– Вот именно. Но Зенон учит, что человек не должен ждать своей судьбы, он должен идти ей навстречу. Вместе со мной свободу получил юноша. С тех пор я учительствую, а он скупает шкуры для нашего патрона Филоника…
– Филоника? – перебил Полибий.
– А разве ты с ним знаком? – удивился Блоссий.
– Нет. Но я случайно встретился с юношей, скупавшим шкуры для Филоника. Скажи, как зовут твоего юношу и откуда он родом?
– Он эпирец Андриск.
– Андриск, сын Исомаха?
– Да, но откуда тебе известно имя его отца?
– Моего вольноотпущенника, тоже эпирца, зовут Исомахом, и он тоскует о своем сыне Андриске, их разлучило рабство.
– Это отец Андриска! – воскликнул Блоссий. – Все эти годы Андриск ищет его. В Риме ему удалось узнать, что отец достался Катону. Юноша объехал поместья Катона, рассыпанные по всей Италии!
– И напрасно! – вставил Полибий. – Катон почти сразу же продал Исомаха своему родственнику Эмилию Павлу, а Эмилий в благодарность за услуги подарил Исомаха мне, и, разумеется, я дал ему свободу.
Глаза Блоссия увлажнились.
– Вот видишь, – проговорил он, – Фортуна избрала тебя для соединения разлученных душ.
– Да! Это удивительно, – согласился Полибий. – Но еще более странно то, что Андриск похож на Александра, сына Персея.
– Похож? На царевича? – переспросил Блоссий.
– Да, так бывают похожи близнецы.
Лицо Блоссия помрачнело.
– Тебя это пугает? – насторожился Полибий.
Блоссий грустно покачал головой.
– Девочка, которой мы спасли жизнь, – знатная римлянка. Она полюбила Андриска, а Андриск, как все истинно влюбленные, не раскрывает своих чувств. Но однажды я увидел, как он любуется Элией, и мне стало страшно.
– Дорогу в твой дом мне указала судьба, – сказал Полибий. – Представляю, как будет счастлив Исомах! Привело же меня к тебе желание отыскать очевидцев взятия Капуи Ганнибалом.
– Очевидцев? – переспросил Блоссий, переводя взгляд на стену.
Проследив за ним, Полибий увидел на стене деревянную доску с портретом человека средних лет, в тоге.
– Вот он, очевидец, лучший из всех, кто рассказал о Ганнибале в Кампании и Ливии.
– Кто этот римлянин? – спросил Полибий.
– Италиец! – подчеркнуто поправил Блоссий. – Вечная ошибка твоих соотечественников, связывающих тогу только с Римом и римлянами. Между тем первыми в Италии ее стали носить этруски, а за ними мы – кампанцы. Перед тобою Гней Невий.
– Я читал его поэму о первой войне Рима с пунами, – сказал Полибий. – Как ни странно, до меня ее читал македонский царь Персей. Поэма Невия попала в Рим вместе с библиотекой несчастного Персея.
Блоссий достал с полки футляр и с благоговением вынул из него свиток.
Мели, мели, мельница
Голос Полибия был слышен уже в вестибуле. «С кем он разговаривает так громко?» – подумал Публий и остановился. Стало явственно слышно:
Мели, мели, мельница, ведь и Питтак молол
Властитель Митилены Великой.
Учитель декламировал. Точнее, пел. Раньше этого за ним не наблюдалось.
– Кажется, у тебя хорошие новости! – спросил Публий, вступая в таблин. – Письмо из дома?
Полибий пожал плечами.
– Из Ахайи, как всегда, нет вестей, ни хороших, ни дурных. Но вот послание из Уттики! Полюбуйся!
Он протянул юноше свиток. Публий быстро его развернул.
– Но это стихи, латинские стихи, кажется, превосходные. Кто этот римский поэт, если не ошибаюсь, поклонник Ганнибала?
– Италийский, – поправил Полибий с той же интонацией, как это произнес в Кумах Блоссий. – И не каждый, кто пишет о Ганнибале, его поклонник. Ведь и я пишу о великом карфагенянине, хотя считаю себя поклонником Сципиона Африканского. Но не буду тебя мучить загадками. Это стихи Гнея Невия. Поэма написана в Уттике, где Невий находился в изгнании. С тех пор, как я владею этим сокровищем, я – счастливейший из смертных. Даже стал петь.
– Это я слышал! – вставил Публий.
– С помощью Невия я открыл для себя истину, понял, почему герои моей истории напоминают чучел. Ведь на войне не только сражаются, побеждают и терпят поражения. На войне еще и любят! Чем была история Троянской войны без Гекубы, Андромахи, Кассандры, наконец без Елены?
Схватив со стола свиток, Полибий поднял его над головой.
– Теперь в этом доме, Публий, поселилась тень Софонибы. Я с ней беседую по ночам, чтобы узнать то, о чем умолчали ученые сухари. А если прибавить еще Клио, то…
– Я вижу, у тебя маленький гарем теней, – улыбнулся Публий, – и, кажется, ты можешь не вступать в брак.
– Оставь свои намеки, мальчик, – проговорил Полибий дрогнувшим голосом. – Мне ли теперь думать о женитьбе, когда пошла моя история. Нет, не пошла – полилась, запела. А вместе с нею пою и я! «Мели, мели, мельница…»
– Мели, мели, – одобрительно проговорил Публий. – Я не буду тебя спрашивать, кто эта матрона с таким странным именем. Надеюсь познакомиться с ней в твоей истории. Я рад, что работа движется. Но и ты порадуйся за меня и вместе со мной!
– Новое назначение? – спросил Полибий.
– Не угадал! На этот раз свадьба! Жду тебя утром у дома Корнелии. Не опаздывай.
«Семпрония! – мелькнуло в мыслях Полибия. – Эта девочка! Да, время быстротечно. Значит, эти два римских рода соединились еще раз. Пока я занимаюсь прошлым, Клио вовлекает в свой магический круг новых персонажей. Тиберий и Гай – еще мальчики, а Семпрония становится матроной. У Корнелии одной заботой меньше. Может быть, теперь…»
– Скажи, Публий, – произнес Полибий, нахмурив лоб, – у вас тоже приносят жертвы Гименею?
– У нас нет Гименея, – отозвался юноша. – У нас лары[59]. Кстати, прихвати с собой побольше орехов.
– Обязательно, – проговорил Полибий таким тоном, словно ему было известно, что делают римляне на свадьбе с орехами. И снова запел:
Мели, мели, мельница!
Обернувшись к Публию, он шлепнул себя по лбу.
– Теперь я понял, почему мне не дают покоя эти строки. В поэме Невия есть приписка: «Мы не рабы, привязанные к мельничному колесу судьбы. Мы свободны, как ветер».
Встреча в пути
Андриск торопился в Рим. Сходство с царевичем, о котором он узнал от случайного встречного, волновало его все больше и больше. В памяти вставала сцена, свидетелем которой он был, находясь в толпе зрителей: царевичи, подпрыгивая и смеясь, не обращая внимания ни на зрителей, ни на увещевания человека в черном, шли по Риму. Андриск запомнил тогда, что братья очень похожи друг на друга. Но то, что сам он похож на них, не пришло ему в голову. «Наверное, едва сойдя с помоста, я был слишком взволнован, чтобы заметить это сходство, – думал он, – или слишком измучен». И вновь, возвращаясь мысленно к этой сцене, он уже воображал себя идущим по Риму. «Александр, Александр», – повторял он имя царевича, примеряя его к себе. Наверное, давая своему первенцу это имя, Персей думал о том великом Александре, который намеревался захватить Рим. Теперь Персей и его младший сын Филипп ушли из жизни. Александр неведомо где. Но должен же он вернуться, чтобы отомстить за отца и брата, за Македонию, где его ждут. Ведь не может история великого народа оборваться, как струна из бычьей жилы. Кто-то ведь должен отомстить и за мой народ, превращенный в рабов?!
– Андриск! Друг мой! Тебя ли я вижу? – послышался знакомый голос.
Повернув голову, юноша увидел Макка. В памяти вспыхнуло все, что было связано с прошлогодним театральным летом. Они обнялись, как старые друзья.
– Ну, как живешь? – спросил Макк, хлопнув Андриска по плечу.
Андриск показал на мулов.
– Как видишь, у меня все по-прежнему. Филоника я завалил шкурами, и он разбогател. Теперь занимается откупами. Мой друг Блоссий учительствует и обращает своих учеников в веру Зенона. Расскажи лучше о себе. Я не вижу Буккона и Доссена. Где ты их оставил?
– Они переменили свои роли, – грустно проговорил Макк. – Наш бродячий театр распался. Буккон женился и, кажется, не без выгоды. Доссен захворал. И впрямь, мы не молоды. Но людям без нас трудно. Сколько мы им радостей доставляли! И теперь еще нашего «Харона» в деревнях вспоминают! Мы помогали забывать о горестях и бедах.
– Помогали, – согласился Андриск. – Как вино помогает скорбящему. В такой ли помощи нуждаются те, кого топчет Рим своими калигами[60]? Мы, эпирцы, стали рабами. Вот уже три года, как я ищу отца и не могу его найти.
– Да-а! – протянул Макк. – В таких бедах театр не поможет. Ты человек молодой. А я еще застал время, когда Ганнибал владел всем югом Италии. Он тогда освободил рабов, а италикам обещал Рим сокрушить. Казалось бы, дело к этому шло. А Рим победил. И если римляне самого Ганнибала разбили, кто теперь им осмелится перечить? Персей попытался, а что вышло?
– Но тогда эллины более, чем ромеев, боялись Македонии. Рим этим воспользовался и разгромил Персея. Теперь же ромеев ненавидят все – македоняне, эпирцы, фракийцы. О сирийцах я не говорю. Как Рим унизил этот народ! Ахейцы? Разве можно забыть, как он поступил с лучшими людьми Ахайи, вывезя их в Италию без суда и следствия. Нет, если бы теперь Ганнибал появился, ромеям не сдобровать!
– Может быть, – вставил Макк. – Но откуда Ганнибалу взяться? Такие, как Ганнибал, раз в тысячу лет рождаются.
– Кстати, – продолжал Андриск, – какая со мной забавная история произошла. Из Альбы Фуцинской бежал старший сын Персея Александр. Меня стражники задержали, за него приняв. А потом я встретил человека, уверявшего, что у меня с этим Александром одно лицо.
Макк помолчал и, внимательно взглянув на юношу, произнес тоном Доссена:
– Бойся живых. Они имеют дурную привычку возвращаться на сцену, когда их не ждут.
– Наверное, ты прав, – согласился Андриск. – С живыми лучше дела не иметь. К тому же братья были похожи друг на друга. Я сам это видел…