В прифронтовой полосе открывали они публичные дома с ведома и благословения начальства. Женщине, вынужденной продавать себя за деньги, было безразлично, где заниматься своим позорным промыслом, – в тылу или на фронте. Армии заражались венерическими болезнями. Солдаты, ехавшие в отпуск в родные деревни, везли туда с фронта и тяжёлые страдания своим ближним»[390].
Одновременно с пустыми дискуссиями, не приносящими видимого результата, в газетах появлялись шуточные карикатуры. Одним из самых остроумных оказался журнал «Сатирикон», опубликовавший в мае 1910 года рисунок «Съезд по борьбе с проституцией» со следующим комментарием:
«Дорогая и милая жертва общественного темперамента! Памятуя, что добрыми желаниями вымощен ад, мы решили радикально изменить ваше тяжёлое положение. Дорогая и милая жертва общественного темперамента. Замените ужасные стёкла вашего красного фонаря бледно-розовыми, с чудными рисунками, которые напомнят вам о том, чего вы лишены, и тогда, поверьте нам, дорогая и милая жертва общественного темперамента, вам всё покажется в розовом свете».
Карикатура А. Радакова «Съезд по борьбе с проституцией». Журнал «Сатирикон», 1 мая 1910 года
Пока «наверху» обсуждали, как сделать жизнь проститутки лучше, «внизу» – в публичных домах, притонах, в трактирах и на обочинах дорог – ничего не менялось. Общество, которое, казалось бы, хотело их спасти, было далеко от понимания примитивных нужд девушек. Вопросы нравственности большинство из них интересовали в последнюю очередь, важнее – быть сытыми, одетыми, желательно замужними. Брак для многих «жертв общественного темперамента» виделся тем самым спасательным кругом, хотя на деле обычно оказывался очередной кабалой. В лучшем случае проститутки выкупались из домов терпимости средней руки бедными мещанами: лавочниками, трактирщиками, ремесленниками, писарями, мелкими чиновниками и тому подобными, и были бесплатной рабочей силой, нежели любимыми жёнами. В худшем и более частом – в мужьях значились любовники-сутенёры, ласково именуемые «котами». Как видите, не всегда замужество предполагало выход из профессии. Что первая группа мужчин, что вторая занимала для себя очень выгодную позицию. Они могли в любой момент самоутвердиться за счёт женщин, напомнив им, откуда и при каких обстоятельствах их «подобрали», и при этом на них же материально наживаться. Так как проституирующие девушки находились на обочине общественной жизни и обывателями были постоянно порицаемы, конечно, они искали хоть какой-то источник любви и закрывали глаза и на поборы, и на побои. Несмотря на такую смиренность с их стороны, желающих заключить брак с проституткой всё равно было немного, что ярко иллюстрировала статистика:
«В Москве с 1858 по 1863 год только 4,5 % проституток были сняты с учёта по причине замужества. В 1914 году петербургский врачебно-полицейский комитет освободил от контроля по этой же причине всего 2 % проституток. За 9 лет (с 1901-го по 1910-й) в столице вступили в брак лишь четыре проститутки. В трёх случаях девицы вышли замуж за мелких торговцев и покинули город, поэтому их дальнейшая судьба неизвестна. Один брак был продиктован стремлением спасти „заблудшую душу“»[391].
Спасителями, как правило, оказывались студенты с их юношеским максимализмом. Они преследовали цель куда более возвышенную, нежели просто жениться на проститутке, а именно: вызволить её из мерзких лап сутенёров и содержательниц домов терпимости, помочь с образованием и устройством на приличную работу. Для этого нужно было взять девушку на поруки, собрать целый ряд документов, доказывающих благонадёжность заявителя, и предоставить их во врачебно-полицейский комитет. Много суеты, но ведь всё ради спасения души! Проблема заключалась в том, что публичные женщины, находясь в постоянном поиске сердечного друга, который их примет и поймёт, рассчитывали на отношения куда более близкие – любовные. Это различие во взглядах в итоге всё разрушало, и большинство из них возвращались обратно в проституцию. Ситуация была настолько распространённой, что нашла своё отражение в художественной литературе. Достаточно вспомнить повесть А. И. Куприна «Яма», где проститутка Любка решается бежать вместе со студентом Лихониным. С его стороны чувств, на которые так рассчитывала Люба, привязавшись к парню, не было. Он собирался быть благородным героем, подарившим ей возможность зарабатывать честным трудом, а не любовником. В итоге история надежд и разочарований заканчивается для девушки вновь в публичном доме. А вот рассуждения главного героя рассказа А. П. Чехова «Припадок», студента-юриста Васильева:
– Милый, потуши, пожалуйста, лампу.
– Зачем?
– Я поклялась мужу не видеть тебя больше.
Рис. Мельникова. Журнал «Будильник». 1913 год, № 8
«„Все эти немногочисленные попытки, – думал Васильев, – можно разделить на три группы. Одни, выкупив из притона женщину, нанимали для неё нумер, покупали ей швейную машинку, и она делалась швеёй. И выкупивший, вольно или невольно, делал её своей содержанкой, потом, кончив курс, уезжал и сдавал её на руки другому порядочному человеку, как какую-нибудь вещь. И падшая оставалась падшею. Другие, выкупив, тоже нанимали для неё отдельный нумер, покупали неизбежную швейную машинку, пускали в ход грамоту, проповеди, чтение книжек. Женщина жила и шила, пока это для неё было интересно и ново, потом же, соскучившись, начинала тайком от проповедников принимать мужчин или же убегала назад туда, где можно спать до трёх часов, пить кофе и сытно обедать. Третьи, самые горячие и самоотверженные, делали смелый, решительный шаг. Они женились. И когда наглое, избалованное или тупое, забитое животное становилось женою, хозяйкой и потом матерью, то это переворачивало вверх дном её жизнь и мировоззрение, так что потом в жене и в матери трудно было узнать бывшую падшую женщину. Да, женитьба лучшее и, пожалуй, единственное средство“.
– Но невозможное! – сказал вслух Васильев и повалился в постель. – Я первый не мог бы жениться! Для этого надо быть святым, не уметь ненавидеть и не знать отвращения»[392].
В комментариях к своему роману «Марья Лусьева» Александр Амфитеатров упомянул случай сожительства с бывшей проституткой, который послужил прототипом к одной из сцен в его произведении. В начале 1880-х годов в Москве студент-техник П. Н. Кр-ч-т-в влюбился в Зину Косую, публичную женщину из дома терпимости Стоецкой. Хозяйка заведения заломила за неё высокую цену, которая была молодому человеку не под силу. Тогда он предложил содержательнице сыграть с ним в карты, и та, согласившись, проиграла ему солидную сумму. Студент был готов простить долг, если бандерша отдаст ему Зину. На том и сошлись. Сожительство Кр. с возлюбленной продолжалось несколько лет, и это была всей Москве известная красивая пара. Однако союз распался, предположительно, по вине Елены Николаевны (настоящее имя Косой Зины), которая по своей прежней профессии «довольно прозрачно скучала»[393].
Стоит отметить, что и привычный образ жизни жриц любви не давал им самим возможность резко подстроиться под новые условия. Малограмотные и неспособные к быстрому обучению в силу своей продолжительной деградации в притонах они оказывались на свободе и не знали, что с ней делать. Старания тех же студентов-спасителей разбивались о нравственную развращённость проститутки, которую она невольно приобрела в среде своего обитания. В газете «Врач» за 1899 год была опубликована статья медика Н. Н. Порошина, посвящённая надзору проституции в Казани, где в частности упоминалась попытка спасти «заблудшую душу», и вот что из этого вышло:
«Исключение проституток у нас также, как и в 1895 и 1896 годах производится без всяких затруднений: иногда поручителями являются студенты университета, Ветеринарного института или Духовной академии; казалось бы совершенно правильным отказывать таким ходатаям. В 1897 г. был такой случай: в дом терпимости Б-ной пришли два студента ветеринара, обратили внимание на действительно красивую девушку П., 19 лет (начала проституировать с 16 лет, прежде была горничной, грамотная), исключили её, наняли для неё комнату и начали развивать; сношений с ней не имели: по словам П., они „каждый день приходили ко мне; я всё ждала, что будет; что-то мне читали и страшно надоели; я убежала, напилась, пришла домой, разругалась с ними и ушла“; история продолжалась две недели – 1 января 1898 года, за оставлением разврата она была исключена, а 14 января того же месяца опять пришла в дом терпимости, где и жила до лета»[394].
Самая большая беда была в том, что зачастую проститутки были окружены развратом с малолетства и не знали другой жизни. Их аморальное поведение формировалось годами. Большинство из них было сиротами или выходцами из неблагополучных семей, подвергавшимися насилию в детстве. По статистике 1889 года более 3/4 от общего числа проституток начали продавать себя ранее достижения совершеннолетия. Из них 23,1 % не достигли даже физической зрелости[395]. Единственный опыт, который девочка могла приобрести, будучи ребёнком без заботливых родителей или опекунов, предоставленная самой себе, – это проституция. Всё, чем она могла распоряжаться, не зная грамоты и ремесла, – её тело. И даже в исправительных учреждениях работа по перевоспитанию беспризорных детей и подростков и по их социализации проводилась постольку-поскольку:
«На Съезде по борьбе с торгом женщинами в докладе Д. А. Дриля „О заброшенности детства, как могущественной причине детской проституции“ было сказано, что в 1908 г. в заведениях исправительного воспитания содержалось около 3000 детей и подростков. Через тюрьмы и арестантские помещения их прошло более 100 000. Каким-либо школьным обучением могли воспользоваться лишь 10,2 %. Всего 12,2 % находившихся в местах заключения были заняты полезными работами, а для 87,8 % заключённых господствовала полная праздность»