«котами». Этот второй этап был решающим во всей их дальнейшей карьере.
– Если вы банкир, так не можете ли открыть мне кредит?
– Подо что?
– Под моё открытое декольте…
Журнал «Будильник». 1908 год, № 9
От того, насколько обаятельными и смекалистыми они стали, зависели их «случайные» знакомства с богатыми поклонниками. При удаче одиночки могли попасть на временное содержание к обеспеченному господину и перейти в разряд «кокоток» или «дам полусвета».
Разброс цен при этом был огромный:
«… плата за услуги бланковой в столице колеблется от 10 руб. до 25 коп. Количество десятирублёвых очень невелико. Среди них „артистки“ некоторых увеселительных заведений, шикарные „дамы с компаньонками“, появляющиеся в некоторых садах; девицы, находящиеся „на содержании“, но тем не менее не упускающие случая пополнить свой бюджет. Все эти особы, хотя и не очень афишируются, рассчитывая больше на удачные случайные победы, тем не менее запасаются бланкой, чтобы не бояться преследований врачебно-полицейского надзора.
Особ, оцениваемых в 30–25 копеек, много. <…> Среди этих ужасных отрепьев разврата есть женщины из высших разрядов, постаревшие, спившиеся до потери облика человеческого. И тут же, среди таких мегер – совершенно молодые крестьянские девушки, только что прибывшие из деревни, не имеющие на что купить себе мало-мальски приличный наряд, необходимый для выхода „на проспект“, да и вовсе не понимающие, как нужно ходить, говорить и держать себя на этом проспекте»[157].
На третьем этапе своей карьеры одиночка начинала увядать. Венерические болезни, алкоголь, ранний маразм, истощение, извращения и побои – всё это стремительно сокращало её жизненный путь. К 30 годам она уже напоминала старуху, а к 35 оказывалась в трущобах и грязных ночлежках. Впрочем, подобный конец был и у большинства её коллег из публичных домов, у тех, кто более не приносил заработка своей содержательнице. Отличался лишь путь, каким проститутки разных групп спускались на единое для всех них социальное дно.
Свобода бланковых, за которую они так отчаянно держались, чаще всего была мнимой. Каждая из девушек, оставленная родственниками или будучи сиротой, испытывала потребность в защите, поддержке и уверенности в завтрашнем дне. Если в домах терпимости иллюзию защищённости для своих подопечных создавали хозяйки, то на улице эту роль выполняли «коты».
Они же практически всегда были любовниками одиночек, то есть привязывали их к себе ещё и чувствами. В свою очередь, сводни и факторы[158]обеспечивали проституток клиентами, отчего у них появлялась вера в то, что завтра они не останутся без хлеба и крыши над головой. Конечно, вероятность оказаться обманутыми своими же сообщниками у бланковых была точно такая же, как у жительниц борделей или женщин, занимающихся нелегальной тайной проституцией. С последними у них была очень схожая жизнь, но официальная регистрация во врачебно-полицейском комитете хотя бы давала им возможность заявить на обидчика и не бояться самим быть пойманными полицией за разврат:
«В Минске есть много мелких гостиниц, номера которых служат исключительно для целей разврата. Факторы при них всегда к услугам посетителей и охотно доставляют „товар“ по их требованию. <…>
Нередко в Комитет обращались проститутки-одиночки с жалобой на факторов, когда эти последние слишком уже их эксплуатировали. Одиночки оказались обложенными особым сбором за право посещения ими гостиниц, хотя бы с целью „обогреться“ после продолжительных, а иногда бесплодных прогулок в зимнее или осеннее время. Кроме того, при посещении с „гостем“ проститутки платили за номер 20–30 к., независимо от платы, вносимой гостем, затем фактор взимал с каждой поставленной им проститутки довольно крупный процент, иногда половину того, что она получала от гостя. Всё это проститутки терпели и не жаловались из боязни, что их более не пустят в гостиницу и лишат заработка, но бывали случаи, что факторы отбирали всю плату, полученную проституткой, якобы за долг, и тогда уже последняя обращалась с жалобой. Несколько таких ловких факторов мерами полиции были удалены из гостиниц с воспрещением поступать на службу в какую-либо из них»[159].
Случалось, чтобы избежать зависимости от сутенёров, проститутки объединялись в пары. Каждая знала не понаслышке, каково это – быть живым товаром на рынке секс-услуг, поэтому в таких рабочих союзах они видели возможность защитить друг друга. Дружба со временем могла перерасти в форму «обожания» и дойти до любовного партнёрства, которое основывалось не на сексуальных предпочтениях, а, скорее, напоминало попытку привязать к себе компаньонку и создать подобие семьи. При этом чувства любви могли быть вполне искренними, только рождались они, как правило, из-за того, что одиночки были сёстрами по несчастью. С финансовой точки зрения такой союз тоже был выгоден для общего дела, ведь вместе заработать было куда проще. Пока у одной не было клиентов, вторая могла тянуть на себе «семейный бюджет». Кроме того, более зрелые проститутки брали под своё крыло совсем юных, обучая их тонкостям ремесла и работая в дальнейшем вместе:
«У бланковых „обожание“ сочетается и с известной материальной выгодой. Так обыкновенно очень юные, только начинающие свою деятельность проститутки влюбляются в более солидных и опытных подруг; поселяясь вместе, они, безусловно, приносят друг другу профессиональную пользу. Старшая посвящает младшую во все особенности и уловки промысла, а в критические минуты оказывает ей серьёзную, энергичную поддержку. Младшая, пленяя своей свежестью, является притягательным магнитом и привлекает более состоятельных гостей. Часто можно встретить именно такое сочетание: проститутка, уже в летах, появляется с почти не сформировавшейся ещё девушкой-подростком. Первая сама по себе едва ли могла бы рассчитывать на успех, а тут, благодаря присутствию юной подруги, тоже, глядишь, привлекает менее требовательного поклонника. Так и живут обожающая с обожаемой, как бы дополняя друг друга и принося друг другу известные выгоды…»[160]
Независимые националисты (хором):
Подобную уродину
Видали ль где на свете?
И всё ж мы любим родину,
Как любят в «кабинете».
Рис. Петтера. Журнал «Будильник». 1911 год, № 22
К своей избраннице проститутка, отождествляя их союз с семьёй, действительно могла проявлять заботу и при необходимости пожертвовать последним куском хлеба, чтобы помочь подруге сердца. Что же касается общего сочувствия к женщинам их профессии, то оно отсутствовало, и нуждающаяся, но чужая одиночка встречала от своих же коллег по ремеслу точно такое же равнодушие и презрение, какое царило в обществе «приличных» людей: «…Мы не заметили ни единого факта, где проститутка подала бы руку помощи проститутке же погибающей; в их среде вообще замечается грубый эгоизм»[161].
Квартиры, в которых жили бланковые, чаще всего служили и местом их работы. Врачебно-полицейский комитет ограничил число проституток в них одной-двумя девушками, так как это не отдельно стоящий публичный дом, и в соседях могли проживать порядочные жильцы. Особо предприимчивые арендодатели выделяли в своих домах целое крыло для подобных квартир с отдельным входом. В крупных городах такое разделение внутреннего пространства здания прописывали в правилах комитета, но за этим тщательно не следили, поэтому оно носило скорее рекомендательный характер. Никакой шум, красные занавески и другие опознавательные знаки не должны были выдать, где именно происходил разврат. Кроме того, так же как и в домах терпимости, внутри запрещалось вешать портреты Высочайших особ. В остальном обстановка комнаты ничем не отличалась от обычного скромного жилого интерьера, опрятность которого зависела от его обитательницы:
«Жизнь проституток-одиночек проходит всегда однообразно, но обстановка их чрезвычайно различна. Во-первых, обстановка проституток вполне соответствует материальным их средствам, во-вторых, – прежней их жизни, их прежним привычкам. Некоторые из этих проституток до того умеют прекрасно обставить себя и распорядиться своим небольшим хозяйством, что с первого раза так и кажется, что это женщина нравственная, живущая честным трудом. Они обзаводятся мебелью, некоторыми хозяйственными принадлежностями и в нанимаемой ими одной комнатке умеют всё это разместить с большим вкусом. В их комнатке царит чистота и порядок и не поражает взгляда ни одна блестящая безделица. Но в такой человеческой обстановке встречаются женщины, исключительно воспитанные в семействах и притом получившие хотя самое поверхностное образование. Таких женщин в контингенте проституток встречается самая незначительная часть, и это всё личности, попавшие в ряды проституток вследствие особенно злых обстоятельств»[162].
Как бы это парадоксально ни звучало, но причина, по которой женщина шла по пути разврата, очень редко, но всё же могла быть даже благородной. Приведём пример этих «особенно злых обстоятельств» из журнала «Женское дело» (№ 31–32, сентябрь, 1910 год): еврейская девушка Ревекка Готанин, будучи из-за своего происхождения ограничена на территории Российской империи в правах, хотела попасть на курсы и получить образование. Удивительно, но для этого ей было необходимо право на жительство в Петербурге, которое она получила, лишь официально оформив себя как проститутку. История закончилась трагично. Её брат тоже переехал в столицу – для этого ему пришлось сменить веру. Благодаря своему крестному отцу – генералу он поступил в университет и устроился на место паспортиста в полицейском участке. В один из дней при проверке паспортов он увидел листок с надписью