы, прежний цвет которых было уже не угадать; истонченные бледные губы, буро-желтоватые, как прошлогодняя трава, глаза. Она вдруг начат часто моргать ими и вытирать навернувшиеся слезы ветхим мужским платком в кроваво-красную клеточку.
А Маргарита Андреевна сидела на жесткой скамье электрички, слегка приоткрыв рот и прижав к нему пальцы, будто удерживая возглас удивления.
Мистический страх овладел ею.
Получается, что вымысел, дополнивший белые пятна в биографии Куприна и позволивший Маргарите придать глубину повествованию, имел в реальной жизни подтверждающие факты. Изучая в архивах биографию писателя, Маргарита особенно заинтересовалась романтической историей юного поручика Куприна и девушки-сироты, чье имя так нигде и не всплыло. Однако известно, что она воспитывалась в приличном доме и была обещана Куприну в супруги, если он окончит Академию Генерального штаба. А в то время, когда Куприн был увлечен этой сироткой, он проходил службу в маленьком провинциальном городке и, чтобы заслужить невесту, отправился в Петербург покорять вершины военной карьеры. Но в силу необузданности характера был лишен возможности достичь своей цели: из Академии изгнан, связь с девушкой потерял. Но разве можно вычеркнуть из сердца ту, чья любовь впервые зажгла сердце мужчины? Маргарита, опираюсь на легенду уже своей семьи, предположила, что позже у той девушки мог родиться сын от Куприна, ставший впоследствии ее дедом.
В семье это всплыло как-то вдруг. В девяностые в обществе возникла мода отыскивать дворянские корни, они вдруг обнаружились едва ли не у каждого второго среди друзей Маргариты. Она почти испытывала стыд оттого, что ее бабка с дедом имели рабоче-крестьянские корни. Бабушке Клаве уже было за восемьдесят, у нее уже наблюдались провалы в памяти, но они касались настоящего. Она помнила то, что рассказывала прежде о своей семье. Но девочкой Рита без особого интереса слушала ее рассказы, а сейчас отнеслась с большим вниманием к семейной истории.
До войны баба Клава жила со своим мужем Александром Александровичем Куприяновым в ближнем пригороде Питера — Гатчине. Деда Саша, под этим именем он фигурировал в рассказах для Риты, работал на оборонном предприятии. И перед самой войной, в сороковом году, в семье родились близнецы: Оля — будущая мать Маргариты и Коля — отец Анечки. Кировский танковый завод, где работал деда Саша, начали эвакуировать в первые месяцы войны. И уже в июле Куприяновы ехали в теплушках на Урал, в Челябинск. Преодолев тяготы дороги, все же добрались до места без потерь. Дед уже вышел из призывного возраста, и хотя рвался на фронт, его не отпустили, так как на заводе нужны были специалисты. И все же он оказался на передовой, сопровождая в армейскую часть выпущенные заводом танки, причем в малоподходящий для гражданского человека момент боя. Позже бабе Клаве пришло извещение, что деда Саша пропал без вести. В то время могли пропасть по разным причинам: попасть под бомбежку, стать жертвой навета, загреметь в тюремные застенки, и баба Клава предпочла затаиться, смиренно приняв свою участь.
Это было темное пятно в семье Куприяновых. Другой вопрос, смущавший Маргариту, был связан с поздним для того времени рождением детей. Близнецы родились, когда бабушке Клаве было за тридцать, а деду и вовсе за сорок. Сама столкнувшись с бездетностью, Маргарита Андреевна выпытывала у бабки, как да почему они тянули с рождением детей, ведь по воспоминаниям бабки она вышла замуж, когда ей едва исполнилось шестнадцать. Баба Клава, слегка смущаясь, говорила о мертворожденном ребенке, о том, что после дети долго просто не получались. Она мало что рассказывала из своей жизни. Оля и Коля ввиду малого возраста не запомнили отца Александра Куприянова. И лишь с перестройкой бабушка осмелела, тогда и рассказала Рите, что дед ее был, по его рассказам, внебрачным сыном писателя Куприна, что бывал в его усадьбе в Гатчине, где служила прислугой его мать. Но ничего из рассказов мужа не помнила.
Погруженная в свои мысли Маргарита Андреевна не сразу заметила, что ее спутница не просто вытирает слезу, а уже всхлипывает навзрыд и судорожно сморкается, с трудом находя сухой уголок в насквозь промокшем платке.