Внезапно на дороге появилось трое воинов со столбом на плечах. Приблизившись к гробнице, они опустили его смазанный дегтем конец в заранее вырытую яму и стали засыпать ее землей и камнями. Столб был необходим для церемонии, которая состоится через час.
За работой они не спеша перебрасывались словами, не догадываясь, что каждое из них слышно Андриску.
– А я бы с ним не возился, – бросил один из воинов, судя по голосу, юноша. – Да не стоит он пищи, которую на него извели за эти два месяца.
– Точно! – подхватил другой. – Отрубить голову и бросить на корм собакам.
– Много вы понимаете, – проговорил третий, судя по голосу, человек немолодой. – Ведь этот ромей – цареубийца. Сын должен за отца своего отомстить. И так, чтобы все видели.
– А говорят, что он вовсе ему не отец, – сказал вполголоса первый воин.
– Да-да! – подхватил другой. – Когда мы его охраняли, косой – он знает язык ромеев – слышал, как ромей кричал, что наш царь – вовсе не царь, а раб, и что настоящего Филиппа он сам в саван заворачивал.
– Молчите, дурни! – крикнул третий. – Нашли кому верить! Презренному ромею! Филипп по всему – царь, и на отца своего похож. А за то, что ромей злословил, ему язык вырвали.
Закончив работу, воины присели отдохнуть.
– Вот что я вам скажу, ребята, – проговорил старший. – Ромеи давно всякую ложь плетут, чтобы нашего Филиппа власти лишить. А царь это или не царь, только в бою можно понять. Наш Филипп – по всему видно – царь!
– Здорово он с эпирскими собаками придумал! – откликнулся один из юношей. – Молосские псы для ромеев пострашнее фаланги оказались! Рвали их, как зайцев.
– А я слышал, – вставил другой, – что наш ромейский боров пса голыми руками задушил. И раны на нем нет никакой.
– Это боги его сохранили для праведной казни, – добавил старший. – Ромеи крест придумали для беглых рабов. А кто эти рабы? Такие же воины, попавшие в плен. И за них пусть он муку примет.
– А на чем он висеть будет? – спросил первый.
– Вот это ты правильно вспомнил, – поднялся третий. – Где тут перекладина и гвозди?
Через некоторое время послышались ровные удары, а потом звук удаляющихся шагов.
Мысли Андриска перенеслись к отцу, нет, не к царю Македонии, а к учителю Исомаху. «Где ты, мой родной, – думал он, и слезы сами заполнили глаза. – Боги свидетели, я сделал все, чтобы тебя отыскать. Жив ли ты или погублен ромейской неволей, как царь Персей? А если жив, догадываешься ли, что это твой сын стал царем великой Македонии? Если догадываешься, не обижайся. Александр отказался от своего отца Филиппа и назвал себя сыном бога Амона из тщеславия. Я – из нужды. Не мог я иначе отомстить за тебя и за весь наш народ. Как хорошо, что выдумку с молосскими псами приписывают мне. Они и правда, гнали ромеев, как зайцев».
Предатель
Они сидели друг против друга, претор Цецилий Метелл и человек с узким лицом и изнеженными руками.
– Мое имя Архипп, – начал незнакомец. – Много лет назад я представлял в Риме Ахейский союз.
– Припоминаю! – проговорил претор по-гречески. – Добиваясь возвращения тысячи ахейцев, ты тогда произнес яркую речь. За кого же ты ходатайствуешь теперь?
– За несчастную Ахайю. Она во власти смутьяна и безумца Критолая. Возбужденная им чернь лишила меня всего: домов, кораблей, рабов. Я изгнанник и могу сказать о себе словами Архилоха: «В остром копье у меня замешен мой хлеб. И в копье же из-под Исмара вино. Пью, опершись на копье».
– Прекрасные строки! – воскликнул претор. – Архилох – истинный поэт. Но тот, кто берется за копье сейчас, не истинный эллин.
– Я с тобою согласен! – вкрадчиво проговорил Архипп. – Но, взяв в руки копье и поступив на службу самозванцу, я остался коринфянином, ахейцем, эллином и другом Рима.
– Ты служишь лже-Филиппу! – выдохнул Метелл, начавший догадываться, чем вызван ночной визит.
В голосе Архиппа зазвучала ярость.
– Этот негодяй отбирает у достойных македонян землю, раздавая ее черни. Он освобождает рабов. Это второй Клеомен. Если он соединится с Критолаем, Элладе придет конец. Сначала я надумал его убить. Но телохранители самозванца – дикие фракийцы – никогда не подпускают к нему, не обыскав. Мои всадники…
– Ты командуешь всадниками? – перебил Метелл.
– Да, самозванец поручил мне всю конницу. Отдельными отрядами всадников командуют македоняне. В Элладе немало людей, сочувствующих твоему народу и готовых ему помочь в наведении порядка.
– Ты прав, – проговорил Метелл, стараясь сдержать ликование. – Чем скорее будет наведен порядок, тем меньше будет жертв. Я желаю Элладе добра.
– Поэтому я и пришел к тебе! Скажи, что мне делать?
– Нельзя дать самозванцу соединиться с Критолаем. Во время боя уведи конницу. Вот и все!
Две битвы
За лагерем Метелла в Эпире велось неусыпное наблюдение. И Андриск уже привык к сообщениям лазутчиков: «Лагерь ромеев на месте». Тем неожиданнее оказалась весть: «Ромеи вошли в долину Эригона».
Эта долина соединяла Эпир с Македонией, и Андриск понял, что Метелл решил нанести удар по македонцам, пренебрегая оставшимся в тылу ахейским войском. Он вызвал Архиппа. Коринфянин выглядел утомленным, словно не спал несколько ночей. Но если раньше гиппарх жаловался, что пастухи и лесорубы с трудом усваивают кавалерийские премудрости, то теперь, напротив, – он рассыпался в похвалах их усердию.
– Моя конница готова к бою, – закончил он уверенно. – Можем выступать хоть сейчас.
– Вот и прекрасно. Но сейчас выступит фаланга, а ты поведешь своих всадников ночью и скроешь их в лесах над ложбиной Тимфе. Мы прибудем туда почти одновременно.
– Понимаю! – сказал Архипп. – Ты опасаешься, что вражеские лазутчики днем узнают, сколько у нас всадников.
– Именно так. Ромеям ложбины Тимфе не миновать. На ней мы дадим им бой. Сначала в сражение вступит наша тяжелая пехота. Потом с правого фланга выйдут из засады легковооруженные. По сигналу – это будут три красных флажка – ты ударишь ромеям в спину.
– Прекрасный план! – воскликнул Архипп. – Удары конницей с тылу всегда удавались твоему деду Филиппу.
Враги быстро приближались. Еще минуту назад их строй казался сплошным, а теперь были видны ряды спускающихся беглым шагом, – местность имела уклон, – лица воинов первого ряда, напряженные, с расширенными от страха или возбуждения глазами.
Воины Андриска заняли всю долину, от речного обрыва справа до лесистых холмов слева. На дороге и правее ее стояли македонцы. Сверкали их позолоченные доспехи, пламенел еще не выцветший пурпур недавно сшитых гиматиев. Выставленные вперед сариссы казались стальной щетиной.
Левее македонцев плечом к плечу стояли их братья по оружию – фракийцы в черных хитонах. Потрясая тяжелыми мечами, они что-то выкрикивали. Грозный рев леденил в жилах кровь.
Строй ромеев, более узкий, был направлен только против македонцев. Это могло показаться ошибкой: оставшись вне боя, фракийцы неминуемо ударили бы в левый фланг наступающих.
Так и случилось. Как только македонские сариссы вонзились своими остриями в ромейские щиты, фракийцы немедленно развернулись. Сражение вспыхнуло на левом фланге, где ромеям приходилось обороняться. И в это время по проходу между дорогой и холмами, умышленно оставленному Метеллом, ринулась римская кавалерия.
– Поднимай флажки! – крикнул Андриск.
Впервые он руководил боем. Он скакал на коне от фланга к флангу, давая приказания и ободряя воинов.
На длинных шестах взметнулись три красных флажка. Сигнал был замечен. Сквозь просветы деревьев можно было видеть крупы и головы коней.
– Сейчас! – думал Андриск. – Сейчас Архипп обрушится на ромеев.
Но вместо того, чтобы ринуться в бой, конница Архиппа выходила из боя. Обойдя строй ромеев, приветствовавших предателей торжествующим воем, всадники вышли на дорогу и, не останавливаясь, поскакали к перевалу.
Видя измену, Андриск дал сигнал отступать. Но его не заметили или не хотели заметить, продолжая сражаться. Фракийцы, теснимые ромейскими всадниками, старались поразить коней, и вскоре тела убитых животных образовали вал, который оказался непреодолимым. На правом фланге в македонской фаланге появились разрывы и бреши, в которые втиснулись ромеи.
Сила фаланги, заключавшаяся в ее монолитности, иссякла. Сражение разбилось на ряд отдельных стычек.
Спешившись, Андриск, сопровождаемый гетайрами, ринулся на помощь македонцам. Его тяжелый фракийский меч сверкал, как молния. Он опускался с такой силой, что пробивал крепкие длинные щиты ромеев.
В бой вступили свежие когорты второго легиона, который Метелл держал в резерве. Повсюду римляне стали брать верх.
– Взять самозванца живым! – приказал Метелл. – Я хочу, чтобы этот храбрец украсил мой триумф.
Центурион побежал передать приказ. Но в это мгновение кем-то брошенный дротик пронзил незащищенное правое плечо Андриска, и он, пошатнувшись, выронил меч. Верные гетайры подхватили раненого и, взяв его на коня, ускакали вместе с ним.
Не дав отдыха, прямо с поля боя Метелл повел победоносные легионы на юг, через Фессалию.
Когда римляне проходили по берегу Ламийского залива, их увидели с палубы стоявшего на якоре ахейского корабля. Кормчий послал лазутчика, и вскоре Критолай узнал, что вместо армии Филиппа, с которой он должен был соединиться у Фермопил, идут ромеи.
Понимая, что своими силами он не справится с двумя легионами, Критолай дал приказ отступать в направлении Эпира.
Римляне настигли отступавших в землях фокейцев у подошвы горы Эта. Критолай выстроил воинов.
В одном строю сражались отряды ахейцев, фиванцев, халкидян и македонцев – последних привел Николай. Силы были неравны. Десять тысяч эллинов и македонцев пали смертью храбрецов.
Метелл приказал отыскать тело Критолая, чтобы отдать воинские почести мужественному противнику. Приказ не был выполнен, потому что Критолая не нашли. Кто-то видел, как он, истекая кровью, нашел в себе силы добраться до солончаков и бросился в топь.