[263]. Нанятые чернорабочие, которые подозревали у себя постыдную болезнь, могли сознательно уклоняться от осмотра, чтобы не отправляться на лечение и не терять возможность заработка. Для этого при смене места пребывания и работы они посылали под своим именем в адресную контору другого человека. По паспорту было сложно определить, кто именно пришёл, так как основные приметы вносились в него небрежно и в общих чертах: рот обыкновенный, нос умеренный, подбородок круглый и тому подобное. Обман срабатывал и статистика по заболеваемости, например, в 1853–1868 годах в Петербурге выглядела следующим образом: в этот период общее число осмотров в год колебалось между ~58 000 и 75 000, а больных было найдено от 8 человек до 73[264]. Цифры относительно друг друга несопоставимы и далеки от реальности.
Таким же бытовым способом венерическими инфекциями заражались и в мелких ремесленных мастерских, где как минимум посуда за обедом была общей. Для примера возьмём случай, зафиксированный в 1889 году в московской Мясницкой больнице. Тогда на лечение поступили три девочки 14–15 лет с признаками сифилиса. Из их ответов на вопросы о домашней обстановке выяснилось, что мастерская, где они жили и учились ремеслу, состояла из трёх мастеров, трёх мастериц, трёх учениц (наши больные), горничной и кухарки. Все ели из двух-трёх общих чаш ложками, какие попадались под руку, чай и воду пили также из кружек, которые только что были в употреблении у других. Хозяйка ремесленного заведения сильно перепугалась, что у неё обнаружилось аж трое заражённых, и попыталась отправить девочек сначала родителям. Это была распространённая практика: чтобы не возиться с медицинскими осмотрами и лечением, легче было выслать больных работников подальше в деревню к родственникам. Но у всех троих подростков семьи, как назло для владелицы мастерской, жили в Москве и, заметив недуг своих детей, обратились в больницу. Тогда хозяйка решила показать ответственное отношение к проблеме и попросила главного доктора Мясницкой больницы А. И. Поспелова прислать к ней врача для осмотра всех остальных. После медицинского освидетельствования была найдена мастерица, которая заболела сифилисом три года назад, лечилась в больнице, выписалась из неё и продолжительное время никаких признаков инфекции у себя не находила. За это время у неё случился один выкидыш, и ещё один ребёнок умер в младенчестве, что намекало на болезнь. Последний раз тревожные признаки в своём здоровье она заметила за 10 месяцев до всей этой истории и будто бы обращалась к врачу, прописавшему ей полоскание. С тех пор больной себя не считала[265]. Этот пример ещё и яркая иллюстрация того, как в условиях дореволюционной России и известных на тот момент методов лечения сифилиса (в зависимости от его разновидности) требовались годы на терапию, после которой человек мог оставаться носителем инфекции и быть опасным для окружающих. Данный факт вновь подтверждал и несостоятельность врачебного контроля у проституток. Они находились в больнице в лучшем случае в течение 60–80 дней[266], а потом, якобы излечившись, вновь приступали к своей работе.
– Не правда ли, какое облегчение чувствуешь после ванной?
– О, это уже всегда… Например, когда я задаю головомойку моему старику, то он тоже после этого постоянно чувствует облегчение… своего бумажника…
Журнал «Шут». 1892 год, № 28
Что касается артельщиков, собираясь в огромные группы, подчас состоявшие из лиц обоего пола, они могли работать в городе или выезжать в отдалённые от своего места жительства губернии на заработки (например, на рыбные промыслы), работали на протяжении сезона и вели какой-никакой временный совместный быт. Сифилис гулял от одного человека к другому. Если в Санкт-Петербурге и в Москве имелись свои больницы, специализирующиеся на лечении венерических инфекций, то в провинции встретить узкопрофильного врача было удачей. И даже при наличии такового регулярные осмотры практически не проводились. Добровольно простой народ за помощью обращался редко, не подозревая, насколько эти болезни опасны. Сезон заканчивался, артельщики возвращались к семьям, привозя домой «улов». И чем чаще рабочие меняли места своего пребывания, тем быстрее происходила сифилизация населения. Отсюда и «подвижные» профессии были главными распространителями заразы в деревнях и селениях, куда современные на тот момент методы лечения практически не доходили. Люди обращались к знахарям, которые в вопросе сифилиса приносили больше вреда, нежели пользы, и в бедственном положении могли оказаться целые населённые пункты – в Бугульминском уезде Самарской губернии деревня Курносовка была названа по сифилису[267].
«Однако рабочие не только заносят сифилис из городов в деревню, но, наоборот, являясь из сильно заражённых местностей, заносят иногда сифилис в такие места, где он слабо распространён. Это имеет место, например, на юге России, куда ежегодно летом, для полевых работ, стекается масса рабочего люда из средних губерний, более заражённых, чем южные. Различные кустари, офени[268], коновалы[269], приказчики, прасолы[270], мелкие торговцы, странствующие деревенские учителя и проч., странствуя по деревням и проникая в крестьянские семьи, заносят иногда сифилис, что наблюдалось неоднократно. Не раз было указано, что пастухи во многих губерниях (Курской, Московской, Новгородской и пр.) по очереди, в каждой семье их деревни, обедают известное число раз, соответственно количеству пасомого скота и при этом, путём совместного употребления посуды, заражают сифилисом».[271]
К подвижным профессиям относились и военные. Нижние воинские чины, которые располагались в городах, пригородах и деревнях на зимовых квартирах, по закону должны были проходить медицинские осмотры. Но на деле же собрать в одном месте батальон, квартировавшийся и растянувшийся на целый уезд, зимой было трудно. Врачи, занятые в лазаретах, возможности разъезжать по ротам не имели[272]. Так обязательные освидетельствования становились необязательными, а сифилис продолжал кочевать. Чтобы уберечь армию, врачебно-полицейский комитет пробовал даже организовать проституцию по талонам, что успеха в итоге не принесло:
«Постоянно увеличивавшееся число больных венерическими болезнями чинов военного ведомства не могло не остановить на себе внимание врачебно-полицейского комитета. <…> Производились усиленные сборы бродячих женщин и введены в домах терпимости низшего разбора особые билеты, наподобие контрамарок, с обозначением на них заведения и нумера женщины, под которым она записана в списках комитета. Билеты эти выдавались каждому посетителю заведения, если он оставался с женщиной, и в особенности это было обязательно среди солдат. Цель введения этих билетов была та, чтобы при заражении каждого лица, а тем более солдата, комитет мог, не теряя времени на отыскание сообщившей заразу женщины, немедленно помещать её в больницу»[273].
Способы борьбы с распространением венерических инфекций среди военных были предложены и куда более оригинальные. Сторонники регламентации проституции в 1880–1890-х обсуждали идею создания специальных полковых домов терпимости, куда для солдат подбирались бы здоровые девушки с даровым пользованием – по бесплатным билетам 2 раза в месяц. По мнению профессора В. М. Тарновского, для таких притонов находили бы «проституток молодых, из деревень прибывающих солдатских жён, вдов и т. п., ещё не заражённых сифилисом». Ревельская комиссия врачей в качестве аргумента ссылалась на то, что ранее в 1880–1881 годах подобная мысль была приведена в исполнение генералом Скобелевым в Ахал-Текинской экспедиции[274]. Защитники прав женщин быстро отреагировали на подобные высказывания, назвав их «лжемудрствованием»:
«Во-первых, кто будет заведовать этим подбором, неужели военные чины, заведующие хозяйством в войсках?! А во-вторых, жёны деревенских жителей, не тронутые ещё ни болезнью, ни развратом, обрекаются на распутную жизнь, в сожительстве с сифилизованными проститутками, и отдаются на ежедневное употребление десяткам солдат! Какое право имеем мы предполагать, что деревенские женщины простого звания не заслуживают лучшей доли? Всякая из них не имеет ли полного права сказать нам, врачам и профессорам: „Неужели всё благо народа, духовное и телесное, состоит в том, чтобы в войсках не было сифилиса? Дай бог, чтобы все люди были здоровы, но если вы так озабочены сохранением здоровья войск, то отчего же предлагаете вы нас, а не своих жён и дочерей?!“ И на этот живой упрёк простой крестьянской женщины, хотя бы и не высказанный ею, но смутно чувствуемый, мы не имели бы ничего возразить»[275].
Если фабричные рабочие и военные подвергались хоть каким-то медицинским обследованиям, то остальное мужское население страны оставалось не охваченным. Несмотря на то что уважаемые врачи подчёркивали: «каждая проститутка в течение первых трёх лет своего ремесла непременно заболевает сифилисом» (доктор Э. Ф. Шперк) и «заражается исключительно от мужчин и, раз заболев, она при слабости надзора уже широко распространяет» болезнь (доктор А. Г. Ге)[276]