Проститутки, как им казалось, искренне любили своих партнёров и в качестве символов преданности могли покрывать свои тела татуировками с инициалами возлюбленного, соединёнными кольцами, сердцами, пронзёнными стрелой, или воркующими голубями. У публичных женщин, тесно общавшихся с матросами, встречались изображения морского быта: спасательный круг с якорем, маяк на скале, фрегат. Ну и, конечно, развратное ремесло тоже оставляло свой отпечаток в виде рисунков бессовестно-циничного содержания. Среди прочего были «татуировки» и куда более печальные – следы от тлеющих папирос, которые посетители в пылу веселья тушили о грудь проститутки…[198]
Союзы марух с котами зачастую длились годами. Будучи в страхе и зависимости от сутенёров, бедняжки редко решались на разрыв. Даже в глубине души желая уйти, они прекрасно понимали, что это как минимум небезопасно для их жизни и здоровья. Кто ж просто так отпустит свою дойную корову? Проститутку нужно было довести до крайней степени отчаяния, чтобы она решилась покончить с губившими её отношениями. Иногда это происходило в пылу ссоры или пьяной драки и заканчивалось для одной из сторон худшим образом. В казанских газетах был описан случай, произошедший 28 января 1907 года: некая Мочалова, промышлявшая развратом, во время пьянки в трактире поругалась со своим котом – крестьянином Беловым. Позднее она зарезала его в гостинице и, подкупив коридорного, почистила следы преступления, а тело выбросила на улицу. За убийство Мочалова получила всего лишь шесть месяцев тюрьмы[199]. Этот пример – крайность, чаще же женщины сбегали от своих деспотов-любовников в дома терпимости, под защиту содержательницы и её вышибал. Точно ли этот побег был спасением?
Не стоит думать, что проститутки всегда были только жертвами. Являясь частью криминального мира, они играли по его законам, и многие из них сами становились соучастницами или даже главными зачинщицами преступлений:
«Положение приучает её к бесстыдству и нередко доводит до отчаянного цинизма. Вот, например, в Петербурге девица Авдеева, 19 лет, очень недурная собой, на одном из загородних гуляний, летом 1869 года, в кругу подгулявших мужчин пляшет канкан совершенно нагая, а впоследствии спокойно подносит яд 60-летнему старику и играет на фортепиано, чтобы заглушить стоны старца, добиваемого утюгами. Много должна перенести женщина, чтобы дойти до такого нравственного отупения»[200].
Особо обнаглевшие проститутки не так уж и боялись полиции, иной раз открыто, даже демонстративно показывая, что они занимаются тайным развратом. При задержании у них уже были отработаны схемы, как оттянуть момент наказания, а то и вовсе избежать его:
«Положим, до сведения Комитета дошло, что девица Х. проституирует по гостиницам, неоднократно задерживаема была там с поличным, так что сомнения в занятии проституцией как ремеслом не представляет. Возбуждается у Мирового Судьи дело о зарегистрировании её; разбирательство назначается не ранее как через месяц, обвиняемая на суд не является и в законный срок, т. е. через две недели, обжалует решение судьи – новое разбирательство опять через месяц, затем обжалование в Съезде, потом в Сенате, словом процедуру зарегистрирования всегда можно оттянуть minimum на полгода, обвиняемая же в течение этого времени будет свободно проституировать и, в конце концов, не ожидая окончательного решения суда, перекочует в другой город, где опять начнёт свою практику в качестве свободной гражданки, пока не попадётся вновь»[201].
Каким могло быть наказание за тайную проституцию? Всё зависело от решения местных властей и от количества приводов публичной женщины в полицию. Один из вариантов развития событий: для первого раза нравоучительная беседа, далее временные общественные работы, штраф и наконец вручение жёлтого билета. Яркий пример «строгого» приговора приводит историк, исследователь темы проституции в городе Казани, С. Ю. Малышева. Она пишет о том, что 13 января 1917 года полицейский надзиратель обнаружил тайный притон в квартире С. П. Журавлёвой на улице Ново-Песчаной. Две 24-летние проститутки (крестьянки) оказывали сексуальные услуги за 3 рубля пленным австрийцам. Они уже несколько лет продавали себя и нисколько этого не скрывали. Их признание последствий не имело. Хозяйке квартиры выписали штраф в 3 рубля за содержание тайного притона, а в апреле и от него освободили[202].
Пристальное внимание полиции было обращено по большей части на представительниц совсем уж бедных слоёв населения. Если девушка была хоть сколько-нибудь прилично одета, она уже с меньшей вероятностью подчинялась допросу о её работе и образе жизни. К деятельности актрис, кафешантанных певиц, хористок и арфисток, посетительниц танцклассов, работниц модных магазинов, продавщиц цветов и конфет в увеселительных садах, буфетчиц ресторанов и других подобных девиц относились снисходительнее и лишь иногда устраивали показательную порку, чтобы те вели себя аккуратнее. Посетители различных рестораций, где выступали красивые молодые девушки, отлично знали, что почти любую из них можно пригласить к себе за стол поужинать, уединиться с ней в отдельном кабинете (куда официанты более не заглядывали, пока гости сами не выйдут) и затем прозрачно намекнуть на продолжение вечера. Хористки со своими кавалерами часто направлялись в квартиры, в которых проживал весь хор под присмотром хозяйки. По сути, это был тайный бордель, в котором закабалённые певицы продавали себя в угоду своей содержательницы:
«Относительно хористок неоднократно делались попытки избавить их от хозяйского произвола, включая в это и необходимость проституировать. Довольно энергично в данном вопросе выступило „Общество защиты женщин“. Оно выработало даже „нормальный“ контракт для хористок, где исключён, между прочим, пункт, гласящий, что хористка не имеет права покидать кафе-шантан до трёх часов утра, а также ограничены права хозяйки на частную, вне сцены, жизнь хористки. Но практически ничего эти проекты пока не принесли, да и не принесут. Во-первых, нечего идеализировать участниц хоров. За редкими исключениями они отлично знают, на что идут и для чего идут. Во-вторых, если, строго основываясь на букве „нормального“ контракта, хористка не пожелает согласовывать свои действия с выгодами хозяйки, то последняя быстро сумеет выбросить за борт такую недотрогу, а на свободную вакансию найдутся десятки менее щепетильных особ»[203].
Любые попытки со стороны властей отдельных городов запретить выступления девушек ночью в кафешантанах натыкались на протест со стороны владельцев заведений. Они ссылались на то, что несправедливо лишать женщину работы, особенно если у неё талант к сцене, хотя, конечно, первостепенным всё же был не альтруизм, а личная выгода. Помимо заработка на ужине гостя, щедро угощавшего свою новую знакомую, хорошую выручку хозяин получал ещё и с гостиничных номеров, которые находились здесь же, при ресторане или трактире. В гостиницы в любой момент могла нагрянуть полиция и проверить, не нарушаются ли правила общественной нравственности. Но чем престижнее было заведение, тем легче ему было откупиться. Знаменитый московский ресторан «Эрмитаж» платил по 5000 рублей за то, чтобы полицейские не проверяли нумера, где господа уединялись с дамами[204]. Представляете, какие у него были доходы с таких свиданий, раз выгоднее было дать столь крупную взятку?
По привычке.
– Почему эта певица так расходится с оркестром?
– А это она по привычке: сегодня с кем сойдутся, а завтра, глядь, и разошлись уже.
Рис. Мельникова. Журнал «Будильник». 1913 год, № 13
Альтернативой места для весёлого времяпрепровождения и ни к чему не обязывающих знакомств были различные танцклассы. По сути, это аналоги современных клубов, но со своими особенностями. На танцевальные вечера собирались мужчины и женщины разного достатка с целью не просто потанцевать, а продолжить дальнейшее общение «за закрытыми дверьми», поэтому данные мероприятия в особенности облюбовали проститутки-одиночки как лёгкий способ найти клиента. Для учреждения такого танцкласса выбиралась квартира с большим залом, несколькими отдельными комнатами, столовой и бильярдной. Заведовали всем, по преимуществу, немцы. За вход брали плату: с дам – 10 копеек, с господ – 1 рубль за разовое посещение и 10–20 копеек для постоянных посетителей. Для того чтобы понять, за что в 1849 году были запрещены подобные увеселения (правда, в 1862 году их вновь разрешили), достаточно прочитать их описание у доктора М. Г. Кузнецова:
«Клубы посещаются мужчинами всех сословий и возрастов; разумеется, кроме детского. Там можно встретить и дряхлого старца; рядом с ним зрелые отцы семейств втихомолку беседуют с женщинами. Неприличный канкан считается молодечеством; женщин также заставляют канканировать и чем размашистей, чем пошлее канкан, тем в больший восторг приходит публика, тем больше женщина имеет поклонников. Нам случалось видеть, что многие женщины-проститутки никогда не пускаются в танцы просто из нежелания потешать собою толпу. Посещая клубы, женщины эти держат себя строго-прилично и отнюдь не уронили бы себя во всяком обществе; одеты бывают они прекрасно, но просто, без пестроты и не носят ярких цветов; по возможности устраняются от бесцеремонного обращения мужчин; но зато обращение последних с женщинами возмутительно. Обнять, поцеловать, ущипнуть, толкнуть незнакомую женщину, подставить ей ногу, чтобы она упала, – дело обыкновенное. Пьянство часто доходит до неистовства и безобразия; если женщины отказываются пить, то им угрожают оставить их и взять других женщин; разумеется, покоряясь необходимости, пьёт и приглашённая женщина. Таким образом, само общество обратило эти танцевальные вечера в притон разврата, а на женщин, посещающих их, смотрят как на проституток»