Пока был жив её кавалер, он из своего пенсиона платил по третям за квартиру за себя и за неё, а она обязана была приносить ему каждый день торбу хлеба, говядины для щей и шесть гривен денег. Когда ей случалось не принести положенной контрибуции, он её бил немилосердно и таким образом выбил ей левый глаз, все зубы и переломил переносье. А сколько доставалось её бокам, спине и т. п. – нечего и говорить: я думаю, ни одна ломовая лошадь под кнутом пьяного извозчика не вынесла того, что выпало на долю Пробки. Но она оставалась жива; от неё как будто отскакивали побои, и, вероятно, поэтому она и получила название Пробки.
Лет семь назад Пробка попала в комитет для призрения нищих. Её назначили к высылке, и она, по совету своего возлюбленного, пожелала отправиться на его родину, в Ростовский уезд Ярославской губернии, куда и он обещался приехать; но вскоре после её высылки заболел и с пьянства умер.
Пробка, потеряв возлюбленного, недолго пожила на месте высылки и возвратилась, именем Христовым, опять в Петербург. Но ей плохо везло. Её раз восемь уже возвращали в Ростов, так как, напившись, она буянила и попадала в полицию.
Рваная, грязная, безобразная, с растрёпанными волосами, Пробка, шатаясь по корпусам сенновских торговцев, кричала, пела песни и не хуже любого мужика ругалась. Мясники, зеленщики и молодые ребята ради развлечения навешивали на неё разные украшения вроде бараньего хвоста, свиного уха и т. п., обливали водой, пачкали лицо грязью, а иногда украшали лентами, цветами.
Пробка ходила на Сенную раз пять в день и каждый раз приносила корзину мелких обрубков говядины, рыбы, зелени, рваных селёдок и проч. Всё набранное она тотчас же распродавала в Вяземском доме, а деньги пропивала.
Степаныч, отчасти из жалости, а более из-за того, что Пробка немало пропивала у него в каморке и каждый день исправно платила пятаки за ночлег, держал её без прописки, а когда бывали обходы, то высылал её в коридор, где она забивалась за мусорные корзины, или прятал её под нары, заставляя сундуками»[192].
Женщины и девочки из этих трущоб часто были обречены на судьбу дешёвой проститутки. Удивительно, но их ряды могли пополниться не только из-за нужды, насилия или обмана, но и из-за действий полиции, которая, наоборот, должна была от этого защитить. Если девушка была явно бедно одетой – она уже вызывала подозрения. В Российской Империи в период регламентации проституции был учреждён целый штат агентов, главной задачей которых являлся поиск и привод в полицейский участок тайно проституирующих женщин. За каждую они получали награду, поэтому случаи беззакония и поимки совершенно невинных девушек, пусть и не слишком часто, но встречались. Чтобы быть арестованной для дальнейших разбирательств, девушке достаточно было просто оказаться в ночное время идущей по улице одной. Её приводили в Бюро нравов, где решающим было слово агента, и в руки бедняжке вручали жёлтый билет, а заодно и могли пристроить в публичный дом «под присмотр». Жестокая ошибка обрекала на проституцию ту, которая изначально даже не помышляла о разврате. В крупных городах местом сосредоточения нищих служили отдельные районы, и найти там праздношатающихся не составляло никакого труда. Действия таких агентов подрывали доверие к сотрудникам полиции. Жертвы подобных облав, не способные сопротивляться, действительно начинали проституировать и заливать своё горе алкоголем.
– Хорошенький подарок приготовила ты мне к празднику!.. И не спросила даже, несчастная, как зовут этого мерзавца!..
– Ах, матушка, ведь ты запретила мне разговаривать с мужчинами!..
Журнал «Будильник». 1911 год, № 15
Пьянство являлось неизменным спутником нищеты, поэтому в местах, где было большое скопление бедных слоёв населения, в обилии открывались дешёвые трактиры, кабаки и полпивные. Зачастую они выполняли не только функцию питейного заведения, но и притона. Московский трактир «Ад» был одним из худших примеров подобного вертепа:
«Здесь мы не можем умолчать о знаменитом некогда в Москве по разврату, воровству и грабительствам притоне пролетариев и самых грязнейших проституток, который был известен и живо ещё сохранился в памяти москвичей под именем „Ад“. Так назывался подвальный этаж гостиницы „Крым“. Посещать это заведение было крайне опасно; ни один посетитель не выходил оттуда, не быв обкраден, обыгран в карты или просто ограблен и избит. Полиция была совершенно бессильна против различных приёмов мошенников и самой прислуги Ада. В буфете, который составлял переднюю комнату, под стойкой буфетчика устроен был электрический звонок, который мгновенно извещал во всех конурках о появлении полиции или даже какого-нибудь подозрительного лица. Из Ада было устроено несколько тёмных выходов внутрь двора; в этих узких коридорах, в различных местах и на различной высоте были устроены деревянные перекладины, ниже человеческого роста, и врыты столбы таким образом, что попавший в этот притон, спасаясь бегством от мошенников, неминуемо натыкался на устроенные преграды, ударялся об них и, ошеломлённый, попадал в руки преследовавших его. Ад существовал до конца 1866 года, но в это время был совершенно уничтожен по распоряжению администрации»[193].
Для порядочных дам считалось неприличным находиться в заведениях, где продавался крепкий алкоголь, поэтому, как только там появлялся женский пол, сразу становилось ясно, что это либо хозяйка, либо прислуга, либо обладательница древнейшей профессии. Трактирные проститутки в большей массе своей были публичными женщинами самого низкого пошиба, продающие себя за 10–20 копеек, а то и вовсе за рюмку водки и объедки. Клиентов они присматривали среди бедного пролетариата, пьяниц и завсегдатаев кабаков.
Чуть более «причёсанными» на фоне трактиров выглядели чайные, где любили проводить время извозчики, ремесленники, мелкие торговцы и другие представители мещанства. Здесь тайная проституция ловко маскировалась под служанок в передниках, скользящих между столиков с чайниками, в которых легко могла оказаться чистейшая водка. Чем дальше от центра города и провинциальнее такая чайная, тем сомнительнее у неё была репутация – мошеннические схемы проворачивались практически во всём, даже на уровне чайной заварки, когда «не своим» гостям наливали спитую (и не один раз). В Москве, для примера, существовало целое производство фальсификационного чая на «Рогожских чайных плантациях»[194]: дельцы спрашивали по трактирам старую заварку, высушивали её на крышах, добавляли для запаха иван-чай и снова продавали в заведениях[195]. Всё это были мелкие шалости по сравнению с тем, какие дела обстряпывали в таких чайных воры и сутенёры. В Санкт-Петербурге в 1914 году по приказу градоначальника одно из заведений на Большой Подьяческой улице было закрыто, когда обнаружилось, что там потворствовали несовершеннолетней проституции – принимали сбежавших из приюта малолетних девочек, помогали переменить им казённое платье на частное, укрывали от полиции, чтобы те не попались на тайном разврате[196]. Девушки, устроившиеся на работу в чайную, не всегда знали о подводных камнях, и если им не повезло с выбором места и оно действительно оказывалось притоном, их быстро присматривали местные коты. Важно было влюбить доверчивую особу в себя, ведь именно любовь закабаляла не хуже жёлтого билета.
Стать возлюбленным проститутки для индивидов, неспособных честно трудиться, было прекрасной возможностью поправить своё финансовое положение. Публичные женщины подсознательно сами искали хоть какой-то поддержки и защиты, ведь им приходилось жить в очень криминализированной обстановке, в мире, где каждый сам за себя. Они ежедневно находились в опасности, оставаясь наедине с незнакомцами, чьё поведение было сложно предугадать. В 1909 году по всей стране обсуждали серийного маньяка Николая Радкевича, орудовавшего под псевдонимом Вадим Кровяник. Он убивал преимущественно проституток-одиночек, нанося им множество ножевых ранений и произнося при этом: «Смерть красавицам!» В прессе его окрестили петербургским Джеком-Потрошителем. Это одно громкое дело и исключительный случай жестокости, а сколько побоев, увечий и унижений для публичных женщин уже становились будничными? Конечно, они нуждались в чувстве безопасности и любви и готовы были связываться с сутенёрами, выплачивать долги своих любовников, отдавать большую часть своего заработка, терпеть рукоприкладство и годами оставаться в положении человека, на котором паразитируют:
Шантажист – Сударь… Это моя жена!.. Я могу сейчас публично оскорбить… Понимаете… Вы должны со мной рассчитаться.
– Сколько же?
– Рублей 15… Чёрт вас побери!..
Журнал «Шут». 1899 год, № 10
«Сутенёры, коты, хахали – это старые типы, которые народились чуть ли не с первого дня существования проституции. Наличность мужчин, живущих на счёт проституток, имеет за собой психологическую подкладку. Ясно, что торговля своим телом не может дать удовлетворения душе женщины. Это только ремесло, только способ добывания средств. Молодое сердце требует любви и нежной привязанности, ищет друга <…> Понятно, что в подобные друзья могли попасть только самые низменные элементы мужского общества. Мало-помалу из „сожителей“ проституток они превратились в эксплуататоров своих любовниц, отбирая у них последние деньги, торгуя ими, бездельничая и пьянствуя на их счёт, заставляя их идти на преступление. <…> Сутенёр проститутки в то же время является её присяжным защитником. Бесконечные ссоры между разными Маньками, Сашками, Дашками обыкновенно разрешаются их сутенёрами, которые не дадут в обиду дам своего сердца и кармана. При столкновениях с „гостями“ сутенёр также оказывает существенную поддержку подруге. При недоразумениях между проституткой и полицией „честный“ сутенёр должен стараться выгородить свою подругу… Несправедливые требования квартирной хозяйки встречают с его стороны грозный отпор. Таким образом сутенёр не совсем даром кормится и пьянствует за счёт „своей твари“»