В какие же условия они в итоге попадали? Пример Одессы 1897 года:
«Случайно заболевшие честные женщины вынуждены лежать среди проституток. В таком положении были, например, одна учительница и одна вдова врача. Мало того, между проститутками лежат и дети. Отделение постоянно переполнено. Операции и осмотр приходилось производить перед окнами, перед которыми собиралась толпа зрителей. Восемнадцать больных с застарелыми формами сифилиса валялись в подвальном этаже в собственных извержениях. Для промывания язв служила столовая посуда или плевательные ящики. Все требования и просьбы врачей не вели ни к чему. Ни на одной койке нет одеяла, ни на одной женщине нет халата!»[291]
На одной тесной кровати за неимением достаточного количества мест могло оказаться сразу двое больных. Доктор Введенский в начале 1890-х годов заведовал больницей на Нижегородской ярмарке, которая открывалась лишь в сезон с 15 июля по 8 сентября. Он заметил, что с каждым годом число выявленных сифилитиков росло, и если в 1890 году было обнаружено 33 заражённых, то в 1893 году – уже 149. Куда их всех разместить, если коек всего лишь 71?[292]Случалось, правда, и обратная ситуация, когда по неосторожности городских властей венерологические отделения вдруг начинали пустеть. В 1900 году в Москве было принято постановление об обязательной прописке в полиции лиц, находящихся на лечении в городских больницах. В паспорте ставилась специальная отметка с указанием, где пребывал пациент. Врачи отмечали, что люди отказывались поступать в Мясницкую больницу, которая была известна всем как специализирующаяся на сифилисе. Никто не хотел в своих документах писать, что он там лечился. И если раньше в медицинских учреждениях Москвы ощущался недостаток мест, то в феврале 1902 года по городу было уже 199 «пустующих кроватей» для заражённых половыми болезнями. Кроме этого, с венерическими инфекциями поступали и в другие лечебницы, где находились те, у кого были простые общие заболевания. Чтобы как-то выделить среди них сифилитиков, всерьёз обсуждалось предложение ставить вместо отметки «на излечении» более точную – «на излечении от сифилиса». В таком случае рабочий класс и прислуга оказались бы в затруднительном положении, потому что с этим штампом в паспорте наниматели вряд ли захотели бы взять их к себе на работу. Когда стало ясно, что ситуация вышла из-под контроля и появилось слишком много скрывающихся от лечения и разносящих дурную болезнь, Московский генерал-губернатор признал возможным освободить пациентов Мясницкой больницы от обязательной прописки в полиции[293].
– Позвольте, дорогая Надежда Сидоровна…
– Ах, доктор, наконец-то вы!.. Ради Бога, приложите что-нибудь к моим губам: они распухли от визитёров…
– Приложить?.. А я так мечтал приложиться!..
Рис. Пьер д’Ора. Журнал «Будильник». 1911 год, № 15
Не лучшими условиями для размещения больных венерическими инфекциями располагал и столичный Санкт-Петербург. Знаменитая Калинкинская больница поначалу в 1860-х годах напоминала тюрьму, нежели место, где люди должны избавляться от страданий:
«Местом унижения для заразившихся проституток являлась Калинкинская больница, где не только лечили, но и применяли дисциплинарные меры, а порой и наказания. И абсолютно естественным являлось грубое обращение с женщинами со стороны как медицинского, так и вспомогательного персонала. <…>
Нередко пациентов подвергали наказаниям: ограничивали в пище, давая одну лишь овсянку, запрещали свидания с родными, надевали смирительную рубашку, а в случае неповиновения заключали в тёмный карцер. Проститутки, направленные в больницу Врачебно-полицейским комитетом и составлявшие основной контингент больных, содержались отдельно от добровольно поступивших пациенток.
Особенно тяжёлые условия пребывания в больнице были во второй половине 1860-х гг. Положение изменилось после того, как старшим врачом больницы в 1870–1890-х гг. работал Э. Ф. Шперк, который коренным образом изменил отношение к женщинам, проходившим лечение, отменил наказания и стимулировал вежливое обращение с больными»[294].
План «Городской женской амбулатории» в Туле, 1898 год
Справедливости ради стоит упомянуть, что стараниями отдельных врачей-энтузиастов в единичных случаях всё же удавалось добиться хорошо оборудованных смотровых пунктов и лечебниц. Одним из образцовых примеров считалась московская «Городская женская амбулатория» на Грачёвке[295]в доме Гирш, которой руководил в 1890-х годах профессор А. И. Поспелов. Её продуманную внутреннюю систему организации кабинетов, обследования, регистрации и сбора данных о пациентах брали за основу и в других городах. В частности, в 1898 году тульский смотровой пункт был полностью оборудован по образцу Москвы. Для него был арендован отдельный дом (забавно, что арендаторы, как только слышали, для каких целей были необходимы помещения, сразу же поднимали цену), выделены средства на специально обученный медицинский персонал, инструменты, расходные материалы. И даже гинекологическое кресло в Тулу было заказано у того же больничного мастера, кто изготавливал подобное для московского отделения[296].
Какая же техника врачебного осмотра проституток считалась образцовой? Пришедшие женщины, оставив верхнее платье в швейцарской, располагались в «ожидательной» комнате. В «раздевальню» они заходили по 8–10 человек, где снимали свою одежду и в одних только сорочках перемещались в смотровую. Сначала их под руководством врача на гинекологическом кресле принимала акушерка. Далее доктор дополнительно осматривал рот, голову, лицо, шею, плечи, грудь, подмышки, спину и руки, после чего ставил отметку в альбом проститутки, соответствующую её состоянию[297].
В Москве она выглядела так: здоровым прикладывали штамп «признаков венерических болезней нет». Если ранее у пациентки был сифилис, но на данный момент он считался вылеченным, надпись в книжке была такая же, но курсивом. При обнаружении венерической инфекции санитарный альбом отбирался (без него она не имела права оставаться в публичном доме) и вручался приёмный билет в Мясницкую больницу[298].
Особое внимание уделялось соблюдению санитарных норм. Несмотря на достаточное количество необходимых инструментов в хорошо оборудованных кабинетах, тем не менее во избежание случайного заражения московская система рекомендовала проституткам приходить со своим маточным зеркалом и шпателем. Второе могла заменить простая чайная ложка. В Москве на маточном зеркале каждой поднадзорной женщины был выбит её номер, по которому она значилась в списках. Они изготавливались фирмой «Разумов и Шиллер», являвшейся основным поставщиком московского смотрового пункта, и приобретались за счёт содержательниц домов терпимости или самостоятельно одиночками[299]. Кроме того, в московской «Городской женской амбулатории» понимали важность доброго отношения к проституткам, ведь от этого зависело, будут ли они укрываться от медицинского освидетельствования. По постановлению Санитарно-исполнительной комиссии, никакие посторонние люди не должны были присутствовать при осмотре. И даже полицейский чиновник, который заведовал делопроизводством врачебно-полицейского комитета, обязан был приходить туда в свободное от приёмов время. Всё то, чего опасались публичные женщины в других городах, как минимум в Москве, а за ней и в Туле, было исправлено и представляло собой образцово-показательную картину:
«…врачебная часть надзора за проститутками поставлена в Москве – без преувеличения можно сказать – образцово; что все части его согласованы там между собою в стройную систему; что каждая малость обдумана в ней с большим вниманием; что через всю постановку этого дела там строго и ясно проведены принципы гуманности и науки и что это – действительно „приличный и научно обставленный“ смотровой пункт! И нужно видеть, с каким сознательным уважением при подобных условиях проститутки относятся там – как к самому врачебному досмотру за ними, так и к почтенным деятелям его!»[300]
Это был редкий удачный пример профессиональной заботы о проститутках и достаточного финансирования смотрового пункта благодаря хлопотам отдельных врачей-энтузиастов. Важным фактором, повлиявшим на столь благоприятные изменения, являлось ещё и разделение врачебных и полицейских полномочий комитета, когда полиция более в осмотры не вмешивалась и занималась своим делом: поимкой тайных проституток и контролем деятельности содержательниц и сутенёров. Об этом подробнее будет сказано в последней главе книги.
К сожалению, в Российской Империи общая картина медицинских освидетельствований проституток и лечения сифилиса в больницах всё же была удручающей. Чтобы не попадать в лечебницы, нужно было либо скрываться, либо не болеть. Второе в случае с публичными женщинами было задачей практически невыполнимой. Как говорил французский венеролог Жюль Жане, «мечта о здоровой проститутке – это утопия»[301]. Все они заражались в первые год-полтора своего пребывания в доме терпимости. Квартирные могли оттянуть неизбежный момент лишь тем, что имели возможность выбирать кого принять, тогда как в заведениях за девушек решала содержательница[302]