.[359] Первые столетия существования Рима сжато описаны автором в одной книге, в то же время отдельная книга посвящена Первой и Второй Пуническим войнам. Две полновесные книги посвящены и очень короткому историческому периоду с начала шестидесятых годов II столетия до 149 года{1235}. Неравномерность исторического материла, возможно, объясняется нехваткой источников информации, но она также свидетельствует о намерении автора написать нечто вроде манифеста на потребу дня. Сочинение, возможно, предназначалось и для того, чтобы объяснить (или оправдать) причастность Катона и сената к уничтожению главного врага. Именно в этом труде Катон изложил шесть (предполагаемых) нарушений Карфагеном обязательств перед Римом{1236}. Позиция Карфагена, естественно, полностью проигнорирована.
Трагедия Карфагена интересовала и литераторов. Стремление придавать определенную смысловую направленность или переписывать историю прошлого обнаруживается в сочинениях не только хронистов, но и нового поколения римских эпических поэтов. Эти авторы бессознательно ориентировались на греков, но акцентировали внимание на сугубо римской тематике, пытаясь создать собственную «национальную литературную культуру»{1237}. Первыми писателями такого рода были не римляне, а италики с юга полуострова, где сохранялось влияние эллинистической культуры. Они появились в Риме во время или сразу же после завершения Второй Пунической войны и установили тесные связи с видными римскими сенаторами{1238}. Понятно, что войны с Карфагеном заняли первостепенное место в их сочинениях. Первую эпическую поэму на латинском языке о конфликте с Карфагеном написал в конце III века Гней Невий, кампанец и ветеран Первой Пунической войны. Она так и называлась — «Пуническая война»{1239}. Ему наследовал один из величайших римских поэтов Квинт Энний, калабриец, сражавшийся с карфагенянами во Второй Пунической войне. В своем эпическом шедевре «Анналы» он отобразил всю историю Рима{1240}.
И Невий, и Энний писали сочинения под влиянием древних мифов[360]. Перед нами не история римско-карфагенских отношений, а эпическое повествование о борьбе двух городов за мировое лидерство, на которую они были обречены с самого начала. В эпической поэме Невия, как, надо полагать, и у Энния (от его поэмы сохранились лишь фрагменты), царица и основательница города Дидона (Элисса в произведениях греко-эллинистических писателей) представлена современницей Энея. Замысел очевиден: поддержать фиктивную синхронность основания Карфагена и Рима, впервые провозглашенную Тимеем{1241}.[361] Согласно Невию и Эннию, пунические войны развязали не люди, они возникли по велению богов. Покровительницей Рима была Венера, мать Энея, а карфагенян в той же роли оберегала Юнона{1242}. Римляне удостоились победы только после умиротворения Юноны.
В прихотливости богов не было ничего нового: еще в «Илиаде», эпической поэме Гомера, с которого явно брали пример и Невий, и Энний, Гера, греческая Юнона, испытывала лютую ненависть к троянцам (среди которых был и Эней), а Афродита, греческая Венера, поддерживала Трою[362]. Перенос давней мифологической вражды на более современную рознь между Римом и Карфагеном, безусловно, отражал борьбу конфликтующих сторон во Второй Пунической войне за благорасположение богов. Венера была признана прародительницей римлян именно в этот период (сооружением храма Венеры Эрицинской на Капитолии), а вскоре римляне поверили и во враждебность Юноны, совершив обряды, рекомендованные жрецами, дабы ее умилостивить{1243}. Bellum Poenicum[363]Невий написал, когда Ганнибал все еще находился в Италии, в ответ на религиозную пропаганду карфагенского полководца и его свиты{1244}.[364]
Энний заканчивал «Анналы» в семидесятых годах II столетия, когда отношения Рима с Карфагеном в очередной раз испортились{1245}. Хотя он взялся описать всю историю Рима, в его произведении, как и у Катона, явно присутствовало более заинтересованное и предубежденное отношение к недавним событиям, прежде всего ко Второй Пунической войне{1246}.[365] Судя по сохранившимся фрагментам, он осуждает карфагенян, называя их «надменными нечестивцами» и обвиняя в том, что они приносят детей в жертву богам{1247}.[366] Подобно Невию, Энний изображает борьбу Карфагена и Рима в контексте божьего волеизъявления, предсказывая победу римлян по желанию Юпитера{1248}. И в Bellum Poenicum, и в «Анналах» Пунические войны представлены как предначертанная богами борьба за господство, в которой выжить уготовано только одному государству.
Нам трудно судить о том, какое влияние эти идеи оказали на решение римлян до основания разрушить Карфаген. Однако известно, что последняя акция Сципиона Эмилиана перед штурмом имела прямое отношение к миру богов. Прежде чем отправить войска в атаку, Сципион совершил торжественный ритуал evocatio[367], призывая богов Карфагена покинуть город и обрести пристанище в Риме{1249}. Эта церемония была полезна по целому ряду причин. Во-первых, римляне оберегали себя от обвинений в святотатстве, поскольку они громили нечестивый город. Одновременно это был и заключительный акт в длительной борьбе за благоволение богов. Ритуал совершался, когда победа была уже близка, и Сципион не сомневался в том, что боги ему симпатизируют. Божественное благословение, пожалованное римлянам, подтверждалось присутствием легионов у стен города, предвкушавших победу. Карфагенские боги перешли на сторону римлян, и римляне могли быть уверены в том, что господство Рима в Центральном и Западном Средиземноморье теперь санкционировано высшими силами.
Глава 15.ПУНИЧЕСКАЯ ВЕРНОСТЬ
Призрак Карфагена
Глядя на то, как горит цитадель Бирса, Сципион приказал снести стены и срыть валы. Потом, следуя военному обычаю того времени, он отпустил солдат грабить город. Поживой награждались легионеры, проявившие исключительную отвагу на поле боя. Сципион лично распределял золото, серебро, религиозные и другие трофеи. Оружие, осадные машины, военные корабли были сожжены в качестве жертвоприношений Марсу и Минерве. Жителей города римляне отправили на рынки работорговли, за исключением некоторых особо знатных граждан вроде Гасдрубала. Сановников провели по улицам Рима во время триумфа Сципиона и затем позволили им поселиться в различных городах Италии{1250}.[368]
Удалось избежать гибели и рабства и тем немногим карфагенянам, оказавшимся за рубежом. В их числе был философ, тоже Гасдрубал, обосновавшийся в Афинах для более углубленной научной деятельности. Приехав в Грецию, он благоразумно стал называть себя Клитомахом, а в 129 году возглавил престижную Афинскую академию. Клитомах написал 400 трактатов, принесших ему известность и в Риме. Помимо философских трудов, он сочинил знаменитое послание согражданам, убеждая их в том, что во времена бедствий надо находить утешение в философии (странный совет людям, гибнущим от рук римских мародеров и увозимым в рабство){1251}.
После разграбления города римскими легионами сенат отправил в Карфаген комиссию в составе десяти человек: им поручалось принять меры для того, чтобы город всегда оставался необитаемым. Сципион обязывался снести до основания последние руины, и накладывалось страшное проклятие на любого человека, посмевшего сейчас или в будущем поселиться на Бирсе или в Мегаре. Города, все еще сохранявшие верность Карфагену, ожидало полное уничтожение, союзникам Рима выделялись карфагенские земли. Для тех же, кто пожелал занять нейтралитет, назначался правитель, которого ежегодно присылали из Рима{1252}.
Когда в Риме узнали о победе, улицы заполнились толпами ликующих людей. Согласно Аппиану, радость римлян можно было понять, поскольку «ни в какой другой войне противник не угрожал им у самых ворот города и не наводил такого ужаса своим упорством, искусностью, отвагой и вероломством»{1253}. Хотя большинству описаний Пунических войн присуща гиперболизация, данная эмоциональная оценка, возможно, верно отражала настроения римлян. Окончание войн, угрожавших лишить их божественного благоволения и подвергших смертельной опасности у ворот города, действительно могло принести им величайшее облегчение